– И пусть! – прошипела Мейкпис. – Чем больше, тем веселее, особенно когда взорвется порох! Она потушила фонарь, погрузив окружающее во мрак. Судя по широко раскрытым глазам Джеймса, он ничего не видел. – Доверься нам, – попросила Мейкпис. – Вы нас слышите? – крикнула леди Эйприл с верхней ступеньки. – Выходите и сдавайтесь, или мы натравим на вас собак! Брат и сестра застыли. Опять на них спустят псов! Но теперь у них нет пустошей, по которым можно бежать. Они – загнанная в угол добыча. Тем не менее ни брат, ни сестра не проронили ни слова. И не подумали сдаваться. Секунды тянулись и тянулись… потом Мейкпис услышала со стороны лестницы тихое клацанье когтей. Громкое басовитое пыхтение. Мейкпис узнавала их по запаху. Неповоротливые мастифы с огромными пастями и ужасающими зубами, укус которых может быть смертелен. Волкодав с длинными ногами и жаждой большой добычи. Борзые, быстрые и смертоносные, как ястребы. Ищейки, чуявшие ее страх, как запах вина. Она, в свою очередь, чуяла их горячую кровь и жажду охоты. Первый пес, клацая когтями, приблизился к их укрытию. Громкий лай долго вибрировал в темноте, прежде чем какофония откликов пронеслась по подвалу. – Ш-ш-ш-ш! – Мейкпис поднялась из укрытия и, хотя сердце колотилось от страха, а кожа зудела, готовясь встретить зубы, позвала: – Ниро! Стар! Кэтчер! Калибан! Вы меня знаете. Она увидела, как неясные силуэты напряглись и замерли. Потом одна большая тень подвинулась к ней. Мокрый нос ткнулся в руку, длинный язык лизнул ладонь. Они знали ее запах. Она – раздаватель подливки. Возможно, одна из их стаи. И кроме того, она была зверем, чей крутой нрав нельзя испытывать слишком долго. – Вам все равно придется подняться! – крикнула леди Эйприл. – Зачем? – откликнулся Джеймс, громко стуча зубами. – Здесь у нас полно друзей и достаточно вина, чтобы повеселиться. Мы даже можем спеть пару песен. – А может, и продержимся до того, пока завтра ваши враги не возьмут Гризхейз, – вторила Мейкпис. – Вздор, – отрезала леди Эйприл. – Если понадобится, мы вполне способны продержаться в осаде до конца войны. У нас достаточно припасов и пороха на целых два месяца. – Воображаете, что война закончится через два месяца? – Королева вернулась в страну с деньгами, оружием и войсками, готовыми помочь делу короля, – заявила леди Эйприл. – Лондон скоро сдастся. Мятежники уже разбегаются. Ее уверенность была подобна мрамору: так же холодна и монументальна. – Вовсе нет! – воскликнула Мейкпис. – И Лондон бурлит яростью, миледи. Это склочный, вонючий сумасшедший дом. Но он обладает собственными мужеством и волей. Мне все равно, насколько вы стары и умны. Если считаете, что война заканчивается, значит, вы слепы. – Как ты смеешь? – рассердилась леди Эйприл, но Мейкпис показалось, что помимо злобы в голосе слышатся и какие-то иные нотки. – Я наблюдала, как двое Старших умерли сегодня! – громко объявила Мейкпис. Потрясенное молчание росло подобно луже разливающейся крови. – Призраки сэра Энтони населили Саймонда. Но один из ваших солдат убил его. А призраки, всезнающие призраки, не заметили надвигавшейся смерти. Они вообще не замечали этого солдата, знаете ли. Им было плевать на то, что он потерял брата в битве у Хангердонского моста. Поэтому он и пустил пулю в лоб Саймонду. Вы пропускали события и вещи, важные вещи. Потому что есть люди, которых вы не замечаете. Эта война не похожа на те, которые вы вели раньше. Ваши умы и вековой опыт на этот раз не помогут. Это новое явление. Это конец мира, леди