– Эй, ты! Что ты делаешь? Вернись, я с тобой разговариваю! – Нет никакого смысла на него орать, – пробормотала Мейкпис сквозь зубы. – Вы только еще больше рассердите его и окончательно собьете с толку! Он не поймет вас! Он медведь! – Я не полный идиот! – возмутился доктор. – И конечно, не стану тратить слов на медведя! Я говорю с другим! Мейкпис качнуло. Она схватилась за край кровати, чтобы не упасть. До нее с трудом доходил смысл слов доктора. – Что? – прошептала она. – Какой «другой»? – Здесь еще один дух. Третий человеческий дух, как ты и я. Хочешь сказать, что не знала? – Уверены? – прошипела Мейкпис. – Так же, как могу быть уверен хоть в чем-то в этом водовороте. Кто-то только сейчас был здесь… Удрал от меня, уполз куда-то и спрятался… Не пожелал ответить. Но она еще где-то здесь. – Она? – прохрипела Мейкпис. – Да. Это женщина, я точно видел. Туманное, изуродованное создание. Дикое и напуганное. Мейкпис прикрыла рот руками и услышала, как из горла вырвался тихий, потерянный звук. Сознание наполнилось кошмарными образами, которые она так мучительно пыталась забыть. Дикая пикирующая тварь со слишком знакомым лицом, которая когтила и когтила ее, стремясь проникнуть в голову, и хотя Мейкпис разорвала эту тварь… Мать. Много лет Мейкпис пыталась не думать о ней. Теперь воспоминания вернулись, таща за собой дымный шлейф теней, скорби, вины и недоумения. Вопреки всем ожиданиям она долго надеялась, что это всего лишь кошмар. В глубине души девушка всегда опасалась, что действительно растерзала призрак матери. Но и подумать не могла, что духу удалось проникнуть в ее сознание. Возможно, так и было. Возможно, все это время изуродованный дух матери прятался в темных углах сознания Мейкпис… и что делал? Глодал мягкие уголки рассудка, как червь – дерево? Ненавидел дочь и ожидал возможности отомстить? – Где она? – в панике спросила Мейкпис. – Что делает?! Как выглядит? – Не знаю! – воскликнул доктор. – Я успел бросить на нее один взгляд, и то не глазами, а разумом! Она исчезла, и я не знаю куда. Мейкпис снова начала задыхаться, но, прижав ладони к вискам, постаралась сосредоточиться. Сердце сжималось от страха и одновременно мучительного желания. Глупая, одинокая часть ее сознания чувствовала, что спятившая и мстительная мать все же лучше, чем вообще никакой матери. А может быть, Мейкпис дали второй шанс помириться с матерью? Даже если теперь мать – воплощение ужаса, может быть, дочь сумеет утешить и успокоить ее так же, как утешила и успокоила медведя. – Что это с тобой? – допытывался доктор. – Кажется, я знаю, кто она, – призналась Мейкпис. – Кто? Друг? Враг? – Пока мне это непонятно, – вырвалось у Мейкпис. – Она была… была моей матерью, но мы расстались в гневе, а смерть иногда меняет людей. Если призрак женщины действительно мать, она ничем не давала знать о себе целых три года. И вовсе не собиралась сожрать мозг Мейкпис, как яйцо. Возможно ли… можно ли допустить хоть на минуту, что призрак матери не желал ей зла? Мейкпис припомнила внезапный, очень своевременный щипок, который пробудил ее у конюшни. Это позволило подслушать правду о предательстве хозяйки и – как знать! – помешать медведю съесть лошадей. Она вспомнила совсем недавний сон: как сидит на коленях невидимой женщины и наблюдает, как та царапает букву «М» – единственную, которую научилась писать мать. «М» – первая буква ее имени. Маргарет. Резкий голос доктора ворвался в ее мысли: – Но если она враг, что ты можешь с этим сделать? Вопрос потряс Мейкпис, вернув к действительности. Ей нужно готовиться к худшему, как бы ни была отвратительна эта мысль. Что можно предпринять, если в голове угнездился враг? Но тут ее осенило, что она впустила доктора именно для решения подобных проблем. Если он сумеет изгнать призраков из Джеймса, то, глядишь, в чрезвычайных обстоятельствах сделает для нее то же самое. Мейкпис разложила на кровати