– Обожаю Хэллоуин! – воскликнула Флора, влезая в тапочки. – Это такое удовольствие – надеть маскарадный костюм и на какое-то время перестать быть собой! Это заявление растравило мне душу, у меня даже загривок поднялся, как у зверя. Все у Флоры есть – даже смелость признаться, что иногда ей хочется побыть кем-то другим. – Может, вы со Слоан возьмете нас на хэллоуинскую вечеринку, – проговорила она. – Мне хочется, чтобы Кевин познакомился с моими друзьями. А ты ведь моя подружка, да? Шоколад был слишком сладкий, и подружкой я Флоре не была. Слишком большая ответственность. На что мне подруга вроде Флоры – ведь я всегда буду чувствовать себя ниже ее, ведь она будет задавать уровень, достичь которого мне никогда не удастся. – Ага, – вяло отозвалась я. – Типа того. Я не собиралась в самом деле писать Кевину. Но тайное знание, что он вовсе не такой, каким его пытается представить святоша Флора, приносило мне удовлетворение. Будь он такой, он не дал бы мне свою почту. Он бы честно сказал Флоре, что мы уже успели встретиться. А еще скорее – мы бы и вовсе не встретились, и он уж точно не стал бы рассиживаться со мной на Фосс-Хилле – воспоминание, которое становилось зыбче с каждым прожитым часом. В то время как тот кусочек реальности, где я была с Кевином, тускнел, день, который с ним провела Флора, являлся мне разъятым на все более мелкие подробