Женщина, испепеляя его взглядом, стукнула кулаком по столу: — Вы действительно хотите знать, почему я уверена, что Робин стал жертвой монстра?! Дженко не ответил. — Я точно знаю, что до исчезновения Робин был нормальным ребенком. Может, проблемным, как все дети, предоставленные самим себе, но нормальным, — в сердцах произнесла она. — После ужасных дней, о которых он не хотел говорить, мальчик изменился. Если вы читали его дело, то понимаете, о чем я. — Пищевые извращения, энурез… — начал перечислять Бруно, припоминая скупые сведения из файла, который зачитал ему по телефону агент Бериш. — Он поедал землю, штукатурку, туалетную бумагу. Нам приходилось постоянно за ним присматривать, ему сделали по меньшей мере шесть промываний желудка. Потом он переключился на насекомых. — Тамитрия тяжело вздохнула. — А еще он утратил контроль над сфинктером, деградировал до состояния младенца. Мы были вынуждены надевать ему подгузники, а это вредило его отношениям с другими детьми: над ним смеялись, его поколачивали. Слабейший среди слабых, подумал Бруно. — Он был замкнутым, одиноким? — Наоборот, — возразила женщина. — У Робина сразу проявились симптомы расстройства аффективной сферы. Сексуальная несдержанность, о которой писал психолог, наблюдавший его, вспомнил частный детектив. — Что вы имеете в виду? — Он постоянно искал телесных контактов. Сначала с родными, потом с товарищами, которые жили здесь, на ферме. Даже со мной и моим мужем… Но часто эти ласки выливались в нечто болезненное, нечистое. В каждом жесте Робина таилось сладострастие, обычно не свойственное детям такого возраста. — Поэтому родители и не захотели больше иметь с ним дело, верно? Женщина хмуро взглянула на него: — Его заразила тьма. Те же мурашки, что и прежде, побежали у Бруно по спине. Его заразила тьма, детектив постарался запомнить. Он был уверен, что эти слова — ключ к тайному миру Робина. — Сожалею, что пробудил такие тяжелые воспоминания, — сказал он, отхлебнув еще глоток жуткого кофе. — Но сами понимаете: прокуратура окажется в неловком положении, если выплывет наружу, что мы проигнорировали дело еще одного похищенного ребенка. — Так что конкретно вы хотите знать? — в недоумении осведомилась Тамитрия Уилсон. — В свидетельстве психиатра относительно Робина Салливана написано, что он страдал расстройствами сна. — Кошмарами, вы хотите сказать, — насмешливо протянула женщина. — Не понимаю, почему доктора употребляют всякие мудреные термины, вместо того чтобы называть своими словами самые простые вещи. Дженко не отступал. — Был ли какой-то повторяющийся мотив в кошмарах Робина? — Дети пользуются снами, чтобы говорить о реальности. Когда им неловко или стыдно, они утверждают, будто это было во сне. Уилсон что-то скрывает, заметил Дженко. — По пробуждении Робин рисовал, — продолжал он, наблюдая за реакцией женщины. — И на этих рисунках у людей были кроличьи морды. Тамитрия Уилсон застыла, устремив на него пристальный взгляд: — Я знаю, зачем вы пришли сюда сегодня ночью, господин Мустер. Меня раскусили, со страхом подумал Бруно. — Неужели? — осведомился он игриво, стараясь соблюдать спокойствие. — Да, — подтвердила женщина самым серьезным тоном. И добавила: — Наверное, настало время познакомить вас с Банни. 14 — Идите за мной и смотрите, куда ставите ноги. Тамитрия Уилсон откинула люк в полу кладовки, и обнаружилась лестница, ведущая в подвал. Вооружившись фонарем, постукивая тростью, женщина стала медленно спускаться. Дженко шел за ней след в след, но все равно боялся упасть. — К сожалению, здесь нет электричества, — посетовала она, освещая путь фонарем. — Ферма разваливается на глазах, но поднять ее я не в силах. Пробовала, но в конце концов решила, что дом состарится вместе со мной. У нас с ним множество недугов, но с этим ничего не поделаешь. Бруно уловил тайную мысль старухи, которая живет одна в таком большом доме, где в довершение всего не работает телефон. Если Тамитрия себя почувствует плохо или упадет ненароком, она даже не сможет позвать на помощь. Ее обожаемые песики полакомятся трупом. — Мне давно бы следовало отсюда уехать, — рассуждала старуха. — Но я не знаю других мест. Тем временем Бруно, вцепившись в перила, прислушивался, как при каждом шаге скрипят деревянные ступени. Он никак