— Но остаться там у меня не хватило духу. Я прождала, наверное, дней десять, а потом вся еда кончилась, не осталось даже фасоли в банках. Я собрала свои вещи и уехала. — Ты потом еще виделась с Маком? — Нет, никогда. Последний раз я видела его той ночью. Он не поцеловал меня и даже не попрощался. Просто сказал, что идет на встречу. — Я пожимаю плечами. — На этом все закончилось. — А ты пыталась его разыскать? Я покачала головой: — Нет. Сначала мне было слишком страшно. Я не знала, как он поступит, если я его разыщу. И к тому же я понятия не имела, где он мог находиться, — у него даже мобильника не было. Я потеряла связь с людьми, с которыми он общался. Его друзья вечно кочевали, не задерживаясь надолго на одном месте. Хиппи, бродяги. Несколько месяцев назад, когда на одном из наших сеансов зашла речь о нем, я попыталась его разыскать по Интернету, но безуспешно. Странно все это… — Что именно? — В первое время он повсюду мне мерещился. На улице или в баре я вдруг видела человека, так на него похожего, что сердце начинало бешено колотиться. Я слышала его голос в толпе. Но это давно прекратилось. А теперь… мне кажется, что он умер. — Почему? — Не знаю. Я так чувствую. Камаль выпрямляется, осторожно отодвигается и поворачивается ко мне: — Я думаю, что это просто игра твоего воображения, Меган. Считать, что видишь дорогих тебе людей после расставания с ними, вполне нормальная и обычная вещь. Раньше мне все время казалось, что в толпе мелькают мои братья. Что же до «чувства, что он умер», то оно, возможно, является следствием его исчезновения из твоей жизни. В какой-то мере ты сама уже больше не воспринимаешь его как живого человека. Он снова превратился в психотерапевта, и мы перестали быть друзьями, сидящими на диване. Мне хочется снова привлечь его к себе, но я боюсь переступить черту. Я думаю о том, как поцеловала его, когда уходила, и вспоминаю выражение его лица, на котором были написаны желание, обида и гнев. — Мне кажется, что теперь, когда ты рассказала мне свою историю, тебе надо постараться разыскать Мака. Чтобы поставить на прошлом точку и перевернуть эту страницу. Я предполагала, что он это предложит. — Не могу, — говорю я. — Не могу. — Просто подумай об этом. — Не могу. А если он по-прежнему ненавидит меня? Что, если это вдруг оживит прошлое? Или он пойдет в полицию? Что, если — я не могу произнести это вслух даже шепотом — он расскажет Скотту, какая я на самом деле? Камаль качает головой: — Возможно, он вовсе не ненавидит тебя, Меган. И никогда не испытывал ненависти. Возможно, он тоже испугался. И чувствует вину. Судя по тому, что ты мне рассказала, он мало похож на человека с чувством ответственности. Он взял очень юную и очень ранимую девушку и оставил ее одну, когда та нуждалась в поддержке. Возможно, он понимает, что ответственность за случившееся лежит на вас обоих. И сбежал именно от этого. Не знаю, действительно ли он так считает, или просто говорит это, чтобы мне стало легче. Но только это неправда. Я не могу перекладывать свою вину на него. Она целиком и полностью лежит на мне. — Я не хочу принуждать тебя делать то, чего ты сама не хочешь, — говорит Камаль. — Я просто предлагаю тебе подумать о том, что встреча с Маком может пойти тебе на пользу. И не потому, что ты ему что-то должна. Понимаешь? Я считаю, что это он должен тебе. Да, ты виновата, и это факт. Но он тебя оставил. Ты была одна, до смерти перепугана и вне себя от горя. Он оставил тебя в доме одну. Понятно, почему ты не можешь спать. Сама мысль о сне приводит тебя в ужас: ты уснула, и с тобой произошло нечто жуткое. И единственный человек, который мог тебе помочь, оставил тебя