А когда он ушел, я обернулся и посмотрел в окно. Ворона была все еще там. В сумерках прыгала по крыше. Перетягивала обертку от мороженого с места на место. В ней не было морали и смысла. Она не участвовала в борьбе идей. Трудно было сказать, глупа она или умна. Она ничего не символизировала и ничего не выражала. Это была просто никому не нужная ворона. Чакки Они живут в самом центре Москвы в старом переулке, где комната в коммуналке стоит дороже трехкомнатной квартиры в Чертанове. Но у них не комната в коммуналке. У них шесть комнат, большая квартира. В одной из них живет она, и у нее есть все. Хотелось бы, чтобы она была похожа на маму, но получилось наоборот. Старший брат, что называется, мамин, а она… От папы ей достались и круглое лицо, и близорукость, и вздернутый нос, и сосредоточенность. А надо бы радоваться. «Надо радоваться, — говорит мать, которая еще помнит самую что ни на есть бедную жизнь в маленьком подмосковном городке с романтичным названием Электроугли. — Надо радоваться, у тебя есть все. У большинства детей и доли того нету, что есть у тебя! Для этого наш папа и работает». «Наш папа» мать произносит с придыханием и даже чуть-чуть приглушает голос. В доме культ отца. Он не какой-нибудь бандит из девяностых, не какой-нибудь тупой коммерсант, только и стремящийся, чтобы уворовать откуда только можно. Нет. «Наш папа» — бизнесмен высокого уровня. Он сам, практически единолично создал корпорацию, оборот которой… Тут мама произносит действительно астрономическую цифру, которая произвела бы впечатление на большинство людей планеты, но не на дочь. Просто девочка одиннадцати лет уже, наверное, тысячу раз слышала про эти сотни миллионов. Они для нее — привычный пустой звук. «Наш папа создал это все своим умом, мозгом, понимаешь? И великой работоспособностью». Мама так и говорит: «великой». И стоит ли хихикать над ее пафосом? Работоспособность отца такова, что в сутки спит он не более пяти часов. Только спит и работает, спит и работает. Любой бы согласился на те деньги, которые есть у нашего папы. Но смог бы хоть кто-нибудь положить всю жизнь на то, чтобы их заработать? «Это все для нас! — говорит мама. — Наш папа — уникальный человек!» Это правда. Ее папа уникален. Еще в школе он, в отличие от одноклассников, все успевал. Приходил из школы, делал уроки сразу, потом занимался музыкой, убирался в комнате и еще успевал расчесать специальной щеткой кота и погулять. Он так и говорил: «Если что-нибудь не сделаю, уроки там или музыку, то все, и погулять нормально не смогу». «А я плевал на уроки и музыку, — отвечал ему приятель-одноклассник. — Иду сразу гулять». Ну и где он сейчас? Побирается где-нибудь в отделе продаж МТС, а у нашего папы — оборот. Об этом говорят часто. У них так принято, напоминать о значимости. Еще для мамы важно, чтобы дочка не забывала, как некоторые дети людей ее круга, что на свете есть и бедные ведь… «Не все могут так жить, как мы! Что ты думаешь, нету бедных детей? Подумай о том, как они живут!» «Как живут бедные? — думает она. — У них все бедное. И няньки бедные, и водители, и репетиторы. А когда они возвращаются домой, то в холодильники у них нету натуральных соков, а сплошная вредная кока-кола». Она представляет огромный холодильник, набитый пепси и кока-колой. Вкусно. «Им трудно делать уроки. У них нет репетиторов по каждому предмету. Они все делают сами. Вот наш папа тоже всегда…» Тут следует история про папу и про то, как он приходил из школы и сразу делал уроки, занимался музыкой, причесывал кота. Дочка любит отца почти до болезненности… Но он так редко бывает рядом. А когда бывает, то не знает, как с ней играть, но они все равно счастливы. Она ему показывает ролики из своего приложения в айпеде. Ей нравится смотреть и делать ролики. И папе нравится смотреть. Чужие, конечно, свои она ему не показывает. Она была так рада, когда узнала, что папа даже отослал один из тех роликов своему коллеге… Однако это бывает так редко. Отец всегда на работе. Это все ради них, но он всегда, всегда на работе. А мама… Она больше любит брата. У нее старший брат, он учится в Англии и внешне похож на мать. А нутром в отца. «Из твоего брата выйдет толк! — говорит мама. — Он всегда…» Да, брат — это хороший пример. Когда он приезжает на каникулы, все так счастливы… «Как нам повезло с сыном! Это надо же, мальчик даже подростком не сделал ничего постыдного! Теперь надо на нее обратить внимание!» «У нее нет трудностей». А она что? Она молчит. Она сносно учится. Делает все уроки. Репетиторы всегда рядом. Она тоже не делает ничего постыдного… Хотя есть кое-что: когда выдается минута без надзора, она гримируется под Чакки. У нее есть косметика. Мама считает, это можно. Девочки должны учиться краситься. Аккуратно и со вкусом. И вот дочка рисует себе кровь, шрамы и злую ухмылку на лице. И мечтает о постыдном. Когда-нибудь к ней войдет репетитор со своей вечной папкой и специальной педагогической улыбкой, а она достанет большие ножницы для бумаги и… Конечно, она не будет убивать ее. А просто напугает: — Хай, айм Чакки! И отца, который поздно вечером вернется, пахнущий утренним парфюмом, сигаретами и немножко алкоголем: — Хай, ахахаха! И маме, которая твердит о том, как важно… — Ай вонт ту плей! Хай, ахаха! И всем, всем, всем: — Ай, хахаха! Она не делает ничего постыдного. Нет. Только мечтает. «Привет, я Чакки!» — бормочет она, засыпая. Она только мечтает. И будет мечтать. Пупс Когда умерла Анечка из третьего подъезда, то все сказали, что просто вот она была такая полная, и из-за этого… А Женька говорил прямо: — Кусок жира попал в аппендицит. Произошел разрыв — и капут. Так-то от аппендицита не умирают. И все во дворе ходили какие-то пришибленные, но никто не жалел Анечку. Все точно были неприятно удивлены и подавлены. Вот, мол, был ребенок, пусть даже толстый, если не сказать жирный, и на тебе, умер. Паршивая история. Люди от аппендикса мрут. А мне было ее жаль. Потому что завтра нам обещали во двор песок завезти. Дядя Гена обещал. И целую кучу насыпать в песочницу. И мы все ждали. Особенно Анечка. Так-то с ней не особо играли, а когда песок горой — другое дело. У Анечки было много кукол. Таких маленьких кукол. И когда песок привозили, то она выносила их во двор и расставляла по всей горе, в разных позах. А потом мы все играли в этих кукол. Делали в горке домики и норки. И Аня была главной, потому что куклы ее. Правда, дня через два-три гора исчезала. Выравнивалась. И Аня больше не вытаскивала своих кукол. Пупсы, она их называла. А мы, за глаза, а иногда и в глаза, звали ее Пупсом.