не мог уразуметь, куда они направляются. Это немного его беспокоило, поскольку Тамитрия Уилсон не пожелала ничего объяснять: он должен все увидеть собственными глазами, иначе не поймет — вот и все, что она сказала. Кто такой Банни? Разве старуха минуту назад не уверяла, будто живет в доме одна? Может быть, длительное затворничество не пошло ей на пользу, подумал Бруно. Наверное, у нее с головой не все в порядке. Дженко хотел всего лишь узнать побольше о дальнейшей судьбе Робина Салливана и убраться восвояси, но теперь выбора не было, пришлось спускаться в подвал следом за Тамитрией. Когда они наконец достигли подножия лестницы, Тамитрия осветила фонарем помещение. То был склад, где громоздились ржавые кровати, матрасы, ломаная мебель, коробки и всякий хлам. Вещей скопилось столько, что невозможно было определить на глаз величину подвала. — После смерти мужа я какое-то время еще держалась, — объясняла женщина, ковыляя между битком набитыми шкафами и грудами разных вещей. — Но потом правительство перестало нам помогать, мне не по карману стало нанимать работников, и пришлось сдаться. — Когда это случилось? — спросил Дженко. — Последний особенный мальчик вылетел из гнезда лет девять тому назад. — А Робин? Тамитрия, опершись о руку Дженко, переступила через кучу коробок, выпавших из осыпавшейся пирамиды. — Он ушел, когда ему исполнилось восемнадцать, как и все остальные. По крайней мере, я помогла ему получить аттестат, — похвасталась она. Бруно боялся, как бы женщина не свалилась посреди всего этого барахла. — У вас не было от него вестей? Не знаете его адреса, номера телефона? — Однажды он отправил мне открытку с курорта, что на южном берегу залива, — ответила Тамитрия, пока они обходили гору старых пожелтевших журналов. — Потом ничего. Дворняжки не последовали за ними вниз, только время от времени поскуливали наверху. Завывания звучали все тише, и Бруно не осуждал собак за трусость. Банни, твердил он про себя. Будем надеяться, что оно того стоит. Они подошли к кирпичной стене, почерневшей от сырости. Тамитрия остановилась и направила фонарик вниз. Бруно сделал шаг вперед и увидел, что на полу стоит большой зеленый сундук с медными уголками: такие делали в старину. На крышке виднелся висячий замок. — Вот, — показала старуха. — Банни там, внутри. У Бруно возникло неприятное впечатление, будто он стоит перед гробом. Женщина, больше ни слова не говоря, передала ему фонарь, положила трость на пол и кое-как опустилась на колени перед сундуком. Бруно наблюдал, как она нащупывает цепочку, снимает ее. Сыщик догадался, что там ключ, потому что Тамитрия сразу начала ковыряться в замке. Выдернув дужку из железного кольца, она откинула крышку. Дженко не сдвинулся с места. — Пожалуйста, посветите мне. Сыщик подошел, направил фонарь на содержимое сундука. Там лежали только белоснежные простыни и вышитые полотенца. Приданое в старинном стиле. — Я решила хранить Банни здесь, просто не знала, куда еще его девать, — говорила Уилсон, роясь в белье. — Может, следовало выкинуть его, но рука не поднималась. О чем она? Что в сундуке? Тамитрия вдруг прекратила рыться. Бруно понял: женщина что-то нашла, но из-за ее спины ничего не было видно. Старуха разглядывала какой-то предмет, который держала в руках. — Банни, — прошептала она, словно встретила друга, с которым не виделась много лет. Наконец Тамитрия обернулась к Бруно. Она прижимала к груди какую-то книжицу. — Банни прибыл сюда вместе с Робином. Мы всегда проверяли вещи новых ребят, не хотели, чтобы они привезли с собой что-то опасное для себя и для окружающих, например рогатку или перочинный ножик… Открыв чемодан Робина Салливана и увидев это, я сразу поняла: что-то здесь не так. — Она протянула книжицу Дженко. — А вам, господин Мустер, никогда не доводилось просто так, без видимых причин испытывать неприятное ощущение? — спросила Уилсон. Бруно, к своему изумлению, не сразу взял брошюрку в руки, что-то останавливало его, какое-то предчувствие. Но, справившись с собой, он взглянул на книжицу. Всего-навсего старый комикс. На выцветшей обложке — большой голубой кролик с глазами в форме сердечка. Он веселый и очень ласковый. Между длинных ушей — название выпуска. Одно только слово. БАННИ. — Можно полистать? — спросил он у женщины.