40 Обнаружив, что постель Салливана пуста, они поняли, что монстр беспрепятственно разгуливает по больнице. Если объявить охоту на человека, может пострадать слишком много невинных людей, поэтому предложение Бериша было тут же всеми одобрено. Не нужно перемещать Саманту Андретти. Достаточно поставить полицейский пост перед дверью другой палаты и ждать внутри, когда ловушка захлопнется. Салливана в конечном итоге арестовали. Когда его уводили, он плакал, как ребенок. Первая его просьба оказалась весьма необычной. Молоко и печенье. Бериш продолжал думать об этом, двигаясь к фургону, где располагался оперативный штаб. Хичкока пришлось оставить за пределами заграждения. К счастью, кто-то принес миску с водой. В три часа ночи жара стояла, как в полдень, и было очевидно, что пес страдает больше людей от взбесившейся погоды. «Скоро поедем домой, слышишь?» — сказал полицейский, похлопав ховаварта по морде. Попробовал позвонить Миле, ни на что особенно не надеясь. В самом деле, сотовый начальницы Лимба по-прежнему оставался отключенным. Васкес, куда же ты, к черту, подевалась? Он понятия не имел, каким делом занимается Мила и почему пропадает по целым неделям. Во время последнего разговора она сообщила, что напала на многообещающий след. Когда Бериш спросил, что это за след такой, она грубо оборвала коллегу: — Не лезь не в свое дело, Бериш. Выходка, несомненно, в ее духе, но на этот раз Бериш самому себе поклялся, что не пойдет у нее на поводу. Подруга слишком часто забывала о своих материнских обязанностях: Алиса еще совсем ребенок, ей нужна мать. Пусть только вернется со своего распроклятого задания, он все ей выскажет без обиняков — все, что накипело. — Звонок отправлен на автоответчик, — зазвучала запись по телефону. Бериш уже собирался наговорить сообщение, но замер. Бауэр и Делакруа направлялись к нему. — Так что, объяснишься ты наконец? — спросил блондин. — Каким боком ты встрял в дела Бруно Дженко? — Он приходил в Лимб вчера ночью, там мы и познакомились. Он запросил информацию об исчезновении Робина Салливана. — А ты взял, да и предоставил ее? — Бауэр развел руками, словно не веря. — Ты даже не служишь в том отделе, но идешь навстречу любому, кто подаст запрос? Бериш вышел из себя: — Послушайте, парни, давайте начистоту: вы ищете кого-то, на кого возложить вину за ваш прокол? Блондин хотел ответить, но вмешался Делакруа: — Никто никого не обвиняет, мы просто хотим понять, как обстояло дело. Бериш оглядел их, оценивая обстановку, и начал рассказывать: — Дженко сообщил мне обо всем, что обнаружил: о комиксе, о Банни и о мужчине с родимым пятном на лице… Думаю, он отчаянно хотел выговориться, освободиться от терзавшей его тревоги. — Бериш вспомнил, как резко побледнел частный детектив, как тяжело давался ему рассказ об этой истории. — Так я невольно оказался в курсе расследования. — И что ты дал ему взамен? — Бауэр никак не мог успокоиться. — Фотографию, — невозмутимо ответил Бериш. — Дженко хотел знать, как выглядел Робин Салливан ребенком… На снимке, хранящемся в досье Лимба, он запечатлен вместе с другом детства. — Очень трогательно, — фыркнул белокурый полицейский. Бериш, не обращая на него внимания, продолжал рассказывать Делакруа: — Пару часов назад мне позвонила докторша из клиники, сказала, что один их пациент, в тяжелом состоянии, произнес мое имя и она подумала, что я родственник или друг. Когда я приехал, мне сообщили, что первую помощь ему оказал некий Пол Мачински, он же и сопроводил его в больницу. Мне его показали, и я понял, что мы ошиблись, что мальчик с родимым пятном на лице, изображенный на фотографии из Лимба, не Робин Салливан, а следовательно, дантист солгал. Делакруа пристально вгляделся в коллегу, наверное, пытался понять, всю ли правду тот рассказал. Бериш отдавал себе отчет, что за ним все еще тянется его дурная слава, ведь долгие годы он был в Управлении изгоем. Может, поэтому и нашел общий язык с Бруно Дженко. — Вы должны быть благодарны частному детективу, — проговорил