одну. Камаль произносит эти слова, и они кажутся вполне разумными. Он говорит так убедительно, с такой теплотой и пониманием, что я почти ему верю. Я почти верю, что есть возможность оставить все это в прошлом, вернуться домой к Скотту и начать жить, как живут все нормальные люди, не оглядываясь назад и не желая сорваться с места в поисках лучшего. Ведь нормальные люди живут именно так? — Ты подумаешь об этом? — спрашивает он, касаясь моей руки. Я улыбаюсь ему в ответ и обещаю. Может, даже сама в это верю, не знаю. Он провожает меня до двери, приобняв за плечи. Я хочу повернуться и поцеловать его, но сдерживаюсь. Вместо этого спрашиваю: — Это наша последняя встреча? Он утвердительно кивает. — Но разве нельзя… — Нет, Меган, нельзя. Мы должны поступить правильно. Я улыбаюсь в ответ: — С этим у меня всегда было неважно. — Но это в твоих силах. Ты сможешь. А сейчас иди домой. Иди домой к своему мужу. Когда за мной закрывается дверь, я еще долго стою на тротуаре возле его дома. Мне стало легче, как-то свободней, но одновременно почему-то печальней и вдруг захотелось вернуться домой к Скотту. Я уже поворачиваюсь, чтобы пойти на станцию, когда на тротуаре неожиданно возникает мужчина — он в наушниках, совершает пробежку, низко опустив голову. Он бежит прямо на меня, и я делаю шаг назад, чтобы не столкнуться с ним, оступаюсь на бордюре тротуара и падаю. Мужчина продолжает бежать, даже не извинившись и не обернувшись, а я слишком напугана, чтобы закричать. Я поднимаюсь и, опираясь на машину, стараюсь прийти в себя. От внутреннего покоя, который я ощущала в доме Камаля, не осталось и следа. Только дома я увидела, что, падая, порезала руку, а потом провела ею по губам. Мои губы измазаны кровью. Суббота, 10 августа 2013 года Утро Я просыпаюсь рано. Слышен шум мусорной машины и мягкий стук капель дождя в окна. Жалюзи наполовину подняты — вчера ночью мы забыли их опустить. Я улыбаюсь своим мыслям. Я чувствую его сзади, теплого, сонного и с эрекцией. Я напрягаю бедра и прижимаюсь к нему. Совсем скоро он пошевелится, чтобы обнять меня и перевернуть на спину. — Рейчел, — говорит он, — не надо. Я холодею. Я не дома, это не мой дом. Ужас! Поворачиваюсь. Скотт уже сидит на кровати, спиной ко мне и опустив ноги на пол. Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь вспомнить, но в голове опять сплошной туман. Когда я открою глаза, все встанет на свои места, потому что я просыпалась в этой комнате тысячу раз, а может, и больше: вот здесь стоит кровать, и если сесть, то будут видны верхушки дубов на другой стороне улицы; слева ванная, смежная со спальней, а справа встроенные шкафы. Эта комната точно такая же, как наша с Томом спальня. — Рейчел, — произносит он, и я протягиваю руку, чтобы дотронуться до его спины, но он тут же вскакивает и поворачивается ко мне лицом. Он выглядит таким же опустошенным, как в тот первый раз, когда я увидела его в полицейском участке — будто его выпотрошили и оставили одну оболочку. Это такая же спальня, какая была у нас с Томом, только это спальня Скотта и Меган. Их спальня, их постель. — Я знаю, — говорю я. — Мне очень жаль. Это было неправильно. — Да, неправильно, — соглашается он, пряча глаза, и уходит в ванную, закрывая за собою дверь. Я снова ложусь и чувствую, как меня охватывает ужас и в животе образуется пустота. Что я наделала? Я помню, как много он говорил, когда я приехала, и никак не мог остановиться. Он был зол на весь мир. Зол на мать, которая никогда не любила Меган; зол на прессу, намекавшую в статьях, что Меган получила по заслугам; зол на полицию, которая так ничего и не выяснила и только опорочила их обоих. Мы сидели на