Каждый мог обратиться к нему за советом или помощью – лично, по телефону или через Интернет. Он говорил, что исповедальни в наше время должны быть повсеместны. Иногда он успешно проводил сеансы экзорцизма. Различные организации боролись за него между собой. Его участие в мероприятии гарантировало успех и огласку. Его приглашали на семинары, конференции по вопросам веры, а также дискуссии на философские темы. Настоящую славу ему принесли, однако, не инакомыслие или отказ от должности гданьского ординария в пользу функции приходского священника в маленькой часовенке на Стогах, а его проповеди. Он не делал предварительных заметок. Импровизировал, действовал стихийно. Все его проповеди были остроумны, противоречивы и трогательны, его выступления собирали тысячи верующих. Быстро нашлись фанаты, которые скрупулезно записывали проповеди, и первая сотня была уже издана тиражом в несколько тысяч экземпляров, а доход от продажи был передан на детские дома и организации, помогающие жертвам насилия. Люди на самом деле верили ему, потому что он много говорил о себе, собственных грехах и пути к вере. О наркотической зависимости, о неудачной попытке самоубийства, когда он пытался броситься под автобус и несколько месяцев находился в коме, о чудесном обращении и даже искушениях, которым он поддавался в семинарии. Некоторые религиозные фанатики уже сейчас считали его святым. И именно такое прозвище досталось ему от журналистов. – Святыми были апостолы или Богоматерь. Я же – точно такой грешник, как каждый из вас, а может, даже и больше, – сокрушался он. Люди, однако, были уверены в том, что правы. Если бы «Святой Мартин» выступил на главном стадионе страны, все билеты были бы проданы. Но правда была такова, что церковь терпела его только из-за его популярности. Тер-пе-ла. Это было точное определение, и ксендз часто им пользовался. Старонь знал, что, если бы не общественное мнение, он давно бы уже миссионерствовал, например, в Азербайджане. Он также отдавал себе отчет, что за ним постоянно наблюдают и в случае минимального нарушения он будет незамедлительно выслан как можно дальше. Но он не хотел ничего менять. «Что Бог мне даст, приму покорно», – решил он семнадцать лет назад, когда был рукоположен. Его не интересовали слава и власть, которую эта слава давала. Помощь людям приносила ему искреннюю радость. Старонь считал, что если он поможет хотя бы одному неизвестному человеку, то можно считать, что спасает весь мир. Он часто вспоминал рассказ о медузах, выброшенных на берег. Невозможно спасти их всех, но, даже если получится помочь хотя бы нескольким, для них самих это имеет огромное значение. Саша с семьей добралась на мессу, когда ксендз уже заканчивал проповедь. Храм был переполнен народом. – И самое странное здесь то, что обычно все эти черты можно обнаружить в одном и том же человеке, и именно благодаря этому он целостен, – подытожил ксендз Старонь. – Целостность его одновременно сильна и слаба, достойна уважения и заслуживает сочувствия. Таков уж человек. Великий и маленький. Люди встали, началась молитва Символ веры. Саша закрыла глаза. Она чувствовала покой. Недавняя тяга к алкоголю стала туманным воспоминанием. Блаженство и расслабленность разливались по телу. Ей уже не хотелось ничего доказывать тетке, брататься с кузенами. Зачем? Почему она так сильно зависела от их мнения? Что и кому хотела доказать? Ответ был ей известен. Это была злость, ее бикфордов шнур. У каждого есть что-то подобное. Греки называли это ахиллесовой пятой. Можно быть сильным, как тур, но какая-нибудь мелочь легко свалит тебя с ног, если ты не контролируешь свою маленькую слабость. Идеальных людей не бывает. Саша была рада, что выдержала последние двадцать четыре часа, и именно так она