Его глаза начинают блестеть, лицо выглядит так, словно его лихорадит. На прикроватной тумбочке стоит пустой стаканчик из-под таблеток, возможно, ему давали лекарства, пока она выходила. Она аккуратно обхватывает его руку. — Обещаю, что вернусь. Хорошо? По пути из отделения она встречает полицейского, которого Экен наконец-то прислал в больницу. Она обменивается с ним парой слов и показывает на дверь палаты Джека. Когда она входит в управление, мысли скачут как бешеные. Джек, места преступления, все образы смешиваются в голове. Ответ, который они ищут, должен быть где-то там, она это знает. Где-то глубоко в ее подсознании, просто она никак не может его нащупать. Бернард стоит в коридоре и машет ей рукой. — Алис с Эйр ждут тебя в кабинете. Где тебя носило? — Доброе утро, — бормочет она в ответ и идет дальше. Он берет ее за руку: — Дедуля Кранц помер. Она застывает на месте. — Что? Почему никто не сообщил мне об этом? — Я тебе сейчас сообщаю, — раздражается он. — Что случилось? Где его нашли? — Умер ночью от инфаркта у себя в комнате. Ничего выдающегося. Она кивает. На смену тревоге приходит не вяжущаяся с ситуацией легкость, которая переходит в злость. Этот отвратительный человек, думает она, его не судили, не призвали к ответу. В кабинете опергруппы она коротко здоровается с Эйр и Алис. На магнитной доске закреплена фотография из лагеря. Выстроенные в ряд дети. Они смотрят на полицейских оттуда, из прошлого. Внезапно ей кажется, что мальчик рядом с Мией выглядит крупнее, глаза у него шире и темнее, чем ей запомнилось. — Эй? — окрикивает ее Эйр. — Может, начнем? Раз уж ты наконец дошла до нас? Алис не хотела начинать без тебя. — Простите, — отвечает Санна. — Я плохо спала. Осталась в больнице у Джека. Экен отозвал охрану. Кто-то должен был там находиться. Эйр и Алис обмениваются взглядами. — Это Александр Абрахамссон? — спрашивает Санна, кивая в сторону снимка. Алис запускает ей через стол альбом. Эйр наклоняется вперед, это школьный альбом с фотографиями. — Хочешь продемонстрировать нам, какая ты была крутая в кедах и бейсболке? — задиристо ухмыляется она. — Посмотрите на восемнадцатой странице, — отвечает Алис. — Я выяснила, в какую школу ходила Елена Йоханссон, сходила туда и одолжила этот альбом. Санна открывает альбом и пролистывает до восемнадцатой страницы. Она изучает подписи к фотографиям учеников. — Самый правый в третьем ряду, — инструктирует Алис, — Александр Абрахамссон. Санна прищуривается, ищет взглядом и находит мальчика. Он похож на Джека, но выглядит худее. На правой руке у него электронные часы, такие же, как у Джека. Или те же, перешедшие от брата к брату. Растрепанные волосы, как у Джека, и такие же пронзительные голубые глаза. — Голубые, — произносит Алис. — Голубые глаза. — Так, значит, мальчик на фотке из лагеря не Александр Абрахамссон? Вот блин! — восклицает Эйр. Помолчав, она произносит: — Хотя это может вообще ни фига не значить. Мы даже не знаем, тот ли мальчик, который на фото, изображал волка. Ведь на нем там и маски нет. Мы ничего не знаем. Но если Александр был в лагере, значит, он точно может что-то рассказать о нем. А он же был там, хоть его и нет на фото? — Если только мы сможем его найти, — Санна оборачивается к Алис. Та мотает головой. — Александр Абрахамссон умер семь лет назад. Прямо перед началом лагерной смены. Сочетание нескольких пороков сердца. Он так и не попал в «Рассвет». Санна всматривается внимательнее в изображение Александра Абрахамссона. Постепенно наружу выступает болезнь, краски на лице мальчика меняют цвет. Кожа и губы сероватого оттенка, волосы лишены блеска. Несмотря на то что он окружен другими детьми, он будто стоит один в пустой комнате, осанка подсказывает, что на плечах у него тяжелый груз. Александр Абрахамссон стоит в объятиях смерти. — Пороки сердца ведь оперируют? — спрашивает Эйр. — Да, — отвечает Алис, — если обнаружить их вовремя. Санна думает о Джеке. Всю свою жизнь он пробивался сквозь безумие и смерть. И не смог удержать рядом даже брата. Эйр захлопывает альбом. — Черт. Вот же блин, — повторяет она. — Но как же тогда Ребекка отправилась в лагерь работать с другими детьми, если ее собственный сын только что умер? И почему об этом ничего не сказано в ее истории болезни? — Можно по-разному оплакивать своего ребенка, — медленно произносит Санна. Эйр опускает глаза в стол, она сожалеет о вырвавшихся словах. — Может быть, она просто не могла осознать, что его больше нет, — спокойно продолжает Санна. — И может быть, она ничего потом не рассказала Бильстаму. Он мог и не знать, что она потеряла ребенка, или по какой-то причине мог не захотеть указывать это в своих записях. Ты сама говорила, что ему не стоит слишком доверять… — Но остальные, те же Метте и Инес Будин, они почему не упоминали, что у Ребекки был еще один ребенок? — осторожно спрашивает Эйр. Санна кивает. Ее гнетет ощущение, что что-то не сходится. Почему все молчат? И потом появляется другое чувство — страх. Скоро придет Экен, думает она. Он будет требовать от них бросить этот след с лагерем и начать разрабатывать другую версию. Она знает, что у нее на руках были все возможности, но она не справилась. И теперь он отзовет защиту Джека. Когда Экен наконец появляется, она сразу понимает, что что-то произошло. Он чуть не кричит, что Лара Аскар найдена мертвой с перерезанным горлом. В комнате повисает тишина, а потом вся опергруппа бросается к дверям. 