кухне, пили пиво, и я его слушала, а когда допили пиво, перешли в сад, и там он успокоился. Мы пили и смотрели, как мимо проходили поезда, и говорили о всякой всячине: о телевидении, о работе, о том, в какой школе он учился, — совсем как обычные нормальные люди. Я забыла, что должна чувствовать, мы оба это забыли, потому что теперь я все вспомнила. Вспомнила, как он улыбался мне и касался моих волос. Меня словно накрывает волной, лицо заливает краска стыда. Я сознавала, что делаю. И не только не сопротивлялась, а, наоборот, всячески подливала масла в огонь. Я хотела этого. Хотела быть с Джейсоном. Хотела почувствовать то же, что и Джесс, когда сидела с ним по вечерам с бокалом вина в руке. Я забыла, что должна была чувствовать при нынешних обстоятельствах. Меня не смущало, что Джесс в лучшем случае лишь плод моего воображения, а в худшем — что ее нет вообще, а есть только Меган — забитая до смерти и брошенная гнить в лесу. Хуже того, я ничего не забыла. Мне просто было не важно. Не важно потому, что я уже начинала верить всему, что о ней говорили. Разве я сама, пусть даже на самый краткий миг, не допускала, что она получила по заслугам? Скотт выходит из ванной. Он принял душ и смыл с себя все, что могло напоминать обо мне. Выглядит он явно лучше, но, спрашивая, буду ли я пить кофе, по-прежнему прячет глаза. Я не хотела этого, это неправильно. Я не хочу этого делать. Не хочу больше терять голову. Я быстро одеваюсь, иду в ванную и ополаскиваю лицо холодной водой. Тушь для ресниц потекла и чернеет в уголках глаз, губы тоже потемнели. Они искусаны. Лицо и шея красные от раздражения в тех местах, которые он натер щетиной. Перед глазами всплывает вчерашняя картина: его руки на моем теле. Меня начинает тошнить, и кружится голова. Я сажусь на край ванны. В ванной комнате неубрано: грязь вокруг раковины, на зеркале следы зубной пасты. В кружке только одна зубная щетка. Нет ни духов, ни увлажняющих кремов, ни косметики. Интересно, забрала она это с собой, когда уходила, или он просто выбросил все на помойку? Вернувшись в спальню, я ищу следы ее пребывания — халат на двери, расческу на тумбочке, гигиеническую помаду, пару сережек, — но ничего не нахожу. Я прохожу через спальню и уже собираюсь открыть дверцу стенного шкафа, как снизу раздается крик, что кофе готов, и от неожиданности я вздрагиваю. Он протягивает кружку, не глядя мне в лицо, а потом поворачивается спиной и смотрит вдаль: на железнодорожные пути или куда-то за ними. Я бросаю взгляд направо и вижу, что фотографии исчезли — все до одной. Чувствуя, что по коже у меня побежали мурашки, я отпиваю кофе и с трудом глотаю. Так не должно быть. Может, все это дело рук его матери: она убрала все вещи и фотографии. Его мать не любила Меган, он постоянно об этом говорил. И все же разве можно поступать так, как поступил он прошлой ночью? Разве можно трахать незнакомую женщину в супружеской постели, когда после смерти жены не прошло и месяца? В этот момент он поворачивается, смотрит на меня и, мне кажется, читает мои мысли, потому что на его лице появляется странное выражение: то ли презрения, то ли неприязни. Он мне тоже противен, и я ставлю кружку на стол. — Мне пора, — говорю я, и он не спорит. Дождь прекратился. На улице ярко светит солнце, и я невольно щурюсь. К дому приближается мужчина и, когда я выхожу на улицу, едва на меня не налетает. Я закрываю лицо руками и поворачиваюсь вполоборота, чтобы пропустить его, как вдруг всего в нескольких метрах от себя замечаю Анну, которая стоит у своей машины, положив руки на бедрах, и смотрит на меня. Поймав мой взгляд, она качает головой, поворачивается и быстро, чуть ли не