Я не стала признаваться, насколько плачевны мои дела. Не сказала, что уже несколько месяцев сижу без работы и что меня выгнали (она думает, что деньги мне нужны, пока я не получу выходное пособие). Я не сказала, как плохо обстоят дела с выпивкой, и она ничего не заметила. В отличие от Кэти. Когда я увидела ее утром по пути из дома, она бросила на меня красноречивый взгляд, который невозможно было истолковать иначе, как: «Боже милостивый! Уже?!» Я понятия не имею, как ей это удается, но она всегда знает. Даже если я выпиваю всего полбокала, ей достаточно бросить на меня один-единственный взгляд, чтобы об этом узнать. — Это видно по твоим глазам, — объясняет она, однако когда я смотрюсь в зеркало, чтобы проверить, мне кажется, что я выгляжу как обычно. Ее терпение на исходе, сочувствие тоже. Я должна остановиться. Но только не сегодня. Сегодня не могу. Слишком тяжелый день. Мне следовало быть к этому готовой, ждать чего-то подобного, но почему-то не получилось. Я села в электричку, и она была повсюду. Ее лицо сияло улыбкой со страниц всех газет: красивая, белокурая, счастливая Меган смотрела прямо в объектив камеры, прямо на меня. Кто-то оставил на сиденье номер «Таймс», и я прочитала в нем отчет. Официальное опознание было произведено вчера вечером, вскрытие состоится сегодня. Приводились слова представителя полиции, который сказал: «Установление причины смерти миссис Хипвелл может вызвать трудности, поскольку ее тело какое-то время находилось на воздухе, а до этого не меньше нескольких дней пролежало в воде». Я смотрю на ее фотографию в газете, и сама мысль о том, как она выглядела раньше и как выглядит сейчас, приводит меня в содрогание. В газете кратко упоминалось об аресте и освобождении Камаля и приводились слова инспектора уголовной полиции Гаскилла, заявившего, что они «разрабатывают ряд версий». В моем представлении это означало признание, что они зашли в тупик. Я закрыла газету и положила ее на пол у ног. Я не могу больше на нее смотреть. Не хочу и дальше читать эти безнадежные и пустые слова. Я прислоняю голову к окну. Скоро мы будем проезжать мимо дома номер двадцать три. Я на мгновение перевожу взгляд в ту сторону, но мы еще слишком далеко, чтобы что-нибудь увидеть. Я продолжаю думать о том дне, когда увидела Камаля, о том, как он ее поцеловал, как я разозлилась и хотела ей все высказать. Что бы произошло, если бы я так и сделала? Если бы явилась к ним в дом, постучала в дверь и спросила, какого черта она вытворяет? Сидела бы она тогда сейчас, как обычно, на своей террасе? Я закрываю глаза. В Норткоуте кто-то входит и занимает сиденье рядом со мной. Я не открываю глаза, чтобы посмотреть, хотя это и кажется мне странным, потому что вагон полупустой. По коже у меня бегут мурашки. Я чувствую запах табака и лосьона после бритья и понимаю, что этот запах мне знаком. — Привет. Я поворачиваю голову и вижу рыжеволосого мужчину — того самого, со станции, из того субботнего вечера. Он улыбается мне и протягивает руку. От удивления я пожимаю ее. Ладонь у него твердая и мозолистая. — Помнишь меня? — Да, — отвечаю я. — Несколько недель назад, на станции. Он кивает и улыбается. — Я тогда был чуток под мухой, — говорит он и смеется. — Да и ты, похоже, тоже, верно, дорогуша? Он моложе, чем мне казалось, наверное, около тридцати. У него приятное лицо — не красивое, а приятное. Открытое и улыбчивое. У него простонародный акцент — лондонский или как у выходца с юго-востока страны. Он смотрит на меня испытующе и словно подтрунивая, как если бы что-то знал обо мне или у нас имелся секрет, известный только нам двоим. Такого секрета у нас нет, и я отворачиваюсь. Мне надо что-то сказать, спросить, что он видел. — У тебя все в порядке? — спрашивает он. — Да, все хорошо. — Я смотрю в окно, но чувствую на себе его взгляд, и мне почему-то ужасно хочется повернуться и вдохнуть запах его одежды и дыхания. Мне нравится запах табачного дыма. Том курил, когда мы познакомились. Я тоже иногда баловалась сигаретой после бокала вина или секса. Для меня этот запах ассоциируется с эротикой, он напоминает мне о счастливых временах. Я закусываю нижнюю губу и думаю, как