– Кажется, да. – Родни сглотнул ком в горле. Он не стеснялся. За последние двадцать минут он словно прошел сквозь ад, и ему было все равно, что об этом подумают. – Тогда, – торопливо сказал Лори, желая отвлечь его, – ты можешь рассказать мне о деталях, которые Шоу пришлось пропустить? Какого черта вы вообще все это затеяли? – О чем Шоу успел рассказать тебе? – Родни старался, чтобы его голос не дрожал. – По его словам, все это приключение было постановкой, которую вы с Эпштейном придумали для того, чтобы я хорошо себя вел, – терпеливо повторил Лори. – Он объяснил, что вы запустили целую кампанию с мисс Майо во главе, подругой миссис Ордуэй, которая очень хочет быть актрисой. Будто бы вы пообещали ей, что, если все пройдет успешно, она получит главную роль в нашем новом спектакле. Вот и все, что я успел из него вытянуть. Он не смотрел на Дорис, пока говорил, и она сама боялась взглянуть на него. Кроме того, она опять слышала, как холодно звучит его красивый и богатый оттенками голос. Девушка снова спрятала лицо в ладонях. – Это все, что я знаю, – закончил Лори. – Но я хочу узнать больше. Кто был автором этой блестящей идеи? – Миссис Ордуэй. – Луиза! – Лицо Лори вспыхнуло радостью от этой новости. – Да, я пошел однажды ее проведать, – объяснил Бэнгс, – и проговорился, что ты ничего не хочешь писать, потому что ждешь какого-то приключения. Миссис Ордуэй сказала: «Так почему же вы не устроите ему приключение?» Это, – признался Родни, – заставило меня задуматься. – Ну разумеется! – воскликнул Лори. – Так это была идея Луизы. Бедная Луиза! Я надеюсь, она хотя бы немного повеселилась. – Еще бы! – радостно отозвался Бэнгс. – Я передавал ей новости каждый день. Она сказала, что это веселее, чем спектакль, и что она жива до сих пор благодаря этой истории. – Хм! Так, продолжай. Расскажи мне, как все началось. – Лори улыбался. Если эта только что закончившаяся история была тем дроздом, который пел Луизе Ордуэй в ее последние дни на земле, он не стал бы винить ни птицу, ни тех, кто заставил ее петь. – В тот день мы увидели из окна сторожа в парке, – продолжил Родни, – и я понял, что тебя может заинтересовать. Потом мне пришло в голову, что мы снимем эту самую комнату и поселим в нее мисс Майо. Мисс Майо живет в Ричмонде, в штате Вирджиния, и она самая настоящая звезда любительских постановок. Но она хочет попасть на большую сцену, Шоу сказал тебе правду… – Неважно! – перебил Лори. – Может быть, мисс Майо сама хочет рассказать мне об этом? Бэнгс продолжил: – Эпштейн подумал, что это отличная мысль. Особенно потому, что мы хотели попробовать поставить несколько сцен, которые я придумал для нового спектакля. Но нам удалась только инсценировка самоубийства в самом начале. Потом ты вмешивался во все, что мы пытались сделать, – закончил он со вздохом. Лори счастливо улыбнулся. – А лифтеры были в курсе дела? – спросил он у Дорис. – Нет. Конечно, нет. – Так вот, я хотел сделать так… – уже бодрее произнес Родни. Силы возвращались к нему с невероятной скоростью. Его лицо порозовело, карие глаза были снова полны жизни. И как всегда, когда он думал про работу, Бэнгс перестал замечать все остальное. – Второй акт должен был… Но он был вынужден замолчать, потому что Эпштейн встал со своего кресла, неуклюже подошел к нему и решительно взял его за ухо. – Родни, – сказал он с нарочитой вежливостью, – ты, вероятно, забыл, но нам уже пора уходить… Бэнгс понял его намек. – О, гм… да, – заикаясь, сказал тот удивленно и нехотя встал на ноги. – Погодите минуточку, – произнес Лори. – Перед тем, как вы, ребята, уйдете, нам надо кое-что прояснить. Они повернулись к нему, и выражение полной преданности на их лицах заставило Лори смягчиться. – Я был очень зол по поводу всей этой истории всего лишь несколько минут после объяснений Шоу, – продолжил он. – Вы, ребята, были не очень-то милосердны. Вы дурили меня до последнего. Но теперь я чувствую, что мы наконец в расчете. – В расчете! Mein Gott! – со стоном повторил Эпштейн. – Ты забрал десять лет жизни… – Ты уже отыграл обратно все десять, – радостно напомнил ему Лори. – Отлично! Как я уже сказал, счет равен. Но с этого момента вы все должны понять, что я больше не буду марионеткой, пускай вы и управляли мной с доброй целью. Если мы и дальше собираемся сотрудничать, больше не будет ни розыгрышей, ни слежки. Никто не будет влезать в мои дела. Согласны? – Конечно! – сказал Эпштейн. Он потер бровь. – Я не могу угнаться за вами, ребята, – признался он. Бэнгс кивнул: – Согласен. Бедному Родни слишком сильно прилетело бумерангом. – Со своей стороны, – продолжил Лори, – я обещаю, что сяду за работу над новой пьесой в следующий понедельник. – Что? – закричали Эпштейн и Бэнгс. – Так и поступим. Следующие два-три месяца я должен дежурить у Луизы, и мы напишем пьесу, пока я езжу к ней. Потом, независимо от того, вступит Америка в войну или нет, я поеду во Францию. Но мы обговорим это все чуть позже. Вы