Санна вздыхает, утомившись от этого непростого, фонтанирующего энергией и слегка непонятного существа, неотрывно следующего за ней по пути к машине. — Что такое? — язвительно усмехается Эйр. — Боитесь, что влезу и сделаю все лучше вас, что ли? — Нет. Но у меня нет времени развлекать вас сегодня. — Что, простите? — Я справилась о вас, когда узнала, что вы замените Бернарда. Высшее общество. Школа-интернат. Избалованная, неуправляемая. Полицейская академия. Своенравная, тяжело идет на контакт, хотя результаты блестящие. Национальный отдел расследований. Избалованная, сложно срабатывается в команде. Эйр вздыхает с унылым видом. — Да ладно вам, — начинает она. — Мы же можем пойти кофе вместе выпить, поговорить, познакомиться поближе… — Завтра увидимся. — Вот ведь стерва, — бормочет Эйр Санне вслед, когда та направляется к своей машине. — Что вы сказали? — Ничего. Открывая дверцу, Санна прокручивает в уме все обещания, которыми начальник Эйр ее осыпал. Будь что будет, решает она. — Мне просто интересно, а чего вы тогда меня выбрали? — выпаливает Эйр, догнав ее. — Раз уж знали вот это все? — У меня выбора не было. — То есть? — Выбора у меня не было. — Не было? — Нет. Больше никто не подал заявку. Эйр хихикает. — Это что, очень смешно? — Да, потому что я ни хрена не собиралась у вас тут работу искать. Это мой босс за меня сделал. Просто сказал, что послал заявку. Да, я этому козлу никогда не нравилась. Она почти сразу жалеет о сказанном. Лицо Санны озаряет довольная улыбка. — Не нравилась? — повторяет она. — Как же это вы могли ему не нравиться? Эйр легонько барабанит пальцами по бедру. — Я тут вот чего подумала, — произносит она. — Что же? — Если это самоубийство, как она сюда добралась? Тут ни велика, ничего другого, а до шоссе отсюда хрен знает сколько. Санна кивает. Лес, стоящий кругом карьера, кажется вдруг дремучим и темным. Прежде всего он густой и непролазный. А единственная лесная дорога, которая сюда ведет, такая длинная, что идти по ней пешком пришлось бы слишком долго. Она вытаскивает свой мобильный. — Да, это я, — произносит она, как только Бернард отвечает. — Мне очень жаль, но тебе придется развернуться и приехать сюда снова. Нам нужно тут все обыскать. Девочка должна была как-то сюда попасть. Бери Йона или кого найдешь. Потом позвони мне. За время телефонной беседы у Эйр напрягаются плечи, а щеки успевают раскраснеться от холода. — Пошли. — Куда мы? — удивленно спрашивает Эйр и улыбается ей. — Я сама собиралась это сделать. Но ты садись в машину и поезжай за мной. Это словно выстрел в упор. Ее тело будто распадается на части в нарядной прихожей, когда Санна и Эйр просят Лару Аскар сопроводить их на опознание тела дочери. Это высокая женщина с красивыми чертами лица. Волосы такие же огненно-рыжие и волнистые, как у Мии, а глаза темно-синие. Но она вся поблекла от новости. Она опускается на пол, и до приезда врачей они не в состоянии вытянуть из нее ни слова. Когда ее выводят на улицу, она шепчет: «Только не они». 3 Около пяти утра звонит телефон. Еще не до конца проснувшись, Санна слышит собственный крик «Нет!». Телефон все не замолкает, она нащупывает его в темноте и сонно произносит в трубку: — Да? Хорошо, еду туда. Она встает, впотьмах пробирается к стойке с одеждой и зажигает покосившийся торшер. На стойке висят три пары черных брюк, каждая на своей вешалке, а рядом на полу выставлены три пары черных ботинок. Она вытаскивает полиэтиленовый пакет и достает оттуда новую, даже не распакованную, черную футболку. На стуле лежат вскрытые счета и уведомления, одно из них прислано муниципалитетом. Она уже знает, о чем там речь. Первое пришло пару месяцев назад. Запрещается использование гаража в качестве жилого помещения, ей необходимо представить доказательства того, что в данном случае нет нарушения. Она обнаруживает, что уже какое-то время сидит, уставившись в зеркальце Эрика. Это одна из немногих вещей, которые остались у нее после пожара. Огонь сожрал почти все. Дом, который они с Патриком отремонтировали ценой огромных усилий, превратился в выгоревшую скорлупку. Для виновного в случившемся пиромана Мортена Унгера это был отнюдь не первый поджог дома, в котором жили дети. Она трет лицо рукой и переворачивает зеркало, чтобы оно лежало как надо, обратной стороной вверх. Когда она прикасается к нему, боль утраты застывает комом у нее внутри. По Патрику она тоже тоскует, но с ним все