выдержит еще множество последующих. Это было на первом месте. Она побеждала зависимость каждый день. Многолетнее воздержание ничего не меняло. Нужно постоянно быть начеку. Избегать голода, гнева, усталости и одиночества. Она с улыбкой посмотрела на тетку, которая столь подло с ней поступила, а сейчас так истово молилась. Потом обвела взглядом лица кузенов, которые наверняка не опоздали на мессу так сильно, как она. Плевать на них. Она чувствовала себя счастливой. – Возблагодарим Господа Бога нашего, – донеслось со стороны алтаря. – Правильно это и справедливо, – присоединилась она к молитве. После мессы Лаура живо беседовала с родственниками, а тетки восторгались Каро, которая доверчиво и радостно позволяла им обцеловывать себя. Саша подошла к киоску с предметами культа. Она купила дешевый алюминиевый крестик и пристегнула его к серебряному верблюду, с которым никогда не расставалась. Это был символ смирения, напоминающий, что алкоголичкой она будет всегда. Ксендз Старонь стоял в боковом нефе, окруженный группой женщин. Одна из них, с виду ровесница Саши, заметно выделялась из толпы. Несмотря на полумрак, на ней были солнцезащитные очки и шелковый платок, завязанный в стиле пятидесятых годов. Саша подумала, что она, скорее всего, не полька. Но вскоре до нее долетели вырванные из контекста слова. Женщина говорила по-польски четко, без акцента. – Не контролирую. Именно поэтому я здесь. Мне хотелось бы поскорей с этим справиться. Наверное, эта женщина говорила о каких-то своих трудностях. Казалось, что она благодарит священника. Руки ее были сложены в молитвенном жесте, а через секунду она расплакалась. Ксендз обнял женщину, погладил ее по голове. Он шепнул ей что-то на ухо, а потом громко рассмеялся. Женщина тоже улыбнулась, вытерла слезы. Шутка взбодрила ее. Саша с интересом наблюдала эту сцену. Должно быть, телепатически она заставила ксендза выделить ее из толпы. Он мельком взглянул на нее, но по ее спине почему-то пробежала дрожь. Она смутилась и подумала, что он действительно хороший человек и, несмотря на улыбку, бесконечно грустный. Может быть, поэтому, когда женщины разошлись, а ксендз по-прежнему стоял на своем месте и не мог решить, в какую сторону ему направиться, Саше захотелось поговорить с ним. Путь ей преградил молодой викарий. – Святой отец, машина ждет, – сказал он, наклонив голову. И добавил с укором: – Все ждут. Ксендз посмотрел на Залусскую, но она не решалась подойти ближе. – Можете ехать, – обратился он к викарию. Викарий смотрел с непониманием. У него начала дрожать нижняя губа. – Архиепископ просил, чтобы вы… – пытался убедить помощник. – Святой отец, это очень далеко. Отсюда на Стоги около двадцати километров. – Вы, Гжесек, не волнуйтесь. – Ксендз Старонь улыбнулся. – У меня есть ноги. Угости гостей, чем хата богата. Пусть пани Кристина позаботится обо всех. Викарий удостоил Залусскую внимательным взглядом, после чего, почти бегом, удалился. Саша по-прежнему стояла без движения. Она понятия не имела, что сейчас сказать, к тому же чувствовала себя виноватой из-за того, что ксендз отказался от транспорта. «Неужели у меня вид человека, настолько нуждающегося в помощи?» – подумала она. Ксендз тоже молчал. Ждал, что скажет Саша. Тишина становилась мучительной. Костел постепенно пустел. Наконец Залусская сглотнула, почувствовав неожиданную сухость в горле. – Не могли бы вы, святой отец, отслужить мессу по одному человеку? Только произнеся эти слова, Саша подумала, что это довольно бесцеремонно с ее стороны. Вместо того чтобы занимать время у известного духовника, можно было сделать это в канцелярии костела. – Этого человека семь лет нет в живых, – добавила она, как будто оправдываясь. Он вынул из кармана блокнот и дешевую пластиковую ручку. – Обычно