Эйприл. – Довольно! – прорычала леди Эйприл. – Мое терпение иссякло! По лестнице осторожно спускались люди. Двое несли свечи, освещавшие их лица снизу. В арьергарде следовала леди Эйприл, вооруженная парой устрашающего вида ножей. Джеймс неспешно поднял бочонок поменьше, взвалил на плечо, но тут же передумал и швырнул его в одного из свеченосцев, угодив ему в руку. Свеча отлетела к стене и погасла. Другой свеченосец чересчур быстро повернулся посмотреть, что стряслось, и резкое движение затушило пламя. Сразу же началось всеобщее замешательство, поднялась суматоха, страх разлился в воздухе. – Кто-то прыгнул на меня! – Я что-то видел до того, как свеча потухла! Красный свет отразился в десятке глаз… и не думаю, что все они были собачьи. – Там в темноте что-то есть! Я слышу, как оно растет! – Если способны слышать, – прохрипела леди Эйприл, – значит, знаете, где это. Но тот, кто рос, не стоял на месте. Мейкпис положилась на медведя. Опустилась на четвереньки, и это показалось совершенно естественным. Его нос стал ее носом, ее глаза стали его глазами. Горло вибрировало низким, зловещим рычанием. «Медведь – не ребенок, которого я обязана ублажать. Он не фурия, которую следует держать на цепи. Мне не нужно стыдиться его или бояться. Он – это я». Первый мужчина, сшибленный на пол огромной лапой, потерял сознание. Второй взмахнул шпагой в направлении рычания и полетел спиной вперед под натиском мастифа и борзой. Третий попытался взбежать вверх по лестнице, где было больше места, но врезался в груду бочонков. – Парень у меня! – неожиданно завопил Кроу. Послышался шум борьбы. Мейкпис метнулась на шум, но тут чьи-то тонкие сильные пальцы сжали ее голову и вцепились в волосы. – Дворняжка! – прошипел ей на ухо жесткий голос леди Эйприл. – Неблагодарная! Мейкпис пронзительно завопила, и тут откуда-то вылетел призрак и подобно топору врубился в оборону ее сознания. Он застал ее врасплох, и у нее не было времени подготовиться. Призраки и раньше атаковали Мейкпис, правда всегда намереваясь при этом устроить жилище у нее в голове. Но это другое. Это штурм крепости, и леди Эйприл было все равно, что уничтожать. Мейкпис ожесточенно сражалась, чувствуя, что тайные союзники следуют ее примеру. «Это все мы. В конце мы научились драться заодно». Хотя девушка сознавала, что в твердой скорлупе рассудка появляются болезненные трещины, в этом ощущении было печальное торжество. И в то же время она чувствовала раздражение Старшей. Мейкпис проигрывала, но куда медленнее, чем та ожидала. – Миледи! – с беспокойством окликнул Белый Кроу. – Здесь что-то есть. Похоже на красную звезду. Как будто зажженный фитиль… Нападки на сознание Мейкпис резко прекратились. Мало того, ее просто отбросили в сторону, как пушинку. – Глупцы! – заорала леди Эйприл. – Это порох! Мейкпис успела заметить, как старуха с резвостью гончей устремилась сквозь тьму к тлеющей красной звезде зажженного фитиля… Это ярко-красное пятнышко стало эпицентром гибели мира. Взрыв был оглушительным, и Мейкпис отшвырнуло назад, словно чья-то невидимая рука небрежно смела карточный домик. В лицо ударила волна жара, и на голову обрушился шквал самых разных вещей. В дымном воздухе клубилась мука. Мейкпис, надсадно закашлявшись, села как раз вовремя, чтобы увидеть, как большой острый кусок стены и потолка качнулся и рухнул на плиты. Пепельное изумленное небо глазело в пробоину. Джеймс пробрался к сестре через гору мусора и помог встать. Неподалеку сидел оглушенный, покрытый пылью Белый Кроу. То, что осталось от леди