иначе. Скорбь померкла уже спустя несколько месяцев. К тому моменту, когда она узнала, что он оставил после себя гараж, его лицо почти стерлось у нее из памяти. Она никогда прежде не слышала ни о старом «Саабе», ни о гараже. Придя сюда впервые, она обнаружила, что двери заставлены помойными контейнерами. Ржавый замок она срезала болторезом, потом открыла двери, и навстречу ей выпорхнуло целое облако моли, облеплявшей стены гаража изнутри. Пахло здесь бензином и сыростью. По стенам он намалевал лозунги вроде No gods, no masters [4] и «Анархия — это порядок». А рядом изобразил черного кота, закольцованного в форме круга, — спина выгнулась дугой, клыки оскалены. Она его сразу узнала: Патрик изрисовал им не один листок бумаги и не одну салфетку. На обшарпанном рабочем столе лежали эскизы, рисунки, заметки и письма к единомышленникам, да еще несколько длинных жалоб в разные инстанции, все бумаги истлели от влаги или были изъедены то ли мышами, то ли насекомыми. Как и лозунги на стенах, их пропитывала ненависть к власть имущим. Ей никогда не нравился его анархизм. Не помогали даже попытки отнестись к этим его взглядам с юмором или представить, что это та забавная непохожесть, которая их сближает. Тем более что его ненависть к государству окрепла в тот период их жизни, когда он остался без работы, а она только-только забеременела Эриком. В общем, именно тогда, когда он был ей особенно нужен. В итоге все это становилось причиной крупных ссор. Но вскоре после того, как Эрику исполнился год, Патрик в одночасье прекратил рисовать и писать по ночам и больше не вел политические диспуты за ужином. Она просто приняла это как данность, решив, что новая работа помогла ему оставить все в прошлом. Обнаружив гараж, она поняла, что на самом деле он просто нашел себе убежище вдали от семьи, где мог спокойно предаваться своим фантазиям. По крайней мере, она называла это именно так — фантазии. Конечно, она могла бы огорчиться, что у Патрика были от нее тайны, что у него был укромный уголок, о существовании которого она не догадывалась. Но вместо этого она просто переехала сюда жить. Всего за сутки она отмыла стены мойкой высокого давления, убралась, свозила старенький «Сааб» на техосмотр, а потом продала свою машину, в которой жила с тех пор, как случился пожар. Она разместила в гараже свои скромные пожитки, обзавелась кроватью и стойкой для одежды. Унитаз уже был установлен в углу гаража — наверное, Патрик сам постарался, он же был сантехником — а в стену была вмонтирована раковина-нержавейка с краном. Если ей нужно было принять теплый душ, она делала это в полицейском управлении. Сначала она решила, что останется здесь, пока не доконает автомобиль Патрика. Но тот никак не хотел ломаться. И она осталась насовсем. Так было проще. А теперь надеялась, что у нее есть еще хотя бы пара месяцев до того момента, как муниципалитет пришлет кого-нибудь выселять ее отсюда силой. Еще совсем немного времени, чтобы успеть со всем разобраться. А потом она и машину сдаст в утиль. В памяти всплывает отрывок вчерашнего дня. Она думает о Мие Аскар. О шнурке, который запутался у нее в волосах. Он обвивался вокруг какой-то резинки, которая, видимо, придавала ему эластичность. Она думает, для чего бы мог служить такой прочный и эластичный шнур, но ей ничего не приходит в голову. Заброшенный карьер очень глубок, прав спасатель: там, на дне, может скрываться все что угодно. Телефон снова начинает вибрировать, она пускает воду в раковине. Брызгает себе немного на лицо, стягивает футболку и швыряет ее прямиком в мусорное ведро, где уже валяется несколько таких же. Эйр лежит на кровати без сна, глядя в потолок, на который кто-то наклеил несколько пластмассовых флуоресцентных звездочек. Это наводит на мысль, что до нее квартиру снимала семья с детьми. Эйр крутится с боку на бок, но никак не может уснуть. Она садится в кровати и проводит рукой по жестким взъерошенным волосам. Чуть в стороне от кровати стоит картонная коробка с ее вещами и гора одежды, высыпавшаяся из большого черного мешка для мусора. Из-под нее выглядывает заляпанный кетчупом бумажный пакет из киоска с уличной едой. Сквозь единственное в этой комнате окно видно дерево с раскидистой кроной. Одна из его веток всю ночь била в окно, впрочем, спать ей не давало нечто совсем другое. Это скорее можно расценить как отвлекающий маневр от всех остальных звуков, которые идут в довесок, когда