я служу в другом приходе, – объявил он и деликатно улыбнулся. Сашу уже не удивляло, почему женщин так тянет к нему. Правильные черты лица, светлые глаза, выразительный подбородок. Если бы на нем не было сутаны, он мог бы сыграть одну из главных ролей в «Одиннадцати друзьях Оушена». – Здесь я иногда гастролирую. – Мне все равно где, – ответила она. – Мне бы хотелось, чтобы именно вы помолились за этого человека. Знаю, что придется подождать. Ничего. – Имя? – Саша. Он поднял голову. – Точная дата смерти? Залусская спохватилась: – Простите. Это мое имя. Тот человек – мужчина. Умер 23 июня 2006 года. – Как его звали? – Это обязательно? Ксендз внимательно на нее посмотрел: – В случае поминальной мессы я должен знать имя по крещению. Бог всеведущ, но у Него полно работы. – Лукас, – произнесла Саша очень тихо. – Хотя я не уверена, что именно этим именем он был крещен. Все его так называли. – Через месяц в четверг вас устроит? – спросил. Саша подтвердила, вынула кошелек. – Там есть ящик для пожертвований. Бросьте столько, сколько можете, – сказал ксендз и вышел из костела. В этот момент выглянуло солнце. Силуэт священника исчез в белом свечении. Саше показалось, что ей это уже когда-то снилось. На спидометре было сто сорок. Елена только сейчас сняла темные очки. Она перестала плакать, но глаза все еще были красными. Поворачивая с Грюнвальдской на Шопена, она с трудом справилась с управлением на скользкой дороге. В эту минуту она подумала, что глупо было бы вот так сейчас взять и разбиться. Елена переключила на нейтралку, и стрелка постепенно опустилась до восьмидесяти. «Все как-то утрясется, все барьеры и препятствия внутри меня», – подумала она и начала мысленно молиться. Буль ждал ее в их апартаментах на Выпочинковой в Гданьске. В Пасху во дворе становилось людно, как во время летних каникул. На протяжении почти всего года большинство квартир пустовало. С тех пор как они поселились там, Елена ни разу не видела соседей со второго этажа. Ей нравилась уединенность. Она не нуждалась в обществе. В течение ее сорокалетней жизни людей вокруг нее вращалось намного больше, чем хотелось бы. Чемоданы уже были уложены в багажник. Муж сам предложил ей сходить в костел, если есть желание, и вовсе не удивился, когда она сказала, что поедет помолиться в храм Святого Георгия в Сопоте. – Ничего не случится, если мы выедем на час позже, – пожал он плечами. – Мы ведь едем кататься на лыжах, а не в командировку. Ей показалось подозрительным его смирение. Такого с ним прежде не бывало. И она знала свое место. Не спрашивать, не интересоваться. Любопытство – первая ступень в ад. Буль не был верующим, но понимал ее потребность в молитве. Сегодня Пасха, важный день для христианки. Благодаря возвращению к вере она перестала болеть. На протяжении долгих лет ее приступы называли болезнью. Павел не мог произнести слово «одержимость». Врачи прописывали лекарства, психотерапевты заставляли копаться в прошлом. Она равнодушно рассказывала о расстреле младших братьев и сестер хорватскими солдатами и групповом изнасиловании, после которого она хотела покончить с собой. Елена пришла в себя после огнестрельного ранения в ветеринарной клинике, в городке Овчара неподалеку от Вуковара. Пуля только поцарапала плечо, но оглушила ее. С тех пор она почти не слышала правым ухом. Операция прошла удачно. Она никому не призналась, что стреляла сама. Ветеринар, который ее выхаживал, отказался от предлагаемых денег. В лечебнице жили еще шесть девушек ее возраста. Они боялись возвращаться в брошенные дома. Мужчины, которые могли бы их защитить, были на войне или уже убиты. Кроме ухода за скотиной и работы в поле, они ничего не умели. Во время войны коровы имели большую ценность, чем они сами. Отец Елены