- Я знаю, что она может прикидываться, это не новость. Так что ты мне хотел сказать? - Ты продаешь квартиру? Ей куда деваться? - Мы вчера все обсудили с Катей и решили. Она переезжает к своему папочке. - Дай хотя бы время, она ночевала на улице, я утром нашел ее у подъезда. Виктор подкатил глаза под потолок. - Она занимается самоуничижением, разве не понятно? Это психическое расстройство. Разумеется, диагнозы я не ставлю, но если я отвезу ее в психбольницу, она там и останется. Я пытался ей об этом сказать. Влад сжимал челюсти и руки, чтобы не ударить слащавую и гладко выбритую физиономию Виктора. - Помочь лично никак не пробовал? – коротко спросил он. - Слушай, не лезь не в свое дело. С какой стати я здесь вообще стою и разговариваю с тобой? Это моя квартира, моя собственность, а ты кто такой? - А в комнате твоя бывшая жена, и она – человек, - совершенно спокойно, тихо и отчетливо произнес Влад. Смольнинов уставился на него, до конца не веря, что с ним так смеют разговаривать. - Слушай, дай время, я подыщу ей жилье, и она съедет по-людски, - продолжил тихо Влад. - Ты думаешь, она может снимать квартиру? У нее нет денег, живет она на мои, я её содержу. Она ничего не хочет делать, только безвольно рушить свою жизнь. - Я решу это, только подожди, будь мужиком, - не выдержал и сказал Влад, сцепив зубы. С самого начала разговора он запретил себе опускаться до унижений и обвинений, но не смог выполнить эти условия. Смольнинов снова окинул его долгим взглядом: - Зачем тебе это? Ты же вроде… - Просто хочу помочь, - перебил его Влад и опустил голову, разглядывая свои кроссовки. - Ладно, две недели тебе хватит, отчаянный? - Думаю, да. - Но ты должен знать – она не только больная на всю голову, она самоубийца. Не явная, вены не резала, но все впереди, поверь. Она конченый человек. И привыкла, что за нее всё и все решают, сидит на шее и больше ничего. Человек без воли. Влад смотрел прямо в глаза мужчине и не мог представить, что цинизм такой величины существует. - Я предупредил, - усмехнулся Смольнинов, - на случай, если она тебя привлекла как женщина. Но это вряд ли, хотя… Он пожал плечами и вышел из кухни, а через секунду и из квартиры, звякнув дверной ручкой. *** Марине он сказал, что соседка переезжает, и её родственники попросили кое в чем помочь. - Что, обязательно так было бежать? – злилась она. – У меня дети, мне тяжело одной с ними. Эта курица куда-то денется что ли? Да она не может и до ванны дойти, посмотри на нее! Как бомж! - Хватит, - отрезал Влад. – Надо помочь, и я помогу, закрыли тему. Он повесил куртку и прошел в ванную, чтобы помыть руки. Жена появилась сзади, уперев руки в крутые бедра: - А что это ты так разволновался? И что конкретно нужно делать? - Вещи переносить, - он обернулся к ней и окинул холодным взглядом. – Милосердие – это незнакомое для тебя слово? - Смотря для кого, - заметила она, прищурившись. - Нет такого. Это уже не милосердие. Он протиснулся мимо неё в дверях, рот мужчины превратился в железную полосу. - Да у нас ты - самый добрый! – рассмеялась она ему в спину. – Жене не надо помогать, а он бежит соседке полоумной помочь. Интересно, с чего это? Влад ненавидел выяснять отношения, обычно там не было правых, абсолютно бесполезное занятие. - Ни с чего, - пожал плечами он, гася в себе раздражение нечеловеческими усилиями. Открыв холодильник, достал молока и налил полный стакан. - И я помогаю, дал тебе сегодня с утра отдохнуть, - выдохнул он после того, как осушил стакан. Они встретились взглядами, и Марину устроило то, что она увидела. Он не отводил глаз и еле заметно улыбался. - Я встретил того самого мужа, из-за которого, говорят, и случилась беда у нашей соседки. Марина заинтересованно вскинула брови. - Тебе бы он понравился. Виктор Смольнинов. - Смольнинов? – звонко рассмеялась она. – Это в роддоме врач, где я рожала. Молодой, знаменитый. Говорят, он скоро заведующим будет. Влад усмехнулся: - Понятно. Он продает квартиру, жена съезжает. Скоро у нас будут новые соседи. Влад прошел в гостиную, где был настоящий бедлам из игрушек и снятых после прогулки вещей. Марина ничего еще не собирала. - Ничего он не рассказывал про неё? – любопытствовала Марина. Ей было очень интересно, что владельцем соседской квартиры оказался акушер-гинеколог, слава о котором ходила на всю округу. - Нет, разве что намекнул, что она в тяжелой депрессии. Больше ничего. - Интересно, - протянула Марина. – Как мир тесен! Больше она ничего не спрашивала, и Влад внутренне выдохнул. Он ненавидел и обманывать, но что так лучше в данной ситуации, совершенно точно. Ему показалось, что он с головой окунулся во враньё, а все только потому, что ему хочется совершенно искренне и просто – помочь погибающему человеку без корысти. Вечером ему понадобился предлог, чтобы выйти из квартиры. Он отправился в магазин, а по пути туда зашел проведать Катю. Она не спала, сидя посреди кухни и расчесывая свои длинные светлые волосы, доходившие ей до талии. Было заметно, что она их вымыла, и теперь локоны блестели и рассыпались под расческой. Когда он без предупреждения зашел, она медленно поднялась с табуретки и посмотрела на него, серьезно опуская уголки губ. Что-то