Дженко застыл на месте. Похоже на блеф, но человек истекает кровью. Ему нет смысла врать. В уме у детектива зародилось подозрение, наметилась мысль, которая совсем его не порадовала. — Тебя кто-то послал сюда? Человек на полу вздрогнул от изумления. Наверное, тоже ожидал встретить кого-то другого. Дженко отвел от него луч фонаря, давая себя рассмотреть. — Кто это был? — спросил он, хотя и сам уже знал ответ. — Он проник к нам в дом. Запер жену и девочек в подвале. Велел сделать все, что прикажет, иначе они умрут… — Мужчина разразился слезами. Грудь содрогалась от рыданий, из раны на животе хлестала кровь. Кто этот человек, лежащий у его ног? — Где ты живешь? — спросил Бруно. — Ласервиль, десять/двадцать два. Шикарный жилой квартал, застроенный особняками. Там обитают зажиточные семьи. Может, это и блеф, может, верить в это не стоит. Но все-таки Дженко, не опуская оружия, взял мобильник и позвонил в полицию. Попросил прислать «скорую помощь», потом добавил: — Нужно срочно отправить кого-то по адресу: Ласервиль, десять/двадцать два, женщина и две ее дочери могут подвергаться опасности. — Подождав, пока оператор сделает запись, он продолжил: — Я бы также хотел связаться с агентами Делакруа и Бауэром, передайте им, что Бруно Дженко должен срочно с ними переговорить. — На нем была маска, но я узнал его… — пробормотал раненый. Дженко напрочь забыл о телефоне. — Что ты сказал? — переспросил он, не веря своим ушам. Лежащий уставился на него: — Я знаю, кто это. 22 Кто-то постучал в дверь: пять раз торопливо, два — медленно. Этот звук ее обрадовал. Потом дверь отворилась, и Грин вошел, толкая перед собой каталку с телевизором старой модели. Лукавая улыбка застыла на его лице. — Хорошая новость, — объявил он. — Полиции удалось найти твоего отца, он уже едет к тебе. Она не знала, как реагировать. Полагалось выказать радость, но ведь она даже не помнит, как ее отец выглядит. Чтобы не разочаровать Грина, она улыбнулась. К счастью, доктор, не распространяясь больше на эту тему, указал на телевизор. — Вот, позаимствовал у медсестер, — похвастался он, гордый, как мальчишка, которому удалась какая-то дерзкая проделка. — Хочу тебе кое-что показать. — Он поставил каталку напротив кровати. Пока доктор возился с проводами и вставлял штепсель в розетку, Саманта, приподнявшись, с интересом наблюдала за ним. Закончив, Грин картинно извлек пульт управления из заднего кармана брюк и, словно ковбой в перестрелке, направил его на экран. — Спектакль начинается, — объявил он, пока телевизор включался. Передавали новости, в прямой трансляции. Дело было вечером, толпа людей собралась вокруг нагромождения свечей, плюшевых игрушек и цветов. Раздавались песни, царило веселье. Перед скоплением народа — здание больницы. — Что здесь делают все эти люди? — изумилась она. Вместо ответа Грин усилил звук. …Полиция много раз пыталась им воспрепятствовать, но люди приходят, — вещал ведущий. Их толкает необходимость как-то выразить теплые чувства к женщине, которую поместили в больницу Святой Екатерины. Неужели они и правда пришли ради нее? Саманта не верила. Сегодня Саманта Андретти — дочь и сестра любого из нас, — зазвучал женский голос. — Но также и героиня для всех женщин, которые подвергаются оскорблениям и насилию на улицах, на рабочих местах и в домашних стенах. У Сэм все получилось: она спаслась, она победила монстра. Она расчувствовалась. В лабиринте она старалась по возможности сдерживать слезы, ведь если ты плачешь, это значит, что ублюдок победил, что ты уже не в силах защищаться и скоро уступишь ему контроль над собой. Но сейчас можно было расслабиться. И это было своего рода облегчением. На экране вновь показался ведущий. Женщина уже дает полиции показания, благодаря которым в течение ближайших часов похититель, возможно, будет пойман… Последняя фраза ее смутила. Грин, наверное, заметил это и тут же выключил телевизор. — Почему все чего-то ждут от меня? — спросила она. Хотя, по сути, вопрос должен был звучать иначе: почему меня не оставят в покое? — Потому что никто, кроме тебя, не сможет его остановить, — ответил доктор. Потом прошел на свое место, сел. — Недавно в одном альпийском местечке под названием Авешот пропала девочка[3]. Тогда люди тоже собирались перед домом, где жили ее родители, приносили подарки, молились. Но то, что произошло потом, нелегко забыть… — Зачем вы мне это рассказываете? — Причина простая, Сэм. — Грин потянулся к ней. — Я хочу, чтобы ты навсегда избавилась от этого кошмара. Ты лучше меня знаешь, что, если мы не схватим его, ты, выйдя из больницы, так и не сможешь вернуться к нормальной жизни… Она скосила взгляд на желтый телефон, стоявший на тумбочке. Доктор прав: хватит бояться всего на свете. Если совсем недавно ее смертельно напугал обычный телефонный звонок, что станется с ней во внешнем мире? Не всегда же за