Сначала комната закружилась перед глазами, но ей удалось не потерять равновесия. Отлично, сказала она себе. И направилась к сердцу, которое билось на белой стене. Она должна была доказать своему рассудку, что ничего такого в реальности нет, что это обман, ложное ощущение. Она шагнула вперед правой ногой, подтянула все тело, потом переставила левую, в гипсе. Прикинула, что до цели осталось каких-то два метра: похоже, все получится. Шаг, еще шаг; идти все-таки трудно. На четвертом она остановилась, чтобы отдышаться. Тем временем сердце на стене забилось быстрее. Скорее туда. Нужно его остановить. Когда осталось меньше метра, она улыбнулась. Еще немного — и она до него доберется. Ну же, вперед, последний рывок. Оказавшись рядом со стеной, она не удержалась, протянула руку. Осторожно коснулась сердца. Оно тут же перестало биться. Наконец успокоилось. Под пальцами ощущалась влага. Конечно, она была права: всего-навсего проклятущее влажное пятно. Но когда она отняла руку от белой стены, ее сердце тоже остановилось. Бериш все смотрел на девушку, распростертую на больничной койке, и бесконечная жалость переполняла его. «Есть новость, которую мы пока не обнародовали. Она касается именно Саманты Андретти…» — заявил Делакруа. Бериш понимал, почему Управление не хочет огласки, ведь если люди узнают правду, несдобровать полиции, которая не сумела спасти Саманту Андретти за долгих пятнадцать лет. — Знаю, о чем вы думаете, — прозвучал женский голос за его спиной. Бериш обернулся: перед ним стояла темнокожая красавица лет сорока, элегантно одетая. — Значит, все верно? Девушка в коме? — спросил он. — Не совсем так, — поправила его дама. — На самом деле она в состоянии кататонии: иногда частично приходит в сознание, иногда отключается полностью. — По правде говоря, спецагент Делакруа по-другому описал мне состояние Саманты… — Как именно? — Как вечное заточение в кошмаре, от которого невозможно пробудиться. Женщина вздохнула. — Мы надеялись, что она доставит нам сведения, которые помогут поймать похитителя или найти тюрьму, где ее держали пятнадцать лет, но все попытки оказались тщетны. — Она умолкла, покачала головой. — Настоящая тюрьма — в ее рассудке, эти оковы уже невозможно разбить. На лице ее отразилось разочарование. Интересно, подумал Бериш, какую роль играет эта женщина в деле Саманты Андретти. — Я спецагент Саймон Бериш, — сказал он, протягивая руку. Слабо улыбнувшись, она ответила на рукопожатие: — А я профайлер, которому поручено это дело, мое имя Клара Грин. Стена под влажным пятном была серого цвета. А на ладонь ее попали чешуйки белой краски. Этого не может быть, сказала она себе. Страх нахлынул волной. Это все не взаправду. Это не со мной. Нужно немедленно дать кому-то знать. Желтый телефон, сообразила она. Уже не враг, а друг. Так быстро, как только могла, она поковыляла к тумбочке, волоча загипсованную ногу. Дотянулась до аппарата, схватила трубку, поднесла к уху. Набрала девятку, как говорил доктор Грин… Аппарат молчал, связи не было. Ей хотелось завопить во весь голос, но она сдержалась. Повернулась к двери позвать на помощь. Но если все происходит в действительности, глупо думать, будто кто-то может ее спасти. Тем не менее она бросилась к выходу, в отчаянии, в страхе перед тем, что может там обнаружить. Добравшись до двери, подергала ручку: не заперто. Это добрый знак. Отворив дверь, увидела спину полицейского, который сидел перед дверью в палату. На радостях чуть не бросилась ему на шею. Но эйфория длилась всего лишь миг: перед ней — неодушевленный предмет, мелькнула догадка. Манекен с улыбкой на лице, как в витринах