— Здесь больше делать нечего. Осталась одна бумажная работа и разговор с семьей. Если только ты сама не хочешь понырять и поискать бритву. Подходит один из спасателей и останавливается рядом в нерешительности, не зная, к кому из них следует обратиться. — Что там еще? — поторапливает его Санна. — Просто хотел сказать, что вот это мы трогать не стали, — он указывает на волосы девочки. В рыжих локонах запутался кусок толстого шнура из туго сплетенных хлопковых волокон. Он обвивается вокруг чего-то, по виду напоминающего черную резинку. Хотя длиной шнурок всего пару десятков сантиметров, каким-то образом он смог накрепко запутаться в волосах на затылке. — Я это просто к тому, что обычно вся дрянь типа водорослей, мусора и всего такого, что прилипает к ним, пока они в воде, обычно сразу отваливается, когда мы их вылавливаем, — продолжил он. — Но эта штука крепко прицепилась. А никого из криминалистов не было, так что… — Да-да, вам не о чем беспокоиться, — успокаивает его Бернард. — Вы там ничего такого не видели, от чего это могло оторваться? — спрашивает Санна. — Нет, — отвечает спасатель. — Но в этом карьере какой только сор не плавает. Это может быть от чего угодно. — Спасибо, — благодарит его Санна. — А санитарная машина уже едет? — Да. — Вскрытие — пустая трата сил и времени, — ворчит Бернард, когда спасатель убегает дальше. — Ты же знаешь, что в таких случаях оно всегда делается. Он косится на талию девочки. Там, над самым поясом джинсов, кто-то вывел на коже число 26. Синие чернила потускнели, как будто надпись была сделана давно. Или как будто кто-то пытался ее стереть. — Тебе это о чем-то говорит? — интересуется Санна. Бернард мотает головой. — Но похоже на фломастер. У меня внуки себя фломастерами разрисовывают, как только они им в руки попадают. Потом никакими силами не ототрешь. Даже если стирать при 95 градусах. Так что она наверняка чем-то таким себя разрисовала. Санна вновь разворачивает к себе руки девочки. — Она это не сама сделала. — Конечно, сама, — устало возражает он. — Она себе вены порезала. Ты же видишь. Хватит уже. — Я не про это. Я говорю, что она не сама на себе вот это написала. У нее ни пятнышка ни на пальцах, ни на ладонях. И… Она переходит на другое место и встает у девочки в ногах. Бернард следует за ней. — Это кто-то другой написал. Кто-то, кто стоял напротив нее. — Ну хорошо-хорошо, — сдается Бернард. — У нее наверняка был парень или приятель какой-нибудь, вот он это и сделал. Но это все равно остается самоубийством. — Ну так что, мы закончили? — спрашивает он, не дождавшись ее ответа. — А Экена поставили в известность? — отвечает она вопросом на вопрос. — Да, — Бернард изображает на лице безрадостную улыбку. — Он так обрадовался, когда я его разбудил, чтобы рассказать о самоубийстве девочки-подростка. — Ты же знаешь, мы должны ему сообщить. — У него последняя неделя отпуска. Он, блин, в десятках тысяч километров отсюда. — Я думаю, телефоны есть даже там. — Он уже через пару дней вернется. Все равно сейчас он ничего сделать не может. Санна понимает, что он прав, она препирается просто потому, что может. Эрнст Экен Эрикссон — это их шеф. Его любят. Побаиваются. Уважают. Год назад у него начался артроз, потом он снова вернулся к работе, но некоторые движения ему все еще даются с трудом. Отпуск в теплых странах, где он может поправить себе здоровье, — это первый для него за последние десять лет настоящий перерыв в работе. Вообще-то на время его отсутствия им надо было прислать кого-то с материка, но так никто не делает. — Ладно, — произносит Бернард, устало улыбнувшись. — Я понял. Ты пошутила. Но как по-твоему, может, закончим уже со всем, чтобы хоть остаток воскресенья провести нормально? Вид у него прискорбный, думает Санна. Глаза мутные, щеки обвисли. Ему лишь бы смыться отсюда, и так уже несколько лет продолжается. Он потерял азарт и интерес. Окинув взглядом местность, она замечает морского ястреба, взлетевшего с крупного, похожего на банку предмета, который установлен на высоком деревянном столбе по ту сторону карьера. — Это же камера наблюдения. Бернард щурится в сторону камеры. — Кто-нибудь с нее номер списал? — спрашивает Санна. — Проверил, что там на