Трус. Он? Едва ли кто-то из его знакомых так бы его охарактеризовал. Карстен сделал карьеру в полиции, работал в отделе по расследованию насильственных и сексуальных преступлений в полицейском округе Осло, перед тем как начал работать в вооруженных силах «DELTA». Но через пару лет он заскучал по расследованиям, по мозговой работе, по складыванию пазлов. Предложение о работе в Управлении уголовной полиции поступило как раз в подходящее время, и ему с первого же дня там очень понравилось. Потом случился тот самый ужас, перевернувший все с ног на голову, когда задание пошло не так. В скольких операциях он участвовал? Он понятия не имел. Он спасал жизни, обезвреживал отъявленных преступников. Один раз ему пришлось убить. Это было необходимо, чтобы спасти невинных людей. Иногда Карстен думал об этом, но это не тяготило и не грызло его совесть, не лишало сна. Такая уж это работа. И риск – неотъемлемая ее часть. А когда он ворвался в дом с находившимся там психически больным преступником, здесь, в Лусвике, почти год назад, риск был не больше, чем во многих профессиональных действиях, которые он предпринимал. Сердце перестало стучать, он был мертв, когда приехала «скорая». В тот день риск работы Карстена перестал быть только теоретической возможностью. Он стал реальным. Карстен никогда никому не признавался, что желание вернуться к работе сдерживает страх, что это может произойти снова. Уйти от тебя? Неужели Кайса не понимает, как это больно? Он не может, потому что стал проклятым калекой. Неужели она правда думает, что ему действительно нравится так жить? Он так же, как и она, хотел бы, чтобы все стало как раньше. Но этого никогда не будет. – Пойдем, Юнас, поменяем тебе подгузник, – сказал он, поднимаясь, взял костыли и пошел за Юнасом в ванную. 8 Участковый Уле-Якоб Эггесбё выглядел взбешенным, заходя в переговорную полицейского участка вместе со следователем Эвеном Рунде. Оба были в форме. Эгессбё положил несколько бумаг перед собой на край стола, сел и оглядел собравшихся. Начальник Кайсы на «Канале 4» дал ей разрешение поработать фрилансером для «Суннмёрспостен», пока она в декрете и живет в Лусвике. Она написала статью в Интернете через час после того звонка от редактора, который сразу же спросил, сможет ли она осветить пресс-конференцию и продолжать работать над этим делом, несмотря на то, что они собирались прислать еще одного журналиста плюс фотографа из главного офиса в Олесунне. С одной стороны стола сидели четверо журналистов из местных офисов «Канала 4», «Дагбладет», «ВГ» и «ТВ-2» в Олесунне. Кайса вместе с тремя остальными сидела с противоположной стороны: мужчиной из местной газеты «Вестёйнютт», молодой девушкой из «ННР Мёре-о-Румсдал» и коллегой с «Канала 4». Эггесбё бросил беглый взгляд на три ТВ-камеры, направленные на него. – Я полагаю, что все знакомы с событиями, в связи с которыми мы собрались на эту пресс-конференцию, – начал он и продолжил, дав краткую информацию о том, кем была убитая, и сказал, что труп отправили в Институт Гаде в Берген для проведения вскрытия. – Но мы уже сейчас можем сказать, что убитая подверглась насилию. Полиция открыла следствие по делу и сейчас проводит кропотливую работу, чтобы обнаружить возможные следы. Как вы знаете, в этом же доме произошло убийство тринадцатого октября прошлого года, около года назад. Это убийство не раскрыто. Сиссель Воге – дочь убитого Педера Воге. Мы просим всех, у кого есть какие-либо сведения, связаться с нами. Мы не знаем точно, когда была убита Сиссель Воге, но она точно пролежала в доме несколько дней перед тем, как ее труп обнаружили. Поэтому мы просим всех тех, у кого есть необычные наблюдения за последние недели, заявить о себе. Я бы хотел уточнить, что мы хотим держать связь со всеми, кто был знаком и общался с убитой. Это также касается тех, кто обладает информацией об убийстве Педера Воге. Вопросы? Журналист из «ВГ» поднял ручку, и Эггесбё кивнул. – Есть ли что-то общее между убийствами Педера Воге и дочерью? – Я прошу понимания, еще