— Так хорошо? — Хорошо. — Хочешь больше? — Боже, да, еще, — мой голос дрожит. Его глаза не отрываются от моих также, как и мои от его, в то время как он задает неспешный и устойчивый ритм, глубоко толкаясь, медленно выходя, а затем вонзаясь все быстрее и быстрее. Все жестче и жестче. Между моими широко раздвинутыми бедрами я вижу, как его покрытый синяками торс двигается и напрягается. Когда он толкается, твердые, как гранит мышцы перекатываются под смуглой кожей, покрытой волосками и блестящей от бисеринок пота. Его массивные руки держатся за мои ноги как за рычаг, когда он начинает трахать уже всерьез, обрушиваясь на меня с неумолимой силой. Его плоть шлепается о мою, и внутри меня растает возбуждение. Экстаз и блаженство нарастают и толкают за грань. Это нирвана, наверное? Рай? Чувство завершенности, может быть. Я поднимаю бедра, встречая его толчки, и с каждым шлепком при оргастической встрече наших тел из меня вырываются зарождающиеся глубоко в горле неженственные хрипы. Он хрипит со мной, стонет и матерится, его кожа блестит от пота, выступают вены, а мышцы напрягаются и сокращаются. Я чувствую, как меня разрывает на части самым потрясающим образом от быстро растущей потребности, стоящей за каждым толчком его тела. — Адам... я сейчас кончу. — Дай мне услышать тебя, Дез. Покричи для меня, детка. Кричи мое имя, когда будешь кончать на моем члене. — Только если ты тоже будешь кричать мое имя. — Договорились, — он ухмыляется мне, сверкая белыми зубами и сосредоточенно и жарко глядя на меня красивыми светло-зелеными глазами. Я чувствую, как киска сжимается, напряжение, стягивающее, словно резиновая лента, и на глазах появляются слезы, зарождающиеся судорожные рыдания неукротимой силы разрывают меня. И именно тогда, в тот момент, когда оргазм вырывается на свободу, Адам отпускает мои ноги и наклоняется ко мне так, что мы оказываемся лицом к лицу. Член вдалбливается в меня дикими, быстрыми толчками, бешено и безумно, его рот заявляет права на мой, отчего мы задыхаемся в поцелуе. — АДАМ! — я выкрикиваю его имя в момент, когда разбиваюсь вдребезги. Жар заполняет тело, бедра сжимают словно в тисках его талию и трутся об него. И тогда, почему-то, он замедляется на пике моего оргазма. Я хватаюсь за его задницу руками и тяну его, разочарованно вскрикивая. Он медленно выходит, приостанавливается и смотрит прямо мне в глаза, а затем загоняет в меня член жестко и быстро, отчего пронзительно кричу. — Бл*дь, Дез, бл*дь, я кончаю, кончаю. — Адам отступает, и после бесконечно малой паузы толстый пульсирующий член вколачивается в меня. Он дрожит, толчки медленные и отчаянные. Его глаза не отрываются от моих, но могу сказать, чтобы держать их открытыми требуется немало усилий. Я цепляюсь за его шею. Ноги обернуты вокруг его талии, губы прижаты к его уху. — Давай, Адам, кончи в меня. Да..., — шепчу ему, извиваясь бедрами. — Да, не останавливайся, Адам. Трахай меня. Кончай. У меня есть склонность к ругани, но никогда не знала, что была способна на подобные грязные слова. Однако с Адамом это кажется настолько правильным, что они просто непроизвольно выходят из меня. Его хватка ослабевает, когда он глубоко хоронит себя во мне. Я переворачиваюсь так, что оказываюсь сверху, сдвигаю колени вперед, а попу назад. Руками упираюсь в его грудь и насаживаюсь на член так глубоко, как это возможно, толкаясь сильнее. Адам поднимает бедра, сжимает мои ноги своими мощными руками и громко рычит. Как можно сильнее вращаю тазом и наблюдая за тем, как закрываются его глаза и вздуваются вены на шее, предплечьях и бицепсах, как напрягается пресс. Я чувствую его жар внутри себя, чувствую, как пульсирует член. Делаю так еще раз, а затем, приподнимаюсь, немного отклоняя бедра назад, чтобы оттянуть ствол и затем жестко сажусь на него. — Блин! — стонет он. — Дез... твою же мать, Дез... Адам тяжело дышит, мы оба дышим тяжело, и оба покрыты испариной, дрожа не переставая. Я до сих пор содрогаюсь от собственного оргазма, отголоски которого сотрясают мое тело, когда насаживаю себя на Адама. Я вздрагиваю последний раз, и, уже неспособная удержаться на нем, разрываю контакт со стоном, а затем падаю на кровать рядом с ним. — Господи, Дез. — Это было... — Его грудь вздымается, мышцы