Он радостно стискивает ее руку. Адриан верит в силу первого впечатления. Наверняка вычитал где-то, что сильное рукопожатие – верный способ расположить к себе людей. – Здрасьте, – говорит он. – Как здорово наконец познакомиться с друзьями Амб! По счастью, Лорен его не поправляет. – Приятно познакомиться, Адриан. Надо бы мне и своего мужа найти. Кстати, мы с ним здесь встретились. – Она поворачивается ко мне: – Но в универе мы были только друзьями. Помнишь Джону Белфорда? – Нет, что-то не помню. Но рада за вас. Я очень даже помню Джону Белфорда, а точнее, помню ночь, которую мы с ним провели на втором курсе после того, как оба напились в стельку на голой вечеринке в ВестКо. Я ожидала найти там Салли – она никогда не пропускала ни одной тусовки, где дресс-кодом было отсутствие одежды, – но вместо нее нашла Джону, или он нашел меня: подкатил со словами, что у меня потрясная фигура. Вскоре мы очутились в его комнате, и он спросил о Гробовщаге, еще когда был внутри меня. «Слушай, а это все правда? – пропыхтел он. – Мне-то ты можешь сказать!» – Да, мы живем душа в душу, – говорит Лорен. – А вы как познакомились? Адриан набирает в грудь воздуха, готовясь возблагодарить интернет, но я опережаю его: – Длинная история. Может, как-нибудь в другой раз. Я больше не могу выносить весь этот спектакль – милая мина сидит на Лорен так же плохо, как когда-то сидела на мне. Слава богу, уже совсем скоро подойдет наша очередь регистрироваться и получать программки и бейджики с именами, который лично я носить не собираюсь. – Да, конечно, – говорит Лорен. – Мы еще сто раз успеем пообщаться. Ой, погоди, давай я покажу тебе детей! У нас их трое. Вот уж не думала не гадала, что стану матерью, да еще и многодетной. – Она мигом достает телефон и листает фотки. Три белобрысые головенки, одна меньше другой. – Разрываюсь между ними и работой – ей-богу, целыми днями решаю чьи-то проблемы. – А кем вы работаете? – спрашивает Адриан. Она явно на то и рассчитывала – что ей дадут повод похвастаться. Я-то знаю, кем Лорен работает, потому что несколько лет назад нашла ее в Фейсбуке. Она психолог, принимает в Бруклине. Перед фамилией у нее значится доктор. От мысли о том, что Лорен лезет в головы к другим людям, я покрываюсь гусиной кожей. – Я психолог, – говорит Лорен. – Работаю по большей части с детьми. Я вскидываюсь, услышав «с детьми». Это была мечта Флоры. Лорен всегда к ней тянуло. Наверное, Флора давала ей ощущение исключительности, которое не мог дать никто другой. – Вот это круто, – говорит Адриан. – Обожаю детишек! Мне не терпится самому стать отцом. Да заткнись ты уже. – Ну что ж, дай бог, – многозначительно произносит Лорен. Как будто проблема – а она, конечно же, не сомневается, что проблема есть – во мне. Я хочу защитить себя, защитить нас, но она не дает мне такой возможности. – Чуть не забыла! Угадай, кого я тут встретила? «Только не произноси ее имя!» – хочется гаркнуть мне, но я сама не знаю в точности, чье – ее. – Кого? – Эллу! В смысле, я знала, что она приедет, но увидишь ее – сама все поймешь. Выглядит потрясающе! А еще Джемму – она, кстати, снималась в одной из серий «Анатомии страсти». Здорово, правда? Я киваю: – Здорово. Лорен знает, как ужалить меня побольнее. Джемма таки стала дипломированной актрисой, а я нет. Я поворачиваюсь к даме за складным столиком. – Амброзия и Адриан Тернер, – говорю я. – Амброзия – какое чудесное имя! Ага, нашла вас. Вы у нас, значит, в Николсон-холле. Вот ваши ключи-карточки, буклет со всей информацией и актуальное расписание. Не забудьте написать на бейджиках имена. – Нет, мы не в Никсе, – возражаю я. – Мы будем жить в отеле. Она еще раз сверяется с лежащими на столе списками, ее лоб прорезают складки. – Да нет же, дорогая, вот, у меня тут написано! Я вытираю руки о джинсы. – Наверное, меня с кем-то спутали. Дама смеется: – С вашим-то именем попробуй спутай! Адриан хватает наши карточки-ключи. – Да ведь это отлично! А отель можно отменить, малыш. Ты, наверное, забронировала здесь комнату и забыла. В этом весь Адриан. Ему и в голову не приходило, что я говорю неправду, когда я уверяла, что в общежитиях все комнаты разобрали. Равно как и сейчас у него и в мыслях нет, что я лгу. – Да я не… – начинаю я, но за нами уже собралась очередь, да и Лорен топчется рядом, с интересом глазея на происходящее. – Ладно. Пошли. Никс – это не Гробовщага. Там я жила на втором курсе и очень ценила наличие внутренней двери между мной и моей соседкой – рыжеволосой Вероникой, которая вечно носила черные футболки с рок-символикой, так что лицо Джима Моррисона натягивалось у нее на сиськах, и ко всем обращалась «эй, чувак». Никаких особых воспоминаний от Никса у меня не осталось, но внезапно силы меня покидают. Я верчу головой, пытаясь отыскать свободный угол, нащупать путь к отступлению – и встречаюсь взглядом с человеком, которого