он отреагирует, если я повернусь и поцелую его в губы. Я чувствую его движение — он наклоняется и подбирает газету, лежащую у моих ног. — Жуть, верно? Бедняжка. И чудно?, что мы там были в тот вечер. Она же тогда пропала? В тот вечер? Он как будто прочитал мои мысли, и я поражена. Я поворачиваюсь и смотрю на него. Я хочу увидеть выражение его глаз. — Что? — Тот вечер, когда мы встретились в электричке. Тогда и пропала та девушка, чье тело нашли. И говорят, что в последний раз ее видели на станции. Знаешь, мне кажется, я мог ее видеть. Но не помню. Был под мухой. — Он пожимает плечами. — Ты ведь тоже ничего не помнишь? Когда он это произносит, меня охватывает какое-то странное чувство. Такого раньше со мной не было. Я не отвечаю, потому что мои мысли переключились на совершенно другое. И дело не в его словах, а в лосьоне. Пробиваясь сквозь запах табачного дыма, свежий лимонный аромат лосьона вызывает в памяти воспоминание о том, как я еду в электричке, сидя рядом с ним — совсем как сейчас, только в другом направлении, — и кто-то громко смеется. Он кладет мне руку на плечо и предлагает зайти куда-нибудь выпить, а потом случается что-то нехорошее. Я чувствую страх и смятение. Кто-то пытается меня ударить. Я вижу занесенный кулак и нагибаюсь, закрывая голову руками. Я уже не в поезде, а на улице. Снова слышится смех или крик. Я на ступеньках, на тротуаре, ничего не понимаю, и сердце у меня бешено колотится. Я не хочу оставаться рядом с этим человеком. Я хочу уйти. Я вскакиваю на ноги и прошу меня извинить, причем нарочно громко, чтобы услышали другие пассажиры, но в вагоне мало людей — на нас никто не обращает внимания и не оглядывается. Мужчина смотрит на меня с удивлением и убирает ноги, освобождая проход. — Извини, дорогуша, — говорит он. — Я не хотел тебя расстраивать. Я стараюсь побыстрее пройти мимо него, но электричка едет рывками, вагон раскачивается, и мне с трудом удается устоять на ногах. Теперь на меня все смотрят. Я стремительно добираюсь до конца вагона, перехожу в следующий, потом в тот, что за ним, и в конце концов оказываюсь в хвосте поезда. Мне страшно, и мысли путаются. Я сажусь лицом к двери, чтобы увидеть, если он пойдет за мной. Закрыв глаза ладонями, я пытаюсь сосредоточиться. Стараюсь вернуть воспоминания, которые только что меня так испугали. Я проклинаю себя за пьянство. Если бы только я тогда была способна соображать… но теперь уже ничего не изменить. От меня отдаляется женщина? Женщина в синем платье. Это Анна. В голове стучит кровь, сердце бешено колотится. Я не понимаю, что я вижу — реальность или нет, воспоминание или плод воображения. Я снова с силой закрываю глаза, чтобы вернуть картинку, но все бесполезно. Суббота, 3 августа 2013 года Вечер Сегодня Том встречается со своими армейскими приятелями, а Эви спит. Я сижу на кухне, закрыв все окна и заперев двери, несмотря на жару. Дождь, который шел всю прошлую неделю, наконец перестал, и сейчас очень душно. Мне скучно. Я не могу придумать себе занятие. Я люблю походить по магазинам и потратить немного денег на себя, но с Эви это невозможно. Она начинает капризничать, а я — нервничать. Так что я просто брожу по дому. Я не могу смотреть телевизор или брать в руки газеты. Не хочу читать об этом, не хочу видеть лицо Меган, не хочу об этом думать. А как не думать, если мы живем всего в трех домах от них? Я позвонила знакомым мамам узнать, не собирается ли кто на детскую площадку, но у всех оказались какие-то дела. Я даже позвонила сестре, но о встрече с ней надо договариваться минимум за неделю. Как бы то ни было, она сказала, что после вчерашней вечеринки просто не в состоянии проводить время с малышкой. Мне стало ужасно завидно, и я с грустью подумала о тех временах, когда могла всю субботу проваляться на диване с газетами и смутными воспоминаниями о том, как накануне уходила из клуба поздно ночью. Глупо, конечно, потому что сейчас у меня есть нечто в миллион раз лучшее и я дорого за это заплатила. Сейчас от меня требуется защитить свое достояние. И вот я сижу в душном доме и стараюсь не думать о Меган. Я стараюсь не думать о ней и каждый раз вздрагиваю, заслышав