– Да, даже скорее выживают. Она везде ходит одна, стоит отдельно от всех на школьном дворе. Подростки могут быть чрезвычайно жестокими. «Отверженная. Это тяжело, – подумала Кайса. – Другая. Это слово употребляла сама Туне. Может, она была больше не в силах терпеть? Или с ней что-то произошло?» Это было невыносимо. 37 Карстен сидел и рассматривал фотографию Педера Воге. Он постоянно возвращался к ней. Пожилой мужчина лежал абсолютно голым на животе на полу. Руки связаны за головой, ноги раскинуты в стороны. Из заднего прохода торчал банан едва видневшимся кончиком. Он взял несколько фото крупного плана, тщательно изучил их, рассмотрел лицо старика. Щетина на подбородке и над верхней губой окрасилась в темный цвет от крови. Несколько фото засвидетельствовали синяки на разных частях тела. Но ни одно из увечий не было смертельным само по себе. Отчет о вскрытии показал, что Педер Воге умер от обширного инфаркта. Карстен перелистывал страницы и читал. Никаких следов взлома, никаких отпечатков пальцев, кроме отпечатков умершего старика и дочери; преступник, вероятно, использовал перчатки. Ни ДНК, ни свидетелей, никто никого не видел около дома в это время, после обеда в октябре прошлого года. Он пролистал протоколы допросов. В полицию обратился проповедник, живший в Молёе в Согн-о-Фьурдане. Это навело их на след о возможном мотиве. Тот человек отзывался о Педере Воге очень негативно, по его мнению, Воге не годился в проповедники. Он утверждал, что у Воге были «неприличные связи», и назвал имена нескольких женщин. Всего полиция допросила двадцать женщин, живущих на побережье западной Норвегии. Карстену была совершенно незнакома среда молельных домов на западе страны, но у него было представление о ней как о придерживающейся пиетизма[10]. Он с удивлением прочел протоколы допросов тех женщин. Они описывали Воге как мужчину, обладающего большим обаянием, харизматичного и очень привлекательного, которому почти невозможно противостоять. Все отношения держались в строжайшей тайне, местом встречи служили комнаты в гостиницах и машины, и иногда дома некоторых из женщин. Пятеро из допрошенных заявили, что их принудили к тому, чего они на самом деле не желали. Но все эти отношения остались уже в достаточно далеком прошлом, потому что в последние годы здоровье Педера Воге ослабло и сократило его выездную деятельность. Тем не менее полиция проверила алиби всех допрошенных, но не нашла ни отвергнутых любовниц, ни жаждущих мести мужей, которые могли совершить убийство. Карстен быстро проглядел содержимое папки с делом Сиссель. Тут у полиции было больше материала, включая ДНК возможного убийцы. Он откинулся на спинке стула, слегка барабаня пальцем по краю стола. И снова ему пришло в голову, насколько разными были эти убийства. Между ними не было ничего общего, кроме того, что они произошли в одном доме и в одной семье. Но подожди-ка. Кайса говорила, что у Сиссель были книги о насилии. Он полистал бумаги, но не нашел там ничего об этом. Банан был посланием. Убийство Педера Воге носило сексуально-садистскую окраску. Почему? И почему у его дочери были книги о сексуальном насилии? Он прочитал протокол допроса Сиссель Воге после убийства отца, проведенный с помощью Бенте Рисе, которая передавала Сиссель вопросы полиции. У Сиссель не было никаких предположений о том, кто мог быть убийцей отца, а у нее самой было алиби на момент убийства. Свидетель видел ее и отца около дома в три часа дня. Она вышла за ворота, и позже несколько человек видели ее идущей по дороге вдоль Квитсандвики. Оттуда она пошла по тропинке в горы, где повстречалась с молодой парой из Осло, жившей в кемпинге, и со школьным классом в выездном лагере. Такая прогулка заняла бы по меньше мере пару часов, а отца нашел курьер, доставлявший продукты из магазина в половине пятого, за полчаса до возвращения Сиссель домой. Карстен внимательно проследил за временем и удостоверился, что заключение следствия было верным: Сиссель не могла успеть вернуться домой и убить отца в промежутках между наблюдениями видевших ее свидетелей. Он устало провел рукой по лицу. Банан и книги. Тематическая связь между двумя убийствами. Но он не нашел ни одного связующего звена с исчезновением Туне. 38 Перед вечерней информационной встречей в школе оперативную базу полиции – и вместе с ней весь корпус прессы – переместили в молельный дом. Они не могли оставить школу закрытой на неопределенное время, а молельный дом был единственным подходящим местом. Весь день тянулся людской поток, чтобы помочь искать Туне. Приезжали и из других деревень и с островов и даже из других коммун. А поскольку дело привлекло к себе пристальное внимание, число журналистов и фотографов увеличилось вдвое. У всех были свои каналы на телевидении и радио, бумажные