с ее старшим братом около двух лет назад ушли в горы, прихватив пистолет Макарова. Ходили слухи, что ни один из партизан не выжил. Солдаты приезжали в лечебницу по нескольку раз в неделю. Привозили водку, еду, иногда мыло и одежду с убитых и все это отдавали девушкам. Большинство из них быстро нашли себя в новой роли, добывая себе таким образом не только пропитание, но и чулки, а иногда даже флакон духов. Елена едва ходила после операции, но тем не менее вынуждена была начать выплачивать долг. Им говорили, что они должны благодарить Господа, что не попали в руки врага, а некоторые из них, несмотря на все пережитое, по-прежнему красивы. Благодаря молодым телам у них есть шанс выжить в этой войне. Елена быстро поняла, что все это сказки. Достаточно одного протеста, небольшой ошибки или прихоти кого-нибудь из военных, и любая из них закончит с пулей в голове или петлей на шее. В такие времена очень легко вывести человека из равновесия. Елена сбежала при первой возможности. Капитан, чуть старше возрастом, вывез ее в Вуковар, где уже ждали двадцать отважных сербских воинов. Подходили по очереди. Около полуночи она потеряла сознание, но им это не помешало. Когда под утро они уснули от усталости и избытка водки, она украла несколько гранатометов и бутылку ракии. И заплатила ими за дорогу в Берлин. Добиралась неделю, главным образом по лесам. По дороге ее изнасиловали еще несколько раз. Она научилась не сопротивляться, благодаря этому меньше били. Соглашалась на все, лишь бы как можно скорее сбежать с так называемой отчизны. Уже тогда она поняла, что, кроме собственного тела, у нее нет ничего ценного. Когда ее высадили в предместьях города, она уже ничего не чувствовала. Неделю бродяжничала, копаясь в мусорных баках и ночуя под лестницами. У нее не было документов, языка она не знала, но была рада тому, что не слышит обстрелов и звуков разрывающихся бомб. Если и умрет, то, по крайней мере, в тишине. Ей помогли женщины с улицы. Объяснили, каковы ставки, научили завлекать клиентов жестами, без слов. Ей было двадцать лет. Через несколько месяцев Елена уже была профессионалом. Многие клиенты считали ее немой. То, что она не слышала правым ухом, очень помогало. К сожалению, она все больше понимала по-немецки. Из берлинского борделя ее выдернул поляк. Сутенер добавил ее в качестве бонуса во время продажи автомобиля. Вальдемар приезжал за машинами дважды в месяц. Он не был таким брутальным, как другие. Даже спросил, хочет ли она с ним ехать. Она удивилась тому, что у нее есть выбор. Можно было сказать «нет» и остаться в Германии. Женщины не советовали ей уезжать, но Елена влюбилась. Она говорила с ним по-русски, а он понимал. Польский очень похож на русский, она быстро это уяснила. В скором времени она говорила уже на сербском, хорватском, немецком, русском и польском. Это казалось ей весомым достоинством. Елена всегда любила шить, хотела найти работу в ателье. Вальдемар купил ей новенькую швейную машину, которую она решила взять с собой в Польшу, как свой единственный багаж. По приезде в Гдыню, на заправочной станции, поляк передал ее вместе с украденным авто толстяку в спортивном костюме, а тот заточил ее в обшарпанном блочном доме вместе с семью другими девушками. С тех пор она никогда больше не задумывалась о шитье, а при виде машины ее рвало. В так называемом агентстве имелись польки, украинки, иногда встречались болгарки. Все было не так плохо, у нее появились постоянные клиенты. Большинство – моряки, желтые очень быстро напивались. Один норвежский капитан приезжал специально ради нее. Было несколько придурков. Худшим из всех оказался тот лопоухий. Слон приходил, главным образом чтобы пьянствовать. После аварии у него были серьезные проблемы с водоснабжением и