бегом, устремляется к своему дому. Я замираю на месте, провожая взглядом ее хрупкую фигурку в черных лосинах и красной футболке. Меня охватывает ощущение дежавю — я уже видела это раньше, видела, как она так бежала. Это случилось вскоре после того, как я уехала из своего бывшего дома. Я зашла, чтобы повидаться с Томом и забрать какую-то забытую вещь. Не помню, что именно, но это не важно, потому что мне хотелось попасть в дом и увидеть его. Мне кажется, это было воскресенье, а съехала я в пятницу, так что прошло меньше двух суток. Я стояла и смотрела, как она переносит вещи из машины в дом. Она въехала меньше чем через два дня после меня, когда моя постель еще не успела остыть. О каком чувстве приличия тут можно говорить? Она поймала мой взгляд, и я направилась к ней. Я понятия не имею, что собиралась ей сказать, но что ничего умного — это точно. Я помню, что плакала. А она, как и сейчас, убежала. Тогда я еще не знала худшего — ее беременность не была заметна. И слава Богу! Думаю, что это убило бы меня. Я стою на платформе, жду электричку и чувствую, что мне нехорошо. Сажусь на скамейку и говорю себе, что это просто похмелье: пять дней ничего не пила, а потом вдруг дорвалась, и вот результат. Но я знаю, что дело в другом. Дело в Анне — в том, что я ее встретила, и в том, какое чувство ощутила, когда смотрела, как она убегает. Страх. Суббота, 10 августа 2013 года Утро Сегодня утром я съездила в спортзал на занятия, а на обратном пути заскочила в торговый центр и купила чудесное платьице фирмы «Макс Мара». (Том наверняка меня простит, когда увидит, как оно мне идет.) У меня было совершенно замечательное утро, но, паркуя машину, я заметила какое-то движение возле дома Хипвеллов — там теперь все время дежурят фотографы — и увидела ее. Опять! Я не поверила своим глазам. Рейчел решительно шагала от дома Скотта, едва не сбив фотографа. Не сомневаюсь, что она только что оттуда вышла. Я даже не расстроилась. Я была ошарашена. А когда рассказала об этом Тому — спокойно и без нервов, — он изумился не меньше меня. — Я поговорю с ней, — сказал он, — и выясню, что происходит. — Ты уже пробовал, — мягко возразила я. — Но это ничего не изменило. Я предложила обратиться к адвокату, чтобы через суд запретить ей к нам приближаться. — Но сейчас она нас больше не донимает, верно? Телефонные звонки прекратились, к нам она не приближается, к дому тоже. Не волнуйся, милая. Я все улажу. Насчет преследования он, конечно, прав. Но мне все равно. Она что-то задумала, и я этого так не оставлю. Я устала выслушивать его советы не волноваться. Я устала выслушивать его обещания все уладить или поговорить с ней, и что она, в конце концов, оставит нас в покое. Если я увижу Рейчел еще раз, то сразу позвоню той женщине из полиции — инспектору Райли. Она показалась мне милой и понимающей. Я знаю, что Тому жалко Рейчел, но, если честно, с этой стервой уже давно пора разобраться раз и навсегда. Понедельник, 12 августа 2013 года Утро Мы находимся на стоянке у озера Уилтон. Мы приезжали сюда раньше в жаркие дни. Сейчас мы сидим рядом в машине Тома, стекла опущены, и дует свежий ветерок. Мне хочется запрокинуть голову, закрыть глаза и слушать пение птиц. Мне хочется держать его за руку и провести тут весь день. Он позвонил вчера вечером и спросил, можем ли мы встретиться. Я поинтересовалась, связано ли это с тем, что Анна видела меня на Бленхайм-роуд. Я заверила Тома, что это не имело к ним никакого отношения и я была там вовсе не для того, чтобы устроить им сцену. Он мне поверил или сделал вид, что поверил, но все равно в его голосе слышалось беспокойство. Он сказал, что ему нужно со мной поговорить.