газеты, интернет-газеты, интернет-телевидение. Пресса обосновалась в самом маленьком зале на нижнем этаже, в том, которым пользовались для встреч групп мам с детьми. Полиция была за стеной, в зале побольше, в том, который Кайса связывала со скаутскими собраниями в детстве. На кухне целая команда женщин уже варила кофе в больших кофейниках. Кайса почувствовала запах сразу же, как открыла входную дверь, он напомнил ей праздники Рождества из детства, тонкие чулки, платье, переобувание уличных сапог на красивые туфли, дрожа от холода в ледяном коридоре и торопясь в тепло кухни, к маме и другим женщинам, расставлявшим еду и готовившим кофе. В самом молельном доме стояла большая елка, уже украшенная и приготовленная к празднованию. С ее теплыми, создающими уютное настроение огнями она сейчас казалась совершенно неуместной. Как будто ее поставили специально, чтобы подавлять в людях страх. Она подошла к краю сцены, рассматривая большую картину, висевшую на стене за кафедрой. Изображенный на картине ангел стоял у разверстой пустой могилы, у ниши в каменной стене. Большой камень был сдвинут от входа. Сколько раз она сидела здесь, будучи ребенком, разглядывая эту картину и слушая, как миссионеры, вернувшиеся домой с «миссионерских полей», рассказывали захватывающие своей мощью истории о «безбожниках». Так они называли местное население, ведь в то время никто и не задумывался, что это унижало и дискриминировало его. Большинство ее друзей были родом из восточной Норвегии и совершенно не касались среды молельных домов. Однажды на девичнике они обсуждали религию, и Кайса упомянула, что «выросла» в кругу прихожан молельного дома, и дала понять, что это было неплохо. Подруги засмеялись и сказали, что хорошо, что Кайса успела уйти оттуда до того, как это принесло ей вред. Они называли это подавляющей, консервативной и мракобесной средой. Они провоцировали ее. Что они вообще знали об этом? На самом деле у Кайсы были только хорошие воспоминания, связанные с молельным домом, это и скаутские рынки, и детский хор, и праздничные елки. Теперь, повзрослев, она увидела и другие стороны этой жизни: однобокость, недостаток кругозора и даже двойная мораль у некоторых, противоположное завету о любви к ближнему осуждение инакомыслящих. Но в Лусвике молельный дом всегда был не только домом Бога, но и местом собраний, где были рады всем и куда приходили все. Кто-то из-за проповедей, другие – по большей части по социальным причинам. Какое место на этом полотне занимал Педер Воге? Было нетрудно представить его проповедником, запугивающим верующих страшными муками. А правда ли то, что у него была женщина в каждом приходе? Мог ли он проповедовать завет о любви и наказывать и разрушать собственную дочь одновременно, как утверждали многие? Пока она стояла и размышляла об этом перед картиной с ангелом у разверстой могилы, у нее зазвонил телефон. Это был новостной редактор с «Канала 4». Он хотел, чтобы она освещала дело об исчезновении Туне для них. – Вы знаете местность, знаете тех, кто вовлечен в дело, вы сможете сделать репортажи лучше, чем кто-либо. Вы нужны нам сейчас, – сказал он на своем широком, немного рваном бергенском диалекте. Кайса ответила, что довольна своей фрилансерской работой в «Суннмёрспостен», что было правдой, и она вообще не думала брать еще какую-то работу. – Я здесь не для работы, – сказала она. – Я взяла свободный год, подальше от телеэкрана. – Вы все еще обижаетесь из-за того, что не получили работу ведущей в новой программе дебатов? – спросил он. Конечно, она обижалась. Не было ничего неразумного в том, что она ожидала, что «парни наверху» выберут ее, но вместо нее они выбрали мужчину, как и много раз до этого. Это явилось одной из причин, почему ей нетрудно было принять решение переехать в Лусвику. – Я? Обижаюсь? Ничуть, – сказала она, улыбаясь. – Я должна быть благодарна, что вы заставили меня мыслить по-новому, начать жить без переработок и осознать, что способности не всегда оцениваются. – Вы обижены, – сказал новостной редактор. – Могу предложить вам прибавку к зарплате, чтобы вы взялись за дело Туне, – продолжил он, прежде чем она успела ответить. Кайса задумалась. Деньги бы не помешали. Врачи сказали, что Карстен скоро сможет понемногу начать работать, и тогда ему придется мотаться между Лусвикой и Управлением уголовной полиции в Осло, работая по сокращенному графику. В доме и на участке оставалось довольно много неоконченных работ, и пока Карстен не вышел на работу, денег у них на это не было. – Мы можем дать вам надбавку руководителя в сотню тысяч, – сказал он, когда она не ответила. Он продолжал болтать, но Кайса слушала его вполуха. Другая жизнь, подумала она. Именно поэтому мы переехали сюда. Она постаралась почувствовать: скучает ли она по ТВ-журналистике? – Нет, – ответила она. – Нет, спасибо. – Но