канализацией. Бывало, ей приходилось по часу торчать под богато заставленным столом с осознанием того, что, если ее действия не увенчаются успехом, клиент приставит к ее виску дуло пистолета и спустит курок. Говорят, что уже не одна девица напортачила и теперь лежит где-то в лесу рядом с остальными подругами по профнепригодности. У Елены пока получалось, а Слон не жалел валюты. Со временем стало полегче. Он доверял ей, она никогда не позволяла себе обсуждать его с кем-либо и соглашалась на все, что он требовал. Пребывая в хорошем настроении, он оставлял ей еще и наркотики, говоря, что нет в этом городе девки лучше ее, а он отвечает за свои слова, так как проверил всех. Елена всегда благодарила за комплимент. Клиенты много говорили, а она слушала. У нее была хорошая память на лица и подробности. Однажды к ним пришел крепыш с челочкой. Елена сразу догадалась, что это полицейский или военный. Его называли Фронцеком. Он предложил ей сотрудничество, от которого глупо было бы отказываться. Обещал помочь с документами, ее же заданием был сбор информации. Фронцека не интересовали бандиты, ему нужны были данные для военной контрразведки. Он занимался поиском шпионов. Часто приводил с собой русских. Только в первый раз он потребовал больше чем просто информацию. Она согласилась на эти условия. Через несколько дней привезли ее землячку. Подругами они не стали, соотечественница слишком много говорила о войне. Вечером их посадили в машину несколько мужчин в светящихся кроссовках. – Курвы, водка и дубинки при нас. Развлечемся, – подслушала она, как они докладывали инвалиду-колясочнику. Кроме Елены они выбрали еще трех девушек. Все без документов, то есть можно было сказать, что их не существует. Праздник продолжался больше суток. Ноги Елены были полностью в запекшейся крови. Под утро их привязали за ноги к суку дерева, головой вниз. Болгарке подожгли волосы, потому что слишком сильно брыкалась. Она умоляла, чтобы ее добили. Елене повезло больше, она всего лишь потеряла три зуба. После удара в голову подумала, что это конец, но, видимо, время еще не пришло. Немой фильм, в котором она играла одну из ролей, нескоро подойдет к концу. По возвращении в квартиру она опять перестала говорить. Фронцек сдержал слово, но все пошло не так. Левые документы были найдены, а самого его вскоре уволили. Однажды они случайно встретились в торговом центре. В то время он был уже представителем Русова, бизнесмена из Калининграда. Жаловался, что работа у него неблагодарная и опасная. Люди изменились, настали тяжелые времена. Много говорил о Боге. Елену мутило от его проповедей. Тогда Фронцек предложил ей кое-что. Он поведал, что выехал из военного городка и купил квартиру в Сопоте. Жена осталась в казармах, не захотела менять среду, у нее там был буфет, и дела шли неплохо. Супруги развелись по обоюдному согласию, хотя Фронцек подозревал, что у нее кто-то был. Он предложил Елене переехать к нему, в сопотскую квартиру. Никто, кроме него, не должен был к ней прикасаться. – Ну как? Неплохое предложение? – спросил он. И добавил, что это Иисус приказал ему спасти ее. Для него она всегда будет Магдалиной. Она другая, не такая, как все остальные девки в борделе. Тех он сжег бы на костре. Она отказалась. Сказала, что боится. Ее могли найти и наказать. Он не настаивал. – У меня кишка тонка, чтобы защитить тебя от них. Могу предложить только освобождение, – сказал он, как будто речь шла о торговле яблоками на рынке. И добавил, что уважает ее, что для него не имеет значения то, кем она была, и, если появится необходимость в его помощи, она всегда может к нему обратиться. Елена не поверила ему и вернулась в свой мир. Теперь она танцевала у шеста в сопотском мотеле «Роза». Это было единственное занятие, которое