универмагов, одетый в полицейскую форму. На столике, между шприцами и лекарствами, стоял старый портативный стереомагнитофон: кассеты крутились, воспроизводя привычные больничные звуки. Тут же и телевизор, по которому Грин показывал прямую трансляцию телерепортажа, но только сейчас она заметила, что к телевизору подключен видеомагнитофон. Кипа старых, пожелтевших газет, на верхней — статья о ее неожиданном появлении. На стуле — рыжий парик и халат медсестры. «Спи, милая, спи…» — по-матерински ласково уговаривала ее женщина, меняя капельницу. Наконец она огляделась вокруг. Узнала серые стены и железные двери, выходившие в коридор. Малейшую надежду на то, что она ошиблась, опровергла реальность. Теперь она точно знала, что происходит. Игра. Она не покидала лабиринта. — Мне сообщили насчет вашего друга, частного детектива: мои соболезнования, — проговорила доктор Грин. — Мы не были друзьями, — уточнил Бериш, хотя ему и хотелось добавить, что он с удовольствием познакомился бы поближе с Бруно Дженко. — Но все равно спасибо. — Хотите чашечку кофе? — предложила женщина. — Не откажусь, — ответил Бериш, бросая последний взгляд через фальшивое зеркало. Кто знает, сколько таких Самант Андретти томится где-то в заточении: никто не знает о них и никто не в силах их спасти. Потом Бериш вспомнил комикс о кролике с глазами сердечком. Кто знает, скольких детей заразила тьма и они выросли монстрами. Кто знает, сколько Банни еще гуляют на свободе. 42 Я не Саманта Андретти. Осознание буквально раздавило ее. Нужно выбираться отсюда. Она знала, что это невозможно, но отуманенный мозг отказывался признавать, что все вокруг — иллюзия. Садистская игра монстра. Она побрела дальше по коридору; загипсованная нога волочилась мертвым грузом. Скорее всего, и это обман, нет никакого перелома. Просто способ удержать меня в постели, чтобы я не вышла из комнаты и не узнала правду. И за зеркалом, которого она так боялась, скрывался не чей-то угрожающий взгляд, а все та же проклятая стена. Преодолев метров двадцать, она замерла. Ее внимание привлек какой-то слабый звук. Он доносился из третьей комнаты справа. Что-то вроде радиопередачи. Она пошла в этом направлении, остановилась у порога. Прислушалась: какая-то беседа. Решила украдкой заглянуть внутрь. Доктор Грин стоял к ней спиной. Перед ним — магнитофон, куда записывались их разговоры. Он слушал в наушниках. Но звук был достаточно громким, так что она отчетливо могла разобрать фразы. «Не знаю, смогу ли я». Она узнала собственный голос. Потом услышала голос доктора: «Послушай, Сэм: разве ты не хочешь, чтобы этот человек заплатил за то, что сделал с тобой? А главное, ты ведь не хочешь, чтобы он сотворил то же самое с кем-то еще…» Эти слова он произнес, когда она очнулась, ничего не помня, а он показал ей листовку с фотографией тринадцатилетней Саманты Андретти. «Как ты поняла, я не полицейский. У меня нет пистолета, я не гоняюсь за преступниками и не подставляю себя под пули. У меня, по правде говоря, на это и духу не хватит». Она слышала, как доктор смеется над собственной шуткой. «Но в одном могу тебя заверить: мы его поймаем вместе, я и ты. Он этого не знает, но есть место, откуда ему не сбежать. Там-то мы и станем его преследовать: не снаружи, а внутри, в твоем уме». Последняя фраза доктора Грина заставила ее содрогнуться, так же как и в первый раз. «Ну, что скажешь: ты доверишься мне?» Она вспомнила, как протянула руку, чтобы вернуть листовку. Сама того не ведая, положила начало игре. «Молодец, храбрая моя девочка». Я не твоя девочка. И совсем не храбрая. Ты не доктор. И не собираешься мне помогать.