вещи покойного доктора и стала их изучать. Наконец она с некоторым трепетом открыла кисет с «черепным подъемником» – неприятным на вид металлическим устройством. Длинный тонкий бурав был прикреплен к металлической же перекладине с сочлененными ответвлениями. – Поосторожнее с этим, – велел доктор. – Как он работает? – У тебя хватит смелости для подобных вещей? Что же, все довольно просто. Бурав используется для того, чтобы просверлить череп пациента. Потом перекладину прижимают к его голове. Так что, если повернуть винт, бурав медленно выходит, поднимая вмятую часть черепа… – А обязательно делать дырку в голове пациента? – воскликнула Мейкпис. Она снова подумала о Джеймсе. Трудно сказать, что испугало ее больше: мысль о дырах в его черепе или перспектива самой их проделать, в то время как брату придают силы злобные, могущественные призраки. – Конечно? Как иначе ослабить давление на мозг? – Что, если пациенту… не понравится идея? – Конечно, необходима пара крепких парней, чтобы удерживать его. Кроме того, нужна пара затычек для ушей. Некоторым пациентам не нравится звук бурава, вонзающегося в их головы. – Это единственный способ? – Где-то в глубине желудка Мейкпис зашевелились опасения. У нее не было поддержки «крепких парней». – Нельзя ли использовать прибор… на расстоянии? – На расстоянии? Конечно, нет! Это хирургический инструмент, а не волшебная палочка! – Что вы имели в виду, сказав, что бурав поднимает вмятую часть черепа? – медленно спросила Мейкпис. Доктор ответил не сразу, а когда стал объяснять, Мейкпис показалось, что он оправдывается: – Насколько я понял, ты познакомилась с подробностями одного из случаев. Солдата ранило пулей, по касательной задевшей голову, от чего получилась вмятина в черепе. Давление на мозг и накопившаяся внутри черепа кровь стали причиной буйства и галлюцинаций. Бедняга был убежден, что в голове сидит призрак. Как только я поднял часть черепа с вмятиной и выпустил кровь, он пришел в себя… – Вы лгали мне! – ахнула Мейкпис. – Вы обещали спасти моего брата! В нем сидят пять призраков! Настоящих! Не кровь в черепе! Как ваш бурав может этому помочь? – Откуда мне было знать, что ты говоришь о настоящих призраках? – Я предложила приютить вашу душу после смерти! – возразила Мейкпис. – Это должно было навести вас на мысли! – Я вряд ли что-то соображал. Меня изводила лихорадка! И я попал в клещи смертельного ужаса! Вспомнив белое, словно расплывающееся лицо доктора перед кончиной, Мейкпис не могла отрицать его правоту. Должно быть, они не поняли друг друга. Как можно винить отчаявшегося, умирающего человека в том, что он схватился за случайную соломинку? Ей по-прежнему было нехорошо. Кроме того, одолевала ярость, но по большей части на себя. Она так старалась не впускать в свою голову новых призраков, но сглупила и добровольно приняла одного. И ради чего? – Конечно, я сделаю все, что смогу, – все еще немного нервничая, продолжал доктор. – И если есть способ помочь твоему брату, у тебя больше шансов найти его со мной, чем без меня. Сомневаюсь, что любой хирург когда-нибудь получит лучшую возможность изучить этот спиритический феномен. – Это все меняет, – пробормотала Мейкпис. – Я должна подумать. Что бы ни случилось, ей необходимо покинуть Оксфорд. Если Фелмотты послали агента к королевскому двору, то непременно услышат о молодой девушке с ямочкой на подбородке. Куда же ей поехать? Она могла направиться на запад, углубиться в земли, подчиненные роялистам, подальше от линии фронта, возможно в самое сердце Уэльса. Там в маленькой валлийской деревушке она будет жить, не привлекая особого внимания. Но это означает необходимость покинуть Джеймса. Чем дольше призраки будут оставаться в нем, тем меньше вероятности, что его собственная индивидуальность останется нетронутой. Хотя доктор не в состоянии изгнать призраков, она не может отказаться от Джеймса. А если