слишком рано говорить об этом. – Как бы вы охарактеризовали убийство? – Это я отказываюсь комментировать. – Но убийство отца было определено полицией как «зверское». – Все убийства зверские. – Как вы думаете, можно было бы предотвратить это убийство, если бы полиция раскрыла убийство отца? «Безнадежный вопрос», – подумала Кайса, заметив раздражение в глазах Эггесбё. – Это пустые предположения, – ответил он и перевел взгляд с журналиста. – Еще вопросы? – Вы не собираетесь попросить помощи у Управления уголовной полиции? – спросила женщина из «ННР». – Я так поняла, что Карстен Кьёлас, работавший там, сейчас живет в Лусвике. Кайса заметила, как несколько журналистов покосились на нее. «Ну да, – подумала она. – Хорошо, если бы Карстен присутствовал здесь, но его все же нет, поэтому у меня нет никакой внутренней информации из полиции. И, тем не менее, у меня есть преимущество. Я была на месте преступления. Вам следовало бы это знать». Она серьезно смотрела на Эггесбё, а про себя улыбнулась. Эггесбё ответил, что следователи из полицейского участка Олесунна уже на месте. Кроме того, они постоянно оценивают, есть ли необходимость в дополнительном подкреплении из Управления уголовной полиции. Кайса слушала вопросы других, сама не задавая ни одного. К чему они все клонили, было очевидно. Отец и дочь – два убийства в одном доме, с разницей в год, есть ли здесь связь? «ВГ» охотились за мрачными подробностями, они точно выпустят статью с заголовком «Дом ужасов» или подобным, с фотографией дома Сиссель. «ННР» направят все внимание на местное окружение. «Жители Лусвики в шоке. Дочь жертвы убийства найдена мертвой. Полиция просит свидетелей связаться с ними». Кайса тоже хотела так сделать, но заметила, что никто не задавал вопросы о том, почему убитая лежала так долго, прежде чем ее нашли. Когда пресс-конференция закончилась, она отвела Эггесбё в сторону и получила необходимый комментарий: «Подозрительно, что в маленькой деревне человек может пролежать мертвым больше недели, и никому до этого нет дела». 9 Туне Рисе встала из-за письменного стола в своей комнате. Сидя она видела только окна верхнего этажа в доме Сиссель, а стоя – и входную дверь. Она рассматривала полицейского в белом комбинезоне, который маленькой кисточкой что-то сметал с дверной рамы. Двое других вышли из дома, неся в руках стул. Она проводила их взглядом, чуть наклонилась вперед и увидела, как они положили его в большой фургон. Туне снова села за компьютер и вошла на «Фейсбук». Ей не нужно было этого делать, просто глупо и совершенно нереально надеяться, что кто-то пришлет сообщение, что ее упомянут, прокомментируют ее пост или куда-нибудь пригласят. Она уставилась на экран, сжала губы и с усилием сглотнула. Кто-то отметил ее на фотографии. Она шумно задышала через нос, а в кончиках пальцев закололо, это ощущение холодным потоком разлилось по телу и тяжелым грузом опустилось в животе. Это была фотография ее класса, та, которую делали на прошлой неделе. Они с мамой ездили в Олесунн и купили новую одежду: джинсы, и черный топик, и яркое крупное украшение. Туне чувствовала себя очень красивой и про себя довольно отметила, что у нее такая же крутая одежда, как и у других. Девочки из класса комментировали наряды друг друга: «крутецкие штаны», «суперский топ». Но никто ничего не сказал ей. Туне смотрела на фотографию, и внутри у нее все сжималось. Ее лицо было перечеркнуто большим крестом. Она вышла в ванную и стала смотреть на свое отражение в зеркале. Уродливая. Очень уродливая. Уже в детском саду она поняла, что другая. Ни у кого из детей не было кожи такого цвета, как у нее. Но только во втором классе она впервые поняла, что такое отличаться. Они стояли в раздевалке после урока физкультуры. – Поедем в Квитсандвику купаться и загорать? – сказала одна из девочек. Потом покосилась на Туне, ухмыльнулась и добавила: – Но тебе, Туне, нельзя с нами, ты и так достаточно загоревшая! Наступила полная тишина, все смотрели на нее. Она притворилась и как ни в