дверью будет сидеть полицейский, готовый защитить ее. Даже если ей дадут новое имя и предоставят безопасное место, где она сможет жить, все равно она каждый день будет проводить в страхе, что он вернется. — Что я должна сделать? — спросила она решительным тоном. — Я бы хотел попробовать что-то более… радикальное, — объявил Грин, бросив быстрый взгляд на зеркальную стену, будто ища одобрения у тех, кто наблюдал за сценой извне. — Если ты согласна, я увеличу дозу препарата, выводящего психотропные вещества. — Он показал на капельницу, прикрепленную к ее руке. Проследив за взглядом доктора, она посмотрела на склянку с прозрачной жидкостью: — Это опасно? Грин улыбнулся: — Я ни за что не стал бы рисковать твоим здоровьем. Единственное противопоказание — то, что ты быстрее устанешь и нам придется ненадолго прервать нашу беседу, чтобы ты смогла восстановить силы. — Хорошо, давайте, — согласилась она без колебаний. Грин встал, принялся возиться с капельницей. Подкручивая клапан, который регулировал поступление лекарства, снова обернулся к ней: — Теперь ты должна выбрать какую-нибудь точку в комнате и сконцентрироваться на ней. — Я ведь не потеряю контроль над собой? — робко осведомилась она. — Я не собираюсь гипнотизировать тебя, — успокоил ее доктор, включая записывающее устройство. — Это упражнение, которое поможет тебе расслабиться. Она стала глазами искать какой-нибудь знак или предмет, нейтральный, ни о чем не говорящий. Выбрала еле заметное влажное пятно на стене перед кроватью. Оно было правильной формы, чем-то напоминавшей сердце. Сердце стены, невольно улыбнулась она и объявила: — Я готова. — Сэм, был ли такой момент, когда ты в лабиринте была счастлива? Что за дурацкий вопрос? — Счастлива? — переспросила она с обидой. — С какой стати мне быть счастливой? — Знаю, тебе это кажется странным, но мы должны изучить досконально все, что ты могла пережить… В конце концов, ты провела там пятнадцать лет, не думаю, чтобы все эти годы ты испытывала только страх или ярость. Иначе тебе не удалось бы так долго протянуть. — Привычка, — обронила она, даже не понимая, откуда явилось это слово. Броня, помогавшая ей выживать, состояла из маленьких ритуалов, наполнявших дни. Встать, расчесать длинные волосы, поесть, сходить в туалет, сложить одежду, постелить постель, лечь спать. — Видишь ли, Сэм, страх — лучшая защита для монстров: эмоции подавляют память. Если мы хотим вспомнить что-то о твоем похитителе, нужно поискать его где-то еще. Не только в пакостях, но и в приятных вещах. По правде говоря, если и выдавались какие-то хорошие минуты, ей было неудобно в этом признаваться. Как будто она тем самым становилась сообщницей собственного палача. Уставившись на сердце стены, Саманта стала рыться в памяти… Она стоит на коленях на полу, погрузив руки в тазик с холодной водой. Стирает белье. Она в бешенстве: пришлось пожертвовать одной из небольших канистр, которые ублюдок позволяет ей время от времени находить и которые обычно приходится растягивать, чтобы не умереть от жажды. Но у нее месячные, и осталась всего одна пара трусиков. Проклятый сукин сын. Она сложила две стороны кубика и попросила прокладки: кричала, бродя по лабиринту, надеясь, что он услышит. Что тебе стоит принести пачку прокладок, вонючий козел? Она бормочет проклятия еле слышно, потому что всегда боится возмездия. Чешется нос, она вынимает руку из тазика и хочет почесать его кончиком пальца. И невольно поднимает взгляд. Какая-то скользящая тень мелькает перед порогом комнаты. Она в страхе кричит, отпрыгивает назад, падает на пол. Черт, неужели крыса? Боже, какая мерзость. Она могла себе представить, что крысы тут водятся, ведь лабиринт определенно под землей. Но ни разу не видела ни одной. Она воображает, как огромная зверюга со слипшейся шерстью выпрыгивает из унитаза. Вспоминает, что та малость съестного, какая еще осталась, хранится в соседней комнате. Ладно консервные банки, что с ними сделается, но крыса может прогрызть пакет с хлебом в нарезке или пластиковые упаковки с отвратительной ветчиной в желе, которые ублюдок закупает в огромном количестве на распродажах в супермаркете. По ней, так пусть бы крыса сожрала ее всю. Но пища — это топливо, твердит она себе, когда кусок в горло не лезет. Она нужна, чтобы сопротивляться, выживать. Выживать день за днем. Всегда быть готовой к новой игре. Поэтому, как ни противно, нужно пойти в соседнюю комнату и посмотреть. Она встает и тут понимает, что у нее нет никакого оружия для охоты за крысой. Ни палки, ни башмака, чтобы запустить в нее. Зато можно взять наволочку, положить туда немного еды и приготовить ловушку. Да, так можно сделать. Она выходит в коридор, оглядывается, нет ли где крысы. Нет, пусто. Направляется в ту сторону, куда мелькнула тень. Проверяет все комнаты, пока не подходит к той, где устроила кладовку.