было в ее взгляде незнакомое, новое, более живое. Она тяжело вздохнула и сказала: - Я виновата в смерти своих детей. По моей вине они погибли. *** Смольнинов жёстко сдвинул брови, заводя свою не дешевую машину, Мерседес S-класса. Она послушно тихо зарычала, стремясь скрыть, сколько на самом деле в ней лошадиной силы. Он усмехнулся, думая о мужике, который собрался помогать Катерине. Надо же, она, даже став бродягой, сумела кого-то привлечь. Так уж всегда реагировали на Катерину Маврину мужчины, наверняка с самого детского сада. Симпатичная, открытая, нежная, спокойная, внимательная, начитанная, умная – можно было продолжать до бесконечности, и все равно не перечислить всех её лучших качеств. Единственный недостаток или даже два были у этой идеальной женщины – она была слишком чувствительна и совершенно слаба характером. Многие её обижали и даже стремились обидеть, особенно женщины. Мужчины же реагировали прямо противоположно – они чувствовали себя рядом сильнее, мудрее и лучше. Большего просто нельзя было желать любому. И он, Виктор Смольнинов, когда-то купился именно на эту её беззащитность и скромность. И полюбил. Только вот кто знал, что она окажется бесплодной, у которой будет один единственный шанс выносить детей, но она его упустит по своей вине. А потом свихнётся на этой почве. Он познакомился с Катей в ресторане «Рококо», туда она была приглашена, как подруга Маргариты Турисовой, студентки медуниверситета. Он уже работал в роддоме НИИАПа и считал себя звездой. Катерина Маврина не имела отношения к медицине, она была человек искусства, придумывала и шила одежду, моделировала кукол, занималась тем, что получалось у неё лучше всего. Маргарита, её яркая подруга, представила девушку, как талантливого мастера. В то время Катерина оканчивала Художественно-графический факультет ЮФУ. Впервые увидев эту синеглазую тонкую девушку, он сказал себе – она будет принадлежать ему. И ровно через три месяца ухаживаний и якобы случайных встреч она согласилась поехать с ним на отдых к морю, а там номер он снял один на двоих. Виктор Смольнинов добился своего, и эта победа была сладка, как и девушка – интересная, глубокая, начитанная. С ней он не чувствовал себя самым умным, она не заглядывала в рот, она умела и сама заворожить своим интеллектом. Их встречи стали захватывать настолько, что он о них помнил даже на работе, нервной и ответственной. Катерина казалась единственной настоящей женщиной на земле. Он сделал предложение после года встреч, устроив свадьбу. Мать Катерины, еще будучи тогда живой, искренне любила зятя и восхищалась им. Отец за полгода до свадьбы продал ему квартиру, купленную на деньги от наследства. Там Катя забеременела, но детей у них так и не родилось. Дважды были выкидыши, несмотря на все его усилия и условия стационара, а когда она уже перестала доверять самой себе, забеременела снова. О том, что они ждут двоих малышей, Катерина каким-то чудом догадалась ещё до УЗИ. Он тогда еще удивился. И то, что это сын и дочка, она тоже знала раньше него. Как будто Бог вернул им то, что забрал раньше. Так она говорила. Она так думала. Удивительно, но эта беременность не была проблемной. Он наблюдал за ней, как врач, но кризис раннего срока был единственным серьёзным моментом, а когда Виктор вынужден был уехать в долгую командировку по обмену опытом, у Катерины случились преждевременные роды на двадцать седьмой неделе. Девочка из двойни погибла сразу, мальчик боролся за жизнь четыре часа и умер. Катя винила себя, и это было правильно. Дело было в ней, в ее здоровье, нужно было обследоваться глубже, быть может, в Москве или Европе, лечиться и попытаться снова. Но она решила иначе. Она перестала жить вовсе. Когда Виктор понял, что она не будет прежней, пролечив ее от депрессии, ушел. Вернулся на съемное жилье, купил себе прекрасную машину и поначалу даже забыл о бывшей жене. Их история была трагична, но он больше не хотел в этом участвовать, потому что понял – Катерина тянет его на дно. Он стал прилично выпивать, чтобы заглушить мрачное настроение, на работе сразу появились проблемы, и это остановило. Он сказал себе, что не хочет быть таким же, как она. Безнадежным. Никакая совесть его не мучила, он сделал все, что смог. И как муж, и как врач. С человеком просто невозможно было ничего сделать, она не хотела жить дальше. Если бы ее лишили матки, он бы мог понять меру её отчаяния, но ничего такого не произошло. Она слишком халатно отнеслась к своему состоянию, к беременности, и получила выкидыш на позднем сроке. Вынырнуть из чувства отчаяния и вины она не смогла. Так их пути разошлись, и вот теперь, когда он снова выступает козлом, выгоняя её из квартиры, в которой она живет, но которая тем не менее принадлежит ему, Виктор задумался, а правильно ли он поступил, бросив больную жену? Хотя бы как врач. За его спиной шептались, он знал это. Слишком уж неблагородный поступок совершил идеальный звездный Смольнинов. Никто не знал подробностей, не знал, как он пытался вернуть её в жизнь, вынуть из петли депрессии, сколько потратил нервов и денег, вызывал своего друга психиатра на дом через день, когда у неё были приступы; никто не знал, но осуждал.