чем не бывало повернулась спиной и сделала вид, что занята складыванием физкультурной формы. – А что случилось с твоими губами? – продолжила девочка. – Кто-то дал тебе по морде или как? А? – Она передразнила голос в нос Туне. Они ухмыльнулись, а кто-то громко засмеялся. В тот вечер она впервые посмотрела на свое лицо в зеркале иначе, чем раньше, и поняла, что они были правы. Она и правда другая, правда уродливая. Уродливая кожа, уродливые губы, уродливое лицо. За все эти годы было так много подобных эпизодов. Новая куртка в третьем классе, та самая, которую хотели все, Туне так гордилась ею, а они бросили ее в грязную лужу на школьном дворе. Они выливали молоко ей в рюкзак, добавляли жидкое мыло в лимонад. Однажды самая злостная мучительница из всех девочек, ее звали Лена, заставила мальчика крепко держать Туне, чтобы они смогли напихать ей снега под одежду. Когда Туне заплакала и стала умолять их прекратить, мальчик уткнул ее лицом в холодный снег и держал так долго, что она чуть не потеряла сознание. Руководила всем Лена, как будто давая всем право унижать Туне, чтобы самой выглядеть крутой. Туне никогда ничего не рассказывала ни учителю, ни родителям. Она держала это внутри себя, и единственным способом защититься было избегать их. Став подростками, девочки начали обнимать друг друга при встрече. Туне не обнимал никто. Она так обрадовалась, когда Лена сделала это пару недель назад. Когда та едва коснулась ее щеки своей, Туне расценила это как неожиданное признание. Но потом Лена отвернулась и прошептала, достаточно громко, чтобы и Туне и все остальные услышали: – Фу. Хуже всего было молчание и пренебрежительные взгляды. Они смотрели на нее чуть ли не с отвращением, отворачивались, словно не в силах вынести ее вида. В присутствии учителей они вели себя хорошо и вежливо, так что взрослым было невозможно их раскусить, но в свободные минуты они снимали маску и превращали Туне в объект травли, которую можно высмеивать и закидывать издевательскими замечаниями. – В чем, черт возьми, твоя проблема, а? – говорили они, когда она обижалась. Так она и стала такой: девочкой с проблемами. Спасали ее музыка и бег. Отец решил, что у нее талант, и насильно привел на тренировку. – Ты только посмотри телевизор, – сказал он. – Лучшие легкоатлеты – из Африки. В машине по дороге домой он широко улыбнулся, похлопал ее по плечу и сказал: – Я знал, что есть что-то, что у тебя действительно хорошо получается, в чем ты сможешь занять свое место. Он не имел в виду ничего плохого, но прозвучало это так, словно он в ней сомневался. Она обожала бегать, бег дарил ей особое чувство свободы, но больше всего она любила играть на пианино. Она часами упражнялась на новом рояле, который купил ей отец. Рояль стоял в подвале, там она могла быть в полном покое. Ее учитель фортепьяно, Гисле Квамме, просто супер. Он даже уговорил ее сыграть для хора «Десять песен», хотя она долго отказывалась, потому что там будут многие ее одноклассницы. Это ее папа убедил Гисле переехать в Лусвику. Перед тем как сюда приехать, Гисле работал с молодежью в одной из общин в Олесунне. Отец ничего не сказал, но Туне была уверена, что он сделал это ради нее. Отец руководил правлением молельного дома и считал, что в деревне нужен кто-то, по его выражению, «кто будет держать молодежь подальше от пьянства и наркотиков», как он выразился. Гисле получил место учителя в школе и был привлечен к работе с детьми и подростками в молельном доме. Кроме того, он преподавал в музыкальной школе. Многие девочки из класса начали играть на пианино после того, как он переехал сюда. Несмотря на то, что у них не было никакого таланта. Туне уставилась в зеркало, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Она включила воду, дождалась, пока потечет холодная, наполнила ладони и плеснула ее в лицо. Повторила это несколько раз, насухо вытерлась и вернулась к себе в комнату. Она увидела, что учитель музыки вышел в «Скайп». «Привет, Гисле», – написала она. Ответ пришел незамедлительно.