— В. ТРИ ICE, ICE BABY РИД Профессор МакКензи хлопнула в ладоши, требуя внимания класса, но, честно говоря, все вокруг меня было приглушено. Я не мог выбросить лицо Чарли из головы. Прошла почти неделя с тех пор, как я видел ее на занятиях по маркетингу (я был ассистентом учителя), и, черт возьми, она произвела впечатление. Особенно то, как скривились ее губы и вспыхнули щеки, когда она поняла, что опоздала на занятие. Что-то странно чужеродное внутри меня ожило. Я посмеялся над собой. Что именно оживает в ком-то, Рид? Ладно, может быть, «ожило» и не совсем подходящее слово, но во мне проснулось что-то чужеродное, и мне понравилось то, что я при этом почувствовал. У нее была кривая улыбка, когда она была застигнута врасплох. Легчайшая из ухмылок, которая сказала мне, что ей не противно, когда на нее смотрят все в классе. Я был заинтригован. Она оказалась гораздо интереснее, чем я ожидал — удивительно, но мне это не стало ненавистно. Что стало огромным изменением на сто восемьдесят градусов, учитывая, что я больше ни на кого не уделял времени. — Итак, все просмотрели свою музыку? Я перешел ко второму акту, все еще не уверенный в нескольких высоких нотах в одном из моих соло. МакКензи настаивала на некоторых своих музыкальных вариантах. Но она была музыкальным гением… Сомневаться в ней было бы спорным вопросом. Шуршание бумаг наполнило аудиторию, и МакКензи улыбнулась: — Хорошо, Амелия, ты первая. Готова? Амелия глубоко вздохнула и посмотрела на меня, ее глаза сузились в предвкушении. Сегодня была наша первая официальная репетиция. Пока никаких расстановок актеров или сценических работ. Просто чтение, но я мог сказать, что Амелия уже жалела, что не может спрятаться в змеиной яме под сценой. Змеи, они же участники оркестра, были злобной группой, которой постоянно нравилось терроризировать хор и студентов театрального факультета. Даже дирижер, профессор Айрис, имела зуб на МакКензи. Если Амелия уже задумывалась о змеиной яме, то она явно была не в лучшем состоянии. Ободряюще улыбнувшись ей, я подогнал ее руками: — Иди. Она стиснула зубы и встала, стягивая с себя фланель. — А теперь, — сказала Маккензи, подняв руки, готовая дирижировать, — давайте начнем с твоей баллады, Амелия. Я перевернул страницы на первую песню Амелии, «Сакс», и начал слушать, как наш аккомпаниатор заиграл медленную мелодию. Давай же, Амелия. У тебя получится. Я придвинулся ближе на своем месте. Через семь тактов Амелия оторвала взгляд от нотного листа, который держала в правой руке, и посмотрела вперед, на пустые места в зрительном зале. Ее левая рука дрожала, и она сунула ее в передний карман джинсов. После еще двух тактов на фортепиано, она открыла рот, но за этим последовала оглушительная тишина. МакКензи остановил пианиста. — Амелия, — сказала она, когда музыка стихла, — в чем проблема? МакКензи терпеть не могла тех, кто тратит время впустую. Я был удивлен, что она была такой спокойной. — Я… мне жаль. Мне нужна минутка, — сказала Амелия, ее глаза молили о прощении. МакКензи отпустила Амелию взмахом руки, и я встал, следуя за ней в зал за сценой. — Что происходит, Амс? — Я не могу этого сделать. Я не умею петь, — Амелия бросила свои ноты на пол, прежде чем взглянуть на меня, и я надеялся, что она не могла увидеть по моему лицу, что я тоже беспокоюсь за нее. Я наклонил голову, готовый возразить, но она покачала головой, останавливая меня. — Нет, серьезно, не думаю, что смогу, — ее голос был таким же надтреснутым и запыхавшимся, каким было бы ее пение, если бы она попыталась. — Тогда попробуй еще раз, — я подошел ближе к ней, игнорируя свирепый взгляд, которым она меня одарила. Она открыла рот, но сначала не издала ни звука. Я уставился на нее, давая ей время прийти в себя. — А что, если все плохо, Рид? Что, если… что, если я плоха? — спросила она с дрожью в голосе, вытирая лицо. Я схватил ее за плечо и сжал его. — Это невозможно, — я одарил ее кривой усмешкой. — Я имею в виду, что это может быть так. Ты можешь быть в чем-то плоха. В конце концов, я не гадалка. Амелия рассмеялась, ударив меня тыльной стороной ладони по животу. — Заткнись, — вздохнула она. — Но я могу быть ужасна. И это пугает меня до чертиков. Я опустил руку: — Ты не узнаешь, если не подтянешь свои трусики и не попробуешь. — Ты слишком сильно веришь в меня, — проворчала она, глядя в пол. — Это уже слишком. Я не создана для того, чтобы быть в центре внимания. Я должна скрываться позади, я должна быть… — Чушь собачья, Она остановилась, ее глаза встретились с моими: — Что? — Я сказал, что твое мышление — это чушь собачья, и оно не поможет тебе добиться успеха. — Черт возьми, Рид. Скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь. Я не собирался быть с ней снисходительным. — Не отговаривай себя от совершения чего-то экстраординарного только потому, что боишься потерпеть неудачу. Она сдулась, но лишь слегка: — Не думаю, что смогу это сделать. — Ну, а я думаю, что ты сможешь. Амелия фыркнула, засунув ноготь большого пальца в рот: — Какой смысл гнаться за мечтой, если ты боишься испытать небольшую боль по пути? — я рассуждал рационально. Она почти решилась на этот прыжок, я практически чувствовал это. — Говорит парень, который уверен в себе как самый решительный человек на планете. Она и понятия не имела. Моя уверенность в себе была в лучшем случае сомнительной, но я был неплохим актером. Я понятия не имел, что произойдет в ту секунду, когда я выйду в реальный мир. Хешер был безопасным местом. Здесь я процветал, но снаружи я не был так уверен. Я был слишком горд, чтобы признать это, но это не мешало мне притворяться, что это не так. — У меня достаточно уверенности для нас обоих, — я наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза. — Спрыгни с этой скалы. Обещаю, что ты достаточно сильна, чтобы достать парашют. Слеза скатилась по ее щеке: — А что, если я сильно ударюсь о землю? — Этого не произойдет. — Ты не знаешь наверняка. Я выпрямился, засунув руки в карманы своих пепельного цвета джинсов: — Я знаю. Хочешь знать, откуда? Она вытерла нос. — Потому что я верю в твой талант. Может быть, и тебе тоже пора начать верить. Амелия избегала моего взгляда, кто-то зацепил ее, и я проследил за ее взглядом.