шорох или заметив за окном промелькнувшую тень. Это невыносимо. Я не могу выкинуть из головы, что Рейчел была здесь в тот вечер, когда пропала Меган, бродила поблизости, вдребезги пьяная, а потом вдруг исчезла. Том искал ее бог знает сколько, но так и не нашел. Я не могу не думать о том, что она тут делала. Между Рейчел и Меган Хипвелл нет никакой связи. Я разговаривала об этом с сержантом уголовной полиции Райли после того, как мы видели Рейчел у дома Хипвеллов, но та заверила, что никаких причин для беспокойства нет. — Она обычная зевака, — сказала та. — Одинокая и неуемная. Ей просто хочется быть к чему-то причастной. Наверное, так и есть. Но я вспоминаю, как она пробралась к нам в дом и забрала Эви, и помню, какой испытала ужас, увидев ее у забора с моей малышкой в руках. И еще я помню, с какой жуткой улыбкой она на меня посмотрела, когда выходила из дома Хипвеллов. Просто кровь стынет в жилах. Сержант Райли понятия не имеет, насколько опасной может быть Рейчел. Воскресенье, 4 августа 2013 года Утро Сегодня я проснулась от нового кошмара. В нем я сделала что-то ужасное, не знаю, что именно, но только исправить это нельзя. Я знаю, что Том теперь меня ненавидит. Он больше со мной не разговаривает, он рассказал всем знакомым о моем ужасном поступке, и все от меня отвернулись: и бывшие коллеги, и друзья, и даже мама. Они смотрят на меня с отвращением, презрением, и никто не хочет даже выслушать, как сильно я переживаю, что так вышло. Я чувствую себя невозможно виноватой, но понятия не имею, что же такое я натворила. Я просыпаюсь и знаю, что причиной кошмара было что-то из моего прошлого, какой-то старый проступок, а что именно — не имеет значения. Выйдя вчера из электрички, я покрутилась возле станции Эшбери минут пятнадцать-двадцать. Хотела убедиться, что он — рыжеволосый — не вышел вслед за мной, но его нигде не было видно. Я боялась, что могла его не заметить, что он где-то рядом и ждет, когда я отправлюсь домой, чтобы пойти следом. Мне представилось, как было бы здорово побежать домой, где меня ждет Том. Где меня вообще кто-нибудь ждет. По дороге домой я зашла в винный магазин. В квартире никого не было, и казалось, что из нее только что ушли, что я совсем немного разминулась с Кэти. Но на столе лежала записка: она обедает с Дэмиеном в Хенли и вернется домой только в воскресенье вечером. Мне было не по себе, я испытывала страх. Ходила по комнатам, бесцельно перекладывая предметы с места на место. Что-то было не так, и я, в конце концов, поняла что. Тишина звенела в ушах так громко, что стала походить на голоса, и я налила себе бокал вина, потом еще один, после чего решила позвонить Скотту. Вызов сразу переключился на голосовую почту: голос из другой жизни, голос делового и уверенного человека, которого дома ждет любимая жена. Через несколько минут я позвонила еще раз. На этот раз трубку взяли, но в ней было молчание. — Алло? — Кто это? — Это Рейчел, — ответила я. — Рейчел Уотсон. — Слушаю. Слышны какие-то голоса. Женщина. Наверное, мать. — Вы… я пропустила ваш звонок, — сказала я. — Нет… нет. Я что, звонил? Наверное, ошибся. — Он был какой-то взвинченный. — Нет, положи это на место! — сказал он, и я не сразу сообразила, что он обращается не ко мне. — Мне ужасно жаль. — Да. — Он говорил ровно и бесстрастно. — Очень, очень жаль. — Спасибо. — Вы… хотели поговорить со мной? — Нет, наверное, набрал номер по ошибке, — произнес он уже увереннее. — Ясно. Я понимала, что он хотел поскорее закончить разговор. Понимала, что его нужно оставить с близкими и мне не следовало мешать ему переживать свое горе. Понимала, но все-таки спросила: — Вы знакомы с Анной? Анной Уотсон? — С кем? Вы имеете в виду жену своего бывшего? — Да. — Нет. В смысле не совсем. Меган… Меган немного подрабатывала у нее няней в прошлом году. А почему вы спрашиваете? Я не знаю, почему спросила. Не знаю. — Мы можем встретиться? Я хотела поговорить с вами кое о чем. — О чем? — Он был явно раздражен. — Сейчас не самый лучший момент. Уязвленная его резкостью, я собиралась повесить трубку, но он вдруг произнес: — Тут сейчас полно людей. Может, завтра? Приезжайте ко мне завтра.