меньше всего хочу видеть. Флора Баннинг не говорит мне ни слова. Уголки рта у нее приподняты, лицо фарфоровое, волосы, все такие же белокурые, зачесаны назад и перехвачены повязкой. – Ты ни капельки не изменилась, – бормочу я так тихо, чтобы Адриан не услышал. – Ты в порядке, Амб? – спрашивает он. – Пошли заберем багаж и распакуемся. Горло у меня пересыхает. Мы с Флорой соревнуемся, кто кого переглядит: она не отводит взгляд, и в конце концов его отвожу я. – Все хорошо, – выдавливаю я, сжимая его руку. – Пойдем отсюда. Когда я снова оборачиваюсь, Флора смотрит на нас. Смотрит на меня. 10. Тогда Я позвонила Билли на следующий день, когда Кевин уехал. И рассказала ей идеальную версию произошедшего – аж сама заслушалась. Мол, встретила в библиотеке парня и он назвал меня красавицей. Билли оценила. Я умолчала об имени Кевина и о том, что случилось после посиделок на Фосс-Хилле. Я умолчала, за каким занятием застукала их с Флорой глубокой ночью, когда, потусив с Салли, вернулась в общагу. Шорох простыней, приглушенные смешки, шевелящийся на кровати ком – два сцепленных тела. Я умолчала о том, как лежала и представляла себе их руки и ноги, переплетенные, словно пряди в мокрой косе. – Как же теперь его найти? – озаботилась Билли. – Это же судьба! Вы просто обязаны встретиться снова! Ее оптимистичный настрой резко контрастировал со скепсисом Салли. – Не знаю, – ответила я. – В принципе он дал мне свою почту… А может, как-нибудь случайно пересечемся. Когда я подняла глаза, Флора стояла в дверях с двумя кружками. Настоящими кружками, а не картонными стаканчиками, которые она обычно приносила из кафетерия, чтобы развести свой веганский горячий шоколад. В одной из кружек, как маленький Эверест, высилась белая горка маршмеллоу. Не знаю, сколько она успела услышать. Но улыбалась она как ни в чем не бывало – она вообще, казалось, состоит из одних улыбок, – и когда я отложила телефон, она села на мою кровать и протянула мне кружку с маршмеллоу. – Что это? – удивилась я. – Горячий шоколад. Я подумала: почему бы нам не завести парные кружки. На моей написано «лучшая», а на твоей – «подруга». Но если ты хочешь «лучшую», возьми! Я решила отдать тебе «подругу» просто потому, что в ней маршмеллоу. Я их не ем, в них желатин. – Ох, как мило, спасибо, – пробормотала я. Мы вовсе не были так близки. Мы обсуждали наших сестер, она рассказывала о своем молодом человеке, расспрашивала меня о Мэтте, а я лгала в ответ. Иногда мы вместе ели, спали в пяти футах друг от друга, она красила мне ногти и заплетала косы. Но тех чувств, которые вызывала у меня Салли, к Флоре я не испытывала. Салли – это был непреходящий праздник, вечная авантюра. Даже кружку Флора подарила не просто так. Это была попытка взять меня в рабство, поставить галочку напротив пункта «университетская подруга» в списке, который она сама себе зачем-то составила. Я не могла не задаться вопросом: почему я? Только потому, что мы вместе живем, или есть еще какая-то причина? – Ты вчера припозднилась? Я не слышала, как ты пришла. – Румянец у нее был конфетно-розовый. – Я старалась не шуметь. – Я отхлебнула из кружки и обожгла себе рот. Интересно, как она отреагирует, если я попрошу ее перестать вести строгий учет всех моих ночных гулянок? – Не хотела тебя будить. Я ожидала, что она смутится – я ведь слышала, как они с Кевином занимались сексом. – Я уже по нему скучаю. – Она откинулась на мою подушку, так что ее пучок расплющился о стену. – Но это такое облегчение, что он меня навестил! Очень тяжело находиться вдали друг от друга, как бы я ни верила в то, что мы все преодолеем. Иногда меня гложет тревога: что он там делает без меня?.. – Это нормально, – сказала я. Очень похоже, что Флорина милота – это маячок, который она вживляет в совесть Кевина, когда чувствует, что он начинает поглядывать на сторону. При взгляде на гигантскую груду маршмеллоу в горячем шоколаде на меня накатило острое желание ее утопить. – Не знаю. Может, у меня паранойя. – Флора отпила из своей кружки. – Но в разлуке начинаешь любить еще сильнее, понимаешь? Я кивнула, хотя понимать не понимала. Меня в разлуке никто сильнее не полюбил. В девятом классе у меня завелся было парень, Уэсли, но моей поездки в летний театральный лагерь в Ньюарке его любовь не пережила. Перед отъездом Уэсли страстно меня целовал и уверял, что будет безумно скучать, а когда я вернулась и, желая сделать ему сюрприз, вместо киноночи в Кункель-парке явилась прямиком к нему, он равнодушно посмотрел на меня из надежного уюта своей прихожей и заявил: а я так понял, что мы решили остаться друзьями. – Он приедет на Хэллоуин, – сказала Флора. – Хочу организовать нам парные костюмы. Скарлетт О’Хара и Ретт Батлер. Я мысленно отметила этот факт. У меня будет шанс еще раз его увидеть. – Прикольно, – сказала я. – А я и забыла совсем о Хэллоуине.