— Дарите женщинам цветы, они подарят вам детей. — Наконец-то что-то позитивное. Да, надо дарить, чего бы это ни стоило. Цветы для женщины, как включатель — оп, зажглась, засветилась, затанцевала, — согласился Кирилл. — Но есть и другая сторона, надарили столько, что теперь воспитывать негде. Легче в университет поступить, чем в детсад. С самого рождения записались в очередь. 3 года прошло — хуй там. В прямом и переносном слове. Моему мужу пришлось соблазнить заведующую детсадом, чтобы устроить туда нашего сына. Кирилл развел руками. — Дети рождаются, дети становятся, все остальное в любви перемельница, все остальное в семье — пересортица, — промурлыкал он про себя стишок. — Твое? — Нет, так вспомнилось. — Дети — это опорные точки отношений, опорные сваи, некогда вколоченные в ночи, чтобы не расставаться как можно дольше. — Грусть начала жевать голос Кирилла, видимо, вспомнил всех своих. Мефодий знал, что для шефа это тема больная, поэтому старался ее не развивать. — Каждый великий роман заканчивается расставанием, — попытался подбодрить его Мефодий. — А каждый посредственный — расстоянием, — «хе-хе» незаметно добавил про себя Кирилл, сбрасывая с мыслей тоску. Мой дом сентябрь я здесь живу работаю и отдыхаю по выходным листву трясу по будням мир словами сотрясаю — Осень… в правом полушарии. Чувствуешь? — метнул пачку листьев вверх Кирилл. — У них теперь долго там будет осень, а может быть, даже зима, — сделал вид, что совсем не удивился листопаду Мефодий. — «Нервы», — подумал он про себя и начал собирать с пола разбросанную бумагу. — Ты про кризис? — подобрал листок, упавший к ногам, Кирилл. — Он у тебя в голове. Кризисы начинаются, когда человек перестает удивляться. — Да. Зачем было так сильно пальму трясти? Кокосиков захотелось? — Так это же левое трясло. Причем наняли обезьянок. — Ну да, трясли левые, а упало на тех, что в правом. Теперь они пожинают плоды. — Ошибки надо уметь признавать, даже если это было признание в любви. — Ты про Москву с Нью-Йорком? — Нет, про твой интерес к моему кактусу, — улыбнулся Кирилл. — Чтоб его! — укололся и отдернул руку от колючки Мефодий. Кирилл от души засмеялся: — Настоящая любовь никогда не заканчивается, тем более дружбой. А они все еще пытаются дружить. — Да уж, — наконец отошел от кактуса Мифа, рассматривая ужаленный палец. — Знаешь, в чем проблема их отношений? Ему было не понять эту женщину по одной простой причине он с ней дружил. — Думаешь, не любил? — Думаешь, любит до сих пор? — Да хрен его знает. Время покажет, — облизывал раненый пальчик Мифа. — Я же тебя предупреждал, что с этим цветком надо быть осторожнее. Не смотри, что он аленький. Нажмешь на эту кнопочку и разбудишь чудовище. — Да, я помню, ты же мне его как-то оставил года на четыре. Привязался я, — улыбнулся мило Мефодий. — Вижу, ты тоже огрызаться научился. — Я мирный. Это он — кусаться. Да и ты с ним агрессивнее становишься. — А что ты хотел, такое напряжение в мире. Сорвал цветок — и нет цивилизации. Технологии. Помнишь, как в их песне: «Нажми на кнопку — получишь результат». — Не, я такое не понимаю. — Апокалипсис — это и есть результат всякой цивилизации, — заключил Кира. — Я про музыку, старье какое-то слушаешь. Кирилл сделал вид, что не услышал. — А вот это я совсем не понял: — Мне надоело целыми днями смотреть на нажратого корейца, который бросался пустыми банками из-под пива в капитана корабля. Но банки не долетали даже до стюардесс. — В данном случает кто-то очень хочет поиграть в войну. Но ракеты не долетают. Спекуляция чистой воды. Многие этим живут. Берут дешевку, делают тюнинг и продают втридорога. — А вот это: Напротив в купе сидела семья пшеков. Дедушка долго, кропотливо расставлял на столике фигурки оловянных солдатиков, а мальчик валил их одного за другим и весело смеялся. — Читал. Это история. — Что за история? Дедушки и внука? — Новейшая. Точнее сказать — эхо войны в новейшей истории. Поляки снесли памятники советским воинам, которые воевали вместе с их польскими дедами во Второй мировой. — Зачем? — Политика. Знаешь, что такое политика? — Проверяешь? Политика — это идеологическая биржа, которая может влиять на курсы всех остальных валют. — Зачет. А кто такие политики? Только своими словами. — Политики — маклеры, рабы этой самой биржи. Продаются и покупаются. — Пять, — поднял вверх свою пятерню Кирилл. — Вот и с историей то же самое. Все переписывают ее на свой лад. Раньше истории пересказывали, теперь переписывают. На чистовик, каллиграфическим почерком, без помарок. А чтобы ни у кого не оставалось сомнений в достоверности, талдычь об этом целыми днями, у кого больше громкоговорителей — тот и герой. А все из-за того, что одни не могут простить победы другим. — Какие победы? — посмотрел заинтересованно Мефодий на шефа. Интерес его проявился настолько, что брови сложили знак «виктория». — Любые — военные, политические, экономические. Будь то война или открытие космоса. — Думаешь, левое мстит правому за Сталинградскую битву и за Гагарина? — Еще как. Царапины на Рейхстаге не дают покоя. Что говорить о победах стратегических, когда даже спортивные стоят комом в горле, — нашел рукой свой кадык Кирилл, показав тем самым, как знакомо ему это чувство. — Ты о войне пробирок? — Да, левое уже проверяет на допинг анализы Гагарина, Достоевского и Толстого. — Последних-то за что? — Якобы оставляют царапины на душе. — А Pink Floyd, Doors, Armstrong, Monro разве не оставляют? — У тех справки. — Полагаю — исторические? — О чем и речь. Очень трудно идти против истории. Вот некоторые и пытаются при помощи собственных историй получить контрольный пакет акций в истории мировой. — Но левое есть левое, оно шагает шире, то и дело перешагивая правое. Ну речь здесь в основном идет о противостоянии Америки, России и Китая. Вся проблема России в том, что пока она занимается монополизацией внутри своего хозяйства, Америка — монополизирует весь мир. У Китая проблем нет.