живота напрягаются и расслабляются при каждом глубоком вдохе. — Это было охренеть, как сильно. — Это самая удивительная вещь, которую я когда-либо чувствовала. Адам перекатывается на бок лицом ко мне, обхватывает ладонями мои щеки, глядя откровенно и искренние. — Я тоже. Никогда не знал, что может быть так. — Он скользит по моим губам коротким, горячим поцелуем. —У тебя не всегда так? Адам качает головой. — Нет. Ни разу. — Он захватывает рукой подушку вместе с моей головой, приподнимает, целуя в этот раз глубоко, требующе, что очищает душу, чтобы можно было овладеть всеми эмоциями моей души. — Между нами существует... связь..., и я даже не знал, что такое возможно. Я чувствую тебя, Дез. Не знаю, как еще можно сказать. Я не просто о физической связи, нет, бл*дь, про то, что секс с тобой является гораздо большим, чем когда-либо чувствовал раньше, но хочу сказать не об этом. Ты, я, мы - это нечто большее. Мне хочется верить в это. Хочу, чтобы это было правдой. Потому что тоже это чувствую. — Не лги мне, Адам. Не корми меня этой хренью. Не говори мне то, что ты думаешь, мне хочется услышать. — Я слишком уязвима, слишком эмоциональна, и все мои защитные механизмы доведены до предела. Но Адам каким-то образом пробивается внутрь меня, внутрь этих механизмов. — Эй. Не пытайся оттолкнуть меня сейчас, Дез. Не смей, бл*дь. — Он берет мою руку и кладет ладонью над своим сердцем. Оно стучит громко и быстро. Его глаза буравят мои. — Вернись, Дез. Вернись ко мне, малыш. Детка - это одно дело. Малыш..., это слово имеет надпись «присоединенный». Оно глубокое и близкое. Никто никогда не называл меня иначе, как по имени. Никто никогда не заботился обо мне достаточно, чтобы использовать слова нежности. Кроме Рут, конечно, которая действительно является самой близкой из всех, кого когда-либо знала. Я зажмуриваюсь и сжимаю руки в кулаки, борясь со своим страхом эмоциональной уязвимости. — Я здесь. Адам садится и свешивает с постели ноги. — Не двигайся. Не успеешь даже глазом моргнуть. Я скоро вернусь. — И, кажется, всего доля секунды, а он уже из ванной возвращается без презерватива. И потом я каким-то образом оказываюсь в его объятиях. Его руки окружают меня, моя голова спрятана под его подбородком, тело сплелось с его. Член лежит на моем бедре, и чувствуется, что он липкий от спермы. Пот высыхает, кожа остывает, и я слышу его пульс, колотящийся в горле и груди. Адам ни о чем меня не спрашивает. Не требует, чтобы я рассказала ему, что чувствую, и не пытается поцеловать меня. Он натягивает на нас обоих одеяло и обнимает меня. И это, оказывается, волшебный ключ к открытию ворот. Адам держит меня, и рефлекторный страх, инстинкт, защищающий меня от любого, кто вплотную подбирается ко мне, обращается в ничто. ГЛАВА 14 ДЕЗ Мы сидим в комнате ожидания в кабинете врача. Адам расположился рядом со мной, читая журнал. Я заметила, что он время от времени ощупывает ребра. — Адам? — он смотрит на меня. — Как твои ребра? — Они в порядке, — говорит он, пожимая плечами. — Заживут. — Больно? Он качает головой: — Не очень. Немного побаливает. — Что за трюк это был? Адам закрывает журнал. — Прыжки с крыши склада на движущийся поезд. Режиссер хотел, чтобы приземление произошло определенным образом, но я все испортил. Ну, в последнем дубле поезд двигался слишком быстро, поэтому вместо того, чтобы приземлиться в середине вагона, как прыжок и был рассчитан, я врезался в задний край и ударился животом. Пара синяков - ничего, с чем бы не справился. — Адам явно пытается пошутить. — Погоди. Ты прыгал на крышу движущегося поезда? Как, серьезно? Разве это не опасно? Он пожимает плечами. — Это то, что мне приходится делать. — Это безумие! Ты мог убиться! — Там все тщательно срежиссировано и спланировано. И, честно говоря, если вдуматься, это не менее дико, чем надевать щитки и позволять другим парням сбивать тебя на поле. Играя в футбол, ты рискуешь получить контузию и сломать кости каждый день. Каждую тренировку, каждую игру ты рискуешь получить травму. На съемках даже самые опасные трюки планируются до мельчайших деталей. А этот трюк, м-да, он пошел не так, но один кадр из сотен. И это самое трудное, что мы будем делать в этом проекте. Ерунда. — Прошлой ночью мы сделали все еще хуже?