снимаешь квартиру у частника. Гораздо более назойливый шум исходит из соседней комнаты, где поселилась сестра. Она знает, что вполне может попросить Сесилию выключить синтетическое треньканье телефона, но оставляет все как есть. Если сравнивать с тем, что происходило несколько лет назад, когда Сесилия могла исчезнуть на несколько месяцев, а потом объявиться в холодном поту, с до крови расчесанными руками, и просить у нее денег, уж эту головную боль Эйр в состоянии перетерпеть. Лучше бессонный призрак в завязке, который попискивает в соседней комнате, чем пробуждение в ночи от приставленного к горлу ножа, когда младшей сестренке с расширенными зрачками срочно понадобилась наличка. Никто не виноват в том, что Сесилия стала такой. Что-то пошло не так, когда она была еще маленькой, может, она лишилась точки опоры после того, как мама погибла в автокатастрофе. Эйр размышляет о девочке в известняковом карьере. Ей примерно столько же, сколько было Сесилии, когда та начала принимать тяжелые наркотики: много есть способов спрятаться от внутренних демонов. Потом она думает о той фотографии, которую показала ей Санна. Той, которую Лара Аскар принесла в управление, когда заявляла об исчезновении дочери. Увеличенная школьная фотография. Ярко-рыжая грива Мии Аскар сияет, контрастируя с традиционным унылым сизым фоном школьной фотографии. Очень миловидная девочка, но вид у нее отстраненный, а улыбка какая-то безжизненная. И все же больше всего поражало, пожалуй, то, как она одета на этом снимке. Зеленое боа, светло-коричневый замшевый жилет на меху, песочного цвета панама, ковбойские сапоги, солнечные очки с синими стеклами и массивные украшения на шее, руках и в ушах. Как будто только что с киносъемок. Человек из другой реальности. Она начинает вбивать имя Мии Аскар в поисковике, но находит не так много. В основном ссылки на одну и ту же статью. В ней говорится о школьном математическом конкурсе, в котором Мия, ей тогда было десять, одержала безоговорочную победу. В интервью она отвечает на все очень коротко. У нее есть только мама, Лара, у мамы своя фирма. На вопрос, есть ли у нее примеры для подражания в мире математики, она отвечает: «Нет, Гипатия [5] умерла». Интерес к наукам и математике ей привил папа Джонни. Он был энтомологом, занимался апиологией, то есть пчелами. На вопрос, гордится ли папа Мией сегодня, она ответила: «Нет, папа умер». На вопрос, собирается ли она участвовать в конкурсе в следующий раз, через четыре года, она ответила отрицательно. Эйр ищет страничку Мии Аскар в соцсетях. Пролистывает фотографии. Их немного. Да и те, что есть, ни о чем не говорят: водные пейзажи, морские в основном, но есть и несколько с озерами и болотами. Почитав комментарии, она понимает, что друзей у девочки было негусто. Из тех, кто на нее подписан, большая часть — случайные знакомые из сообществ любителей природы и никого из категории настоящих друзей. В комментариях они восхищаются пейзажами на ее фотографиях, пишут, как хрупок окружающий нас мир и как пустынно на этих кадрах. Пустынно. Эйр быстро прощелкивает одну фотографию за другой. С позиции созерцателя она понимает, что перед ней открывается ландшафт пустынных вод, сомкнувшихся вокруг острова. Пустынных вод, таящих смерть. Треньканье в соседней комнате внезапно обрывается, и она слышит шлепанье шагов по квартире. На кухне включается кран. Эйр дотягивается до окна и приоткрывает его. Прохладный воздух влетает в комнату, и она делает глубокий вдох. Она в одной футболке и трусах, так что кожа быстро покрывается мурашками, когда Эйр высовывается из окна. Правой рукой она чувствует касание какого-то предмета, лежащего на карнизе, мягкого и нежного как пух. Черный дрозд с ярко-желтым клювом и такими же ободками вокруг глаз, видно, разбился о стекло. Она не может побороть желание дотронуться до него. Тельце ссохлось и затвердело. Словно он и не был никогда живым. На кухне Сесилия разбирает посудомойку, доставая из нее непарные чашки и тарелки. Сестра красива, но ее отличает излишняя худоба и бледность. Волосы коротко подстрижены, почти ежиком, что очень идет ее миленькому кукольному личику. У ног Сесилии разлегся Сикстен, здоровенный мощный ирландский волкодав с косматой коричневой шерстью с черными подпалинами. — Как ты? — спрашивает Эйр, заходя на кухню. Сесилия испуганно вздрагивает, а Сикстен поднимается со своего места. — Прости, я думала, что меня слышно.