ей на самом деле нравилось. Елена закрывала глаза и представляла себе, что ей все это снится. В клубе она часто видела Вальдемара. Он подходил к ней, они болтали ни о чем, бывало, он оставлял ей наркотики и никогда не брал за них денег. Она знала, что он пользовался услугами других девушек, но ее не трогал. Ей было тогда двадцать два года. Она считала себя старой. Однажды, когда в клуб ворвалась полиция, в ее сумке обнаружилось полкилограмма кокаина. Сумка была открыта и стояла рядом с входной дверью. Елена никогда в жизни не видела такого количества наркотика. Ее задержали сразу на три месяца. Арестовывал ее полицейский, сотрудничавший с группировкой, членом которой был Вальдемар. Она много раз видела Буля в «Розе» вместе с людьми Слона. Он наверняка боялся, что Елена выдаст его, потому что в первый же день пришел к ней в СИЗО. Она молчала не только во время его визита, но и в течение всего судебного процесса. Вину она взяла на себя, попросив только, чтобы ее не экстрадировали в Сербию. Она хотела отбывать наказание в Польше. В тюрьме ей нравился установленный размеренный режим, тишина и то, что никто от нее ничего не хотел. Общения с кем-либо она избегала. Зато читала очень много книг на польском языке. Исключительно любовные романы и юмор. Выучила наизусть уголовный и гражданский кодексы, а также Библию. Стала посещать часовню. Это успокаивало ее. От полицейского приходили хорошие посылки: кофе, косметика, сладости. Сигареты были разменной монетой за разные услуги. Она так и не научилась курить. Когда пришло время первой побывки на воле, она увидела его у ворот тюрьмы и очень этого испугалась. Оказалось, что его стараниями ее освободили условно-досрочно и, чтобы ее не депортировали, он женился на ней. – Теперь у тебя есть документы, с проституцией покончено, – объявил он и заверил, что ничего не хочет взамен. Она не поверила ему, но он действительно не тронул ее и пальцем. В ЗАГСе она не приняла фамилию Блавицкого, зарегистрировалась как Тамара Соха. Имя Тамара было в течение многих лет ее артистическим псевдонимом. После разочарования в Вальдемаре она никому не позволяла называть себя Еленой. Фамилию Соха она выбрала осознанно. Она подходила к имени Тамара и взята была из романа, прочитанного в тюрьме. История героини была наивной, но в итоге хорошо закончилась. Елене хотелось, чтобы у нее была именно такая жизнь. На двадцать шестой день рождения Павел вручил ей конверт с толстой пачкой денег внутри. Помог открыть первый солярий. Бизнес шел хорошо. Однажды в салон пришел Вальдемар с юной, не старше пятнадцати лет, девушкой. Елена увидела в ней себя, но к ней Вальдемар никогда не относился с таким уважением. Он не узнал Елену, и это было больнее всего. Ей стало ясно, что она никогда не имела для него большого значения. Тогда она выставила их обоих. Сказала, что закрывается. В этот день она впервые закрыла солярий около полудня. Вернулась домой, сказала мужу, что у нее болит голова, а когда легла, картинки из прошлого вернулись. Сначала она никому ничего не говорила. Работала, чтобы не думать об этом. Открыла еще несколько точек в разных местах. С тех пор ей начали слышаться голоса, требующие мести, бывали странные видения. У нее так сильно болела голова, что она билась ею о стену. Спали они отдельно, но Буль быстро догадался о ее страданиях. Сначала он был уверен, что жена притворяется. Она рассказала ему все, но чем больше говорила, тем было хуже. В конце концов всплыло все то, чего она помнить не хотела. Психологи утверждали, что это нормально – незатянувшаяся рана, оставленная войной. Тогда Буль привел ксендза Староня. Уже первая молитва принесла облегчение. Тамара постепенно чувствовала себя все лучше. Она каждый день молила Господа о помиловании.