уходите? Он проводил их до двери. – Все в порядке, молодой человек? – с грустью спросил Эпштейн. – Ты же знаешь, что мы хотели, чтобы все было хорошо. Ты не обижен? – Ни капли. – Лори пожал ему руку. Затем он крепко обнял Родни. – Увидимся чуть позже, – пообещал он. Родни вдруг смутился. – Возможно, тогда я тоже смогу рассказать тебе новости, – сказал он со смесью триумфа и стеснения в голосе. – Это связано с Соней? – догадался сообразительный Лори. – Ага. Здорово, правда? Лори смотрел на него с удивлением и восторгом. – Клянусь Юпитером, ты был весьма занят! Устраивал розыгрыш для меня и завоевывал прекрасную женщину. Должно быть, это была крайне трудная неделя даже по твоим меркам. – Он обнял Родни еще сильнее. – Я счастлив, старик, – закончил он уже серьезно. – Соня – соль земли. Передай ей, что я вас благословляю. Когда Лори вернулся в комнату, то обнаружил, что Дорис стоит в центре нее и ждет. Что-то в ее позе напомнило ему момент их первой встречи. Она очень хорошо исполнила свою роль. В самом деле, она отлично отыграла большинство сцен. – Вы будете звездой нового спектакля, – весело заметил он, подойдя к ней. – Лори… – Ее голос дрожал. – Ты простил всех. Можешь ли ты простить и меня? – Тут нечего прощать, – тихо сказал он ей. – Тебе выпал шанс, и ты воспользовалась им. Полагаю, любая девушка сделала бы то же самое. Все в порядке, и я желаю тебе удачи. Мы постараемся поставить спектакль, который будет достоин тебя. Он протянул руку, но она отстранилась. – Ты не простишь меня! – закричала она. – Но я… я не могу обижаться. Она отошла от него и, сев в кресло, которое недавно освободил Эпштейн, нагнулась вперед, положив локоть на широкий подлокотник, и взялась рукой за подбородок. Эту позу он уже хорошо знал и успел полюбить. – Я не в обиде на тебя, – повторила она. – То, что я сделала, поистине ужасно. Я хотела вырваться из этой авантюры уже на второй день. Но они мне не позволили. Она подождала его ответа, но он молчал. – Разве ты не понимаешь? – продолжила она. – Я с самого начала жалела, что во все это ввязалась. Я не хотела обманывать тебя. Видишь ли… я не знала тебя, когда все началось. Я думала, что это будет отличный розыгрыш и что это весьма интересно. Потом, когда я встретила тебя и ты оказался таким потрясающим, я чувствовала себя каким-то лживым животным. Я говорила им, что не могу продолжать, но они умоляли и напоминали, что тебе это пойдет только на пользу, да и моей карьере тоже. Они убеждали меня в этом. Лори занял свое любимое место у каминной полки и смотрел на нее, пока она говорила. – Не вини себя, – наконец сказал он. – В этой игре были большие ставки. Все, что ты сказала и сделала, было оправданным. – Я ненавидела происходящее, – повторила она, не обращая внимания на его слова. – И сегодня днем я пыталась все тебе рассказать. Разве ты не помнишь? – Да, я помню. – Он говорил с ней, словно с ребенком, ласково и успокаивающе. – Не волнуйся больше об этом, – сказал он. – Ты обо всем забудешь, когда мы начнем репетиции. Она вскочила на ноги. – Но я уже не хочу участвовать в этом спектакле! – горячо воскликнула она. – Ни при каких условиях я в нем не появлюсь! Я не хочу на сцену. Это была прихоть, импульс. Я потеряла все и навсегда. Я поеду домой, к своим друзьям, в свою Вирджинию. Я… постараюсь забыть все это. Я уезжаю завтра. – Ты взволнована, – сказал Лори, пытаясь ее успокоить. Он взял ее за руки и не отпускал их. – Я заставил вас всех пережить ужасные полчаса. Но я не сделал бы этого, если бы мне не сказали, что во время этого розыгрыша ты думала о спектакле, и только о нем. Она отстранилась и посмотрела на него. – Что ты имеешь в виду? – Я… – Говорить было сложно, но он продолжал. – Я имею в виду, что был настолько глуп и надеялся, что ты… когда-нибудь испытаешь ко мне ответное чувство. Потому что… Ты знаешь… Ты все это время знала, что я… люблю тебя. Но когда я узнал правду… – Ты не знаешь правду. – Она перебила его, и у нее зарделись щеки. – Ты не слышал ни секунды правды. Но ты услышишь ее сейчас. Я не позволю, чтобы все рухнуло из-за глупого недопонимания. Она остановилась, а потом снова заговорила торопливо: – О, Лори, разве ты не видишь? Единственная правда, которая для нас имеет значение, – это то, что я… Я без ума от тебя! Я влюбилась в тебя с самого первого… В тот день, когда ты пришел сюда… О, это ужасно, что ты заставляешь меня все это говорить! Она плакала в его объятиях. Он долго не отнимал рук и молчал. В душе его боролись противоречивые чувства. – Дорис, с тобой я окончательно повзрослею, – решительно сказал он, когда смог говорить. – Со мной тебе будет не о чем беспокоиться. И когда я вернусь из Франции… – Когда ты вернешься из Франции, ты вернешься к своей жене, – твердо сказала она. – Я выйду за тебя до твоего отъезда. Потом я буду ждать и молиться, молиться и ждать, пока ты не вернешься. Но ты вернешься ко мне, – прошептала она. – Я в этом уверена.