33 Беззвучное мигание синих огоньков встречает Санну и Эйр, когда пятнадцать минут спустя они подъезжают к кварталу, в котором обнаружили тело Лары Аскар. Маленький жилой район, скромный, но уютный, в ряд выстроилось несколько шестиэтажных домов с гладкими кирпичными фасадами и сильно выступающими балкончиками. Пока Санна паркует машину, Эйр перебирает в уме все ситуации, когда оказывалась в этом районе. — В первый раз мы приехали сюда сообщить Ларе, что Мия мертва. — Да, — отвечает Санна без интонации. Выйдя из машины, они видят Йона, который уже прибыл на место. Он стоит рядом с грузовиком и беседует с мужчиной в рабочей одежде. Это он обнаружил Лару Аскар. Мужчина одет слишком легко, его пробирает дрожь, и он безостановочно пинает гравий на земле перед собой. Он рассказывает, что чуть больше месяца назад получил заказ. У фирмы Лары Аскар имелась контора в одном подвальчике, там нужно было проложить звукоизоляцию, но потом он больше ничего от нее не слышал. И вот сейчас, оказавшись в этом районе из-за другого заказа, решил заглянуть к Ларе и договориться с ней о дне начала работ. — Звукоизоляция? — спрашивает Эйр. — Но ведь ее фирма по уборке помещений закрылась, зачем ей делать звукоизоляцию? Санна уже направляется к подвалу, Эйр спешит следом за ней. Перед собой она видит копну спутанных волос Санны. Есть в ней что-то стремительное, почти неуловимое, думает Эйр. А потом вспоминает, что сказал тогда Бернард. Что она носит в кармане пальто адрес пиромана Мортена Унгера. Во всей ее натуре пульсирует какая-то импульсивность. Санна берется за ручку двери и оборачивается к ней: — Заходим? Несколько секунд спустя они входят в конторское помещение в подвале, облачившись в перчатки и бахилы. Эйр мгновенно прикладывает руку ко рту, выставляет наружу голову и просит кого-нибудь придержать дверь открытой. Перед ними помещение с толстыми стенами и низким потолком. В первой комнате есть сравнительно небольшое зарешеченное окошко, которое пропускает слабый свет. Пол облицован плиткой. Все здесь белых и темно-серых оттенков. Дверь в следующую комнату открыта. В ней нет других дверей, в самой комнате имеется только кресло-шезлонг. На задвинутом в угол шезлонге лежит Лара Аскар. Ее тело сильно покалечено, совсем как у других жертв. Раны на шее нанесены крестообразно, грудь так изрезана, что невозможно сосчитать количество нанесенных ударов. Рядом с шезлонгом лежит перевернутый френч-пресс для кофе, возможно, он выпал из рук Лары. Кофейная жижа пролилась так давно, что успела застыть и теперь больше напоминает глину. Здесь есть и туалет, пол и стены в нем покрыты одинаковыми виниловыми пластинами. Рядом с раковиной кто-то установил душ. От него пахнет какой-то химией: смесью хлорки и цитруса. В первой комнате с окном установлен письменный стол, на аккуратном кожаном коврике-накладке лежит фотография Лары и Мии в рамочке с разбитым стеклом. Мать с дочерью снялись в какой-то фотостудии. Фотография холодная, лишенная индивидуальности. Лара улыбается в камеру, она очень красивая на фото, подтянутая, с прямой спиной. Мия же, напротив, выглядит изможденной, руки сжаты в кулаки. Эйр опускается на корточки. Она осторожно открывает полупустой мусорный мешок, который выглядывает из-под письменного стола. Внутри несколько ночнушек с ретропринтами, разная спортивная одежда из флиса и трикотажа, пара книг карманного формата и косметичка, украшенная стразами и камушками. Кто-то закинул туда же тряпки для вытирания пыли, грязный ком использованных бумажных полотенец и пустую бутылку из-под хлора. — На двери были какие-то следы повреждений? — спрашивает она. — Я ничего такого не заметила, — отвечает Санна и кивает в сторону мешка. — Что нашла? — Кажется, ее прервали, когда она то ли порядок наводила, то ли расхламляла тут. Видимо, кто-то пришел как раз в этот момент, и она впустила его. — Расхламляла? — Не знаю, похоже на то. Думаю, там в мешке вещи Мии. Может, у них тут внизу комната для хранения и она хотела ее освободить?.. Санна и Эйр открывают шкаф, в котором хранятся пробники с профессиональными моющими средствами, но ничего больше, что имело бы отношение к уборке помещений, там нет. Все бутыли подписаны от руки. Синие буквы, нацарапанные чьим-то быстрым заостренным почерком.