он. — Если бы не он, Саманте Андретти грозила бы серьезная опасность. — Он умер двадцать минут назад, — выпалил Бауэр, развернулся и пошел прочь. Новость застала Бериша врасплох. Он едва был знаком с этим человеком, но все равно расстроился. — Он говорил, что, когда все закончится, ему хотелось бы встретиться с Самантой, кажется, за что-то попросить у нее прощения… Делакруа положил ему руку на плечо: — Это было бы лишним. Бериш воззрился на него в изумлении: — Почему? — Через полчаса начальник созывает пресс-конференцию. Что за чертовщина, о чем говорит Делакруа? — Есть новость, которую мы пока не обнародовали. Она касается именно Саманты Андретти… 41 Она натянула на голову простыню, не хотела, чтобы за ней наблюдали из-за зеркала. И не хотела больше слышать звонки желтого телефона на тумбочке. Он знает, что я здесь, он идет за мной, хочет захватить меня и отправить обратно в лабиринт. В тюрьму с серыми стенами, без выхода. «Палаты психиатрических больниц окрашены в серый цвет, а также камеры в тюрьмах особого режима, клетки в зоопарке… — перечислял Грин. — В конечном итоге серый цвет укрощает». Куда подевался доктор? По меньшей мере час миновал с тех пор, как он вышел из палаты, чтобы замыть пятно от сэндвича на рубашке. Сказал, что скоро вернется, а на самом деле оставил ее одну. Простыня — это кокон, последняя ее защита. Вначале это срабатывало, она сразу успокаивалась. Но после в ее убежище что-то вторглось. Вдобавок к привычным больничным звукам вернулось биение сердца на стене. Сердце рожденной в неволе девочки, о которой я ничего не помню. Сердце моей дочери. Но также и дочери монстра. Перестань биться. Прошу тебя, перестань. Но оно не переставало. От этого непрекращающегося биения можно было сойти с ума. Нужно что-то делать, иначе не будет покоя. Тогда, набравшись храбрости, она осторожно высунула голову из-под простыни. Ему объяснили, что он может наблюдать за женщиной из-за фальшивого зеркала. Так что сейчас только тонкое стекло отделяло Саймона Бериша от Саманты Андретти. Кроме браконьера, который ее спас, полицейских, профайлера, работавшего с ней, и, разумеется, монстра, державшего ее в заточении, никто не знал, как она выглядит в данный момент, став уже взрослой женщиной. Люди в основном помнили ее тринадцатилетней девочкой. Для большинства Сэм все еще была ребенком. Бериш оказался среди тех, кого приобщили к правде. Спецагент видел перед собой хрупкое, беззащитное создание. Делакруа рассказал, что Саманта, убегая, сломала ногу, и все потому, что долгое заточение сделало хрупкими ее кости. Иммунная система тоже пострадала, почему и решили поместить ее в стерильную палату. Откуда берутся люди, способные так обойтись с невинной жертвой? * * * Сердце на стене сделалось огромным и продолжало расти. Это просто влажное пятно на белой стене, твердила она себе. Галлюцинация. Во всем виноваты психотропные средства, которыми меня накачивал ублюдок. Все скоро пройдет, стоит только противоядию из капельницы очистить мне кровь и мозг. Сердце стучало, как барабан. Призывно. Вот моя девочка, ей нужна только мамина ласка. Но мама бросила ее. К глазам подступают слезы. Не верь ей, она — дочь монстра, она хочет снова завлечь тебя в лабиринт. Ты знаешь, что она все еще там, она тебя ждет. Если не хочешь туда возвращаться, забудь о ней. Не могу. Я — мать, я не могу. Решительным жестом она откинула простыню. Села на постели. Вытянула ноги, вынула катетер, выбросила его — на полу образовалась лужа мочи. Посмотрела на капельницу, осторожно вытащила иголку из вены — потом вставит ее снова. Неизвестно, хватит ли сил подняться на ноги, в первый раз она рухнула на пол — доктор Грин ее поднял, от него пахло одеколоном. Сначала она спустила с постели правую ногу, оперлась стопой о пол, потом обеими руками взялась за левую, загипсованную, и мало-помалу стала продвигать ее к краю кровати. Потом, дернувшись всем телом, и ее опустила на пол. Затем оперлась обеими руками о матрас, глубоко вздохнула и встала.