Эйприл, сейчас лежало под огромной упавшей грудой каменной кладки. Джеймс что-то бормотал, но в ушах у Мейкпис звенело, а его голос был слаб, как у призрака, но она, кажется, поняла. Они поспешно поднялись по лестнице, осторожно обошли бесчувственное тело Молодого Кроу и потрясенно уставились на медленно расходившуюся стену. Трещина была достаточно широка, чтобы в нее проскользнули двое молодых людей. Оба без сил повалились на траву. За ними выскочили собаки. Глава 39 Много часов спустя, в начале дня, Мейкпис и Джеймс остановились отдохнуть у рощицы на вершине холма. В древние времена тут стоял старый форт, но теперь осталось всего лишь бесформенное возвышение, откуда открывался вид на окружающий ландшафт. Оба были вымотаны и устали до последней степени, и это наконец сказалось. Джеймс все еще не мог оправиться от роли хозяина пятерых чванливых призраков Фелмоттов и постоянного пребывания в углу собственного сознания, куда его загнали гости. Сражения Мейкпис с призраками Старших измучили ее и ввергли в легкую меланхолию. Призраки легкой пылью осели на воспоминаниях, подобно пеплу сгоревших мотыльков, и какое-то время придавали свой вкус и запах всему, что она видела. Брат и сестра приобрели впечатляющую коллекцию синяков всех цветов радуги. Кроме того, руки у Мейкпис болели, потому что маленького песика, крутившего вертел, приходилось нести на руках: его короткие лапки уставали быстрее, чем у других собак. – Что это? – спросил Джеймс. Вдалеке стоял высокий столб коричневато-серого дыма, слишком большой, чтобы исходить из дымохода или от костра. Да и у дыма лесных пожаров цвет другой, к тому же в это время их не бывает. Мейкпис вытащила двойной циферблат и глянула на компас, пытаясь припомнить карты, которые так старательно собирала. Но в душе она уже знала источник дыма. – Гризхейз, – оцепенев, потрясенно прошептал Джеймс. Мейкпис не сомневалась, что выглядит точно так же. Гризхейз, неуязвимый Гризхейз, вечная твердыня с вплавленными в стены веками, неприступная скала в мировой реке. Их тюрьма. Их враг. Их убежище. Их дом. Гризхейз горел. – Значит, мир гибнет? – хрипло выдавил Джеймс. Мейкпис подошла ближе, обняла его покрытой синяками рукой и крепко сжала. – Да, – кивнула она. – Что мы будем делать? – Пойдем куда глаза глядят. Отыщем еду и ночлег, а завтра проделаем то же самое. Мы выживем. Миры иногда умирают. Мейкпис давно это знала. Знала с ночи восстания и смерти матери, когда ее собственный мир тихо и окончательно превратился в пыль. Один из псов зарычал на кого-то в глубине рощицы. Мейкпис вскочила и тут же увидела маленький силуэт, пробиравшийся через подлесок, и яркие белые полосы на острой мордочке. Барсук направлялся по своим делам, словно в мире вовсе не было войн. Мейкпис зачарованно наблюдала за зверьком, вспоминая все, что узнала о барсуках в книге о животных из библиотеки Гризхейза. Барсук, передние ноги которого длиннее задних, чтобы легче было ходить по косогорам… … Но на самом деле это не так. Когда зверь попал в полоску солнечного света, Мейкпис ясно увидела, что его короткие крепкие лапки были одинаковой длины. Возможно, ни одна из старых истин теперь истиной не является. Мир должен быть абсолютно новым, со своими правилами. Мир, в котором у барсуков одинаковые ноги, пеликаны не кормят птенцов собственной кровью, в голове у жаб не бывает драгоценных камней, а медвежата при рождении уже имеют форму тела. Мир, в котором замки могут гореть, а короли – умирать и ни одно правило не может быть нерушимым.