записи? — Что? Это, наверно, с купального сезона, вряд ли она сейчас работает. — А если вдруг работает? Тогда по ней можно увидеть, как именно все произошло. — Да что за… Ты что, шутишь? — И кстати, вы какую-нибудь предсмертную записку или сообщение нашли? Если она с собой покончила, то могла что-то такое оставить в надежде, что это найдут. — Ничего. — И мобильного нет? Бернард со вздохом мотает головой. — А ты или кто-то другой ее «Фейсбук»[3] проверяли? Инстаграм? Еще что-нибудь? — Мы все соцсети прошерстили, когда ее мать к нам пришла. Вообще-то она нам их и показала. Никаких обновлений за последние пару дней, никаких зацепок. И друзей-то толком почти нет. Печально. Санна замолкает и задумывается о чем-то. — А у кого-то из членов семьи судимости были? Это вы проверили? Бернард снова вздыхает, еще более раздраженно и подавленно. Потом отдает ей свой блокнот, складывает руки на груди и направляется к камере на столбе. Приблизившись к ней, он останавливается и рассматривает приделанную к столбу ржавую лесенку, потом наконец берется за нее и ползет вверх. — Фу-ты, черт, как же хорошо будет от тебя избавиться, — ворчит он с кривой ухмылкой, вернувшись обратно. А потом шлепает Санне на ладонь металлическую табличку с комбинацией цифр. — Простите? Оба оборачиваются, позади, чуть ссутулившись, стоит женщина лет тридцати со вспухшей разбитой губой и вопросительно смотрит на них. — Санна Берлинг? — женщина протягивает руку. — Я Эйр Педерсен. Ваша новая напарница. Женщина, которой предстоит занять место Бернарда после его ухода на пенсию, выглядит совсем не так, как того ожидала Санна. Она представляла себе лощеного, ухоженного бюрократа. А у Эйр вид такой, словно она ночевала под мостом на драной картонке. В передрягах она точно бывала. Эйр стоит перед ними, переминаясь с ноги на ногу, словно от нетерпения. В ней сквозит какая-то излишняя самоуверенность. Ее взгляд изучает местность, пока тело Мии Аскар грузят в машину и та трогается с места. Бернард на своем автомобиле пристраивается сразу позади санитарной машины. Санна собирается спросить у Эйр, что она делает тут сегодня, ведь первый рабочий день у нее только завтра, но в итоге оставляет эту идею, чтобы избежать лишних разговоров. Когда они общались по телефону недели две тому назад, Эйр говорила очень спокойно и взвешенно, но сейчас, при личной встрече, впечатление производит прямо противоположное. Походка у нее дерганая, стоптанные ботинки кое-как завязаны, а на одежде пятно, как будто она на себя что-то пролила, а может, это брызги морской воды так высохли. Бывший ее начальник на материке и правда говорил, что Эйр «никогда не сбавляет ход», вот только забыл добавить, что вид у нее такой, как будто по ней смирительная рубашка плачет. Вместо этого он сообщил, что Эйр — дочь известного юриста и дипломата. Скорее всего, чтобы немного сгладить впечатление, когда она к ним лично заявится. Как будто можно сгладить впечатление от этого недоразумения, если у тебя перед глазами уже нарисовался образ благовоспитанной девочки в кабинете с тяжелыми шторами и дорогой темной мебелью из красного дерева. — Надеюсь, вы не против, что я заявилась сюда, — произносит Эйр. — Я заехала в управление, и мне сказали, что вы здесь. Мне разрешили взять одну из машин, ну я и подумала, а почему бы и нет. Ну, вы понимаете… — Я думала, вы прибыли вчера с вещами на грузовике. — Ну да, и что? — Странновато заступать с воскресенья, ну то есть почему вам было не дождаться понедельника? Эйр ничего не отвечает. — Вы разве не должны сначала пройти вводный курс в управлении? — добавляет Санна. — Завтра с утра пораньше и пройду. А криминалистов, значит, нет? — отмечает Эйр. — Самоубийство? — Вероятно. — В управлении сказали, что это девочка-подросток. Санна кивает вместо ответа. — От меня что-то требуется? — интересуется у нее Эйр. — Можем этим завтра заняться. — По правде, я бы с удовольствием сделала что-нибудь прямо сейчас. Чувствую, что меня энергия переполняет, — отвечает она, чертя полосы по земле краем ботинка. Санна предпочитает проигнорировать ее слова. — Или, может, дадите мне доступ к документам, чтобы я посидела с другими делами, которые вы ведете? — продолжает настаивать Эйр.