какого черта, Кайса, это же самое громкое дело в стране сейчас. Вы не можете делать ведущие новости для конкурента. Вы… – Вы сами одобрили мою фрилансерскую работу в «Суннмёрспостен», – перебила она. – Мой ответ – нет. 39 Мысли все еще крутились вокруг разговора с начальником с «Канала 4», когда на следующий день Кайса проводила первое интервью с матерью и отцом Туне. Он будет злиться, когда увидит это интервью в печати. Все журналисты, и коллеги с «Канала 4» тоже, пытались получить интервью у родителей. Бенте и Даг Рисе молча сидели рядом на диване. В одной руке Бенте сжимала носовой платок, а другой вцепилась в локоть мужа, как в спасательный круг. Даг Рисе наклонился вперед, упершись локтями в колени, и медленно тер ладони друг о друга. На нем была белая рубашка и голубой свитер с V-образным вырезом, из-под расстегнутого воротника рубашки виднелась толстая золотая цепочка. На его фоне Бенте была почти незаметной, Даг был крупным, широкоплечим, высоким и полным мужчиной. Его темные волосы были зачесаны назад. Он нервно постукивал пальцем по большим наручным часам. Бенте была в черном костюме и белой блузке. Перед ними блестела как зеркало стеклянная поверхность стола. Кайса начала с сопереживающего вопроса: – Как вы? – Ужасно! – воскликнула Бенте. Казалось, ответ вырвался у нее импульсивно, и у Кайсы сложилось впечатление – судя по легкому оттенку неодобрения на лице Дага, – что это не тот ответ, о котором они договаривались. – Прежде всего мы хотим поблагодарить всех, кто участвует в поисках Туне, – сказал он. – И надеемся, что найдется кто-нибудь, кто знает что-то, что может продвинуть дело. Его голос был мрачным и зычным и наводил на мысли о певце-баритоне. Он наверняка пел в каком-нибудь хоре в молельном доме или церкви. Но слова его казались заученными. Кайса повернулась к Бенте. Ее взгляд блуждал по столу, словно она искала, за что зацепиться. – У вас есть какие-нибудь предположения о том, что могло произойти? – спросила Кайса, прекрасно зная, что вопрос может показаться бестактным. Но это была попытка подобраться ближе, заполучить их мысли, их чувства в блокнот. Бенте открыла рот, но муж опередил ее. – Нет, – сказал он. – Это совершенно неясно для нас. – Мы не оставляем надежду найти Туне в живых. Она должна быть где-то там, – сказала Бенте прерывистым от слез голосом. «Наконец-то то, что я могу использовать», – подумала Кайса и кивнула, чтобы Бенте говорила дальше. – Мы думаем о ней каждую минуту. – Голос Бенте надломился, и она спрятала лицо в ладонях за носовым платком. Муж положил свою большую кисть руки на ее плечо, и через несколько секунд она продолжила: – Мы не знаем, как выразить свою благодарность тем, кто ищет ее. Кайса посмотрела на Дага. – Расскажите мне о Туне, – сказала она. Он прочистил горло: – Она очень тихая и скромная, очень талантливая, и в музыке, и в спорте. – Дом опустел без нее, – вставила Бенте. – Музыки больше нет. Все время, пока они говорили, Кайса продумывала, как ей писать статью. Отец зажатый и говорит формально, и отчаяние и боль, которую они чувствовали, лучше передавала Бенте. Кайса расспрашивала об их мыслях и чувствах разными способами. Это заняло время, и когда к концу интервью Бенте призвала возможного преступника заявить о себе, заголовок был готов. Кайса позаимствовала фотографии Туне из семейного альбома, начиная с того момента, как она маленькой девочкой появилась у них. Еще у них было несколько относительно новых ее фотографий за роялем в подвальной гостиной. Фотограф, приехавший из редакции в Олесунне, сделал фото семейной пары, и Даг встал и вышел сразу же, как только тот закончил. Бенте осталась сидеть еще некоторое время и продолжила разговор с Кайсой. Она рассказала, что Туне удочерили из Эфиопии. Один из друзей Дага работал там в Церковной организации помощи нуждающимся. Он не мог забыть крошечную девочку с открытой волчьей пастью, потерявшую всю свою семью. В это самое время Бенте и Даг уже начали подумывать об усыновлении ребенка. После длительной бюрократической процедуры, где решающим фактором было медицинское лечение, девочка приехала к ним. Ей было четыре года. – Мы полюбили ее с первого взгляда, – сказала Бенте. – Но трудно быть матерью ребенка с другим цветом кожи. – Она тихо высморкалась и продолжила: – Никто не знает, через что она прошла, что она видела. Она никогда ничего не рассказывала, может быть, она и не помнит этого. – Не помнит чего? – спросила Кайса. – Ее мать и двух старших сестер зарезали. Мы не в курсе всех деталей, но не исключено, что их еще и изнасиловали. Солдаты часто так делали. Туне выжила, потому что лежала под трупом матери. Те, кто нашли их, думали, что Туне тоже мертва. Отца не было дома, он был вместе со старшим сыном. Их пытались найти, но это оказалось бесполезно.