попытаться пересечь границу и сбежать на парламентскую территорию? Вряд ли Фелмоттам захочется посылать туда за ней агентов. Но что с ней сделают, узнав о ее короткой карьере контрабандистки? К кому из родственников можно обратиться? Тетка с дядей, вероятно, до сих пор живут в Попларе. Но они отдали ее Фелмоттам. И кроме того, Лондон и Оксфорд злобно уставились друг на друга, и каждый насторожился в ожидании атаки врага. Дороги между ними наверняка кишат войсками и охотниками за шпионами, перегорожены земляными укреплениями и заставами. Мейкпис неохотно позволила себе подумать о выборе, которого так стремилась избежать. Саймонд. Он убил сэра Энтони, но, опять же, сэр Энтони был вместилищем орды призраков. Мейкпис презирала Саймонда за то, что он покинул друзей и полк, но у него и у нее были одинаковые тайны и одни и те же враги. Враг ее врага – не ее друг, но он может оказаться полезным союзником. Выгодным. Более того, его воспитывали как наследника Фелмоттов. Вполне вероятно, он знает о фамильных призраках куда больше Мейкпис. И у него даже могут быть идеи насчет того, возможно ли изгнать призраков из Джеймса. Конечно, это риск. Последние Фелмотты, доверявшие Саймонду, либо мертвы, либо стали пристанищем призраков. Но совсем недавно Саймонд и Джеймс были близки, как братья-близнецы, и Мейкпис оставалось надеяться только на то, что эта близость не была притворной. Ей также необходимо привести надежные, веские причины, по которым она его не предаст. – Доктор, – сказала она наконец, – вы знаете безопасный маршрут, каким можно покинуть Оксфорд? Мне нужно в Брилл, а затем еще дальше, в глубь парламентской территории. – Но зачем тебе это понадобилось? Вся округа опустошена набегами с обеих сторон. А пересекать границу, чтобы оказаться на вражеской земле, – абсурдная идея. Я недавно умер и не спешу еще раз насладиться пережитым. – Я должна найти одного человека, доктор Квик, – вздохнула Мейкпис. – И оставаться в Оксфорде нам небезопасно. Вы когда-нибудь слышали о Фелмоттах? – Благородный дом, лезущий во все дела сразу и имеющий своих членов в каждом рыцарском ордене? Конечно, слышал. – Не только это! Они полые, доктор. Обладают даром вбирать в себя призраков. Совсем как я. В моих жилах течет их кровь, и этот дар перешел ко мне. У Фелмоттов на меня планы. Порочные, грешные планы. Я сбежала от них, но они обязательно придут за мной. – Ты вертлявая маленькая Иезавель! Не сказала мне этого! Когда ты явилась искушать мою душу, то должна были упомянуть, что мне придется томиться в заключении внутри беглянки и отступницы, преследуемой одной из самых могущественных семей в Англии! – Вряд ли у меня было на это время! – Что ж, очень жаль, что моя кончина была столь стремительной! Как легкомысленно было с моей стороны умереть так быстро! И почему ты бежала от Фелмоттов? Обворовала их? Скажи… может, ты носишь ребенка и бежишь от бесчестья? – Нет, – прошипела Мейкпис. – Я бегу ради спасения своей жизни! Они наполнят меня призраками – призраками Фелмоттов, пока для моей души не останется места. И тогда мне придет конец. Доктор помолчал. – Не могу понять, правду ли ты говоришь, – изрек он наконец скорее заинтригованно, чем оскорбленно. – Интересно. Я в твоей голове, но, полагаю, не в твоих мыслях! Каким-то образом мы остаемся тайной друг для друга. Мейкпис поняла, что это так. Медведь не изъяснялся словами, но она ощущала его эмоции как порывы ветра. Слышала голос доктора в голове. Но его мысли и чувства слишком быстро мелькали, и их было трудно прочитать. Они походили на порхание мотылька, то садившегося, то взлетавшего. Может, через какое-то время души научатся читать друг друга. У призраков Фелмоттов было много жизней, чтобы суметь привыкнуть, приноровиться, работать слаженно и быстро. Возможно, они ясно видели мысли друг друга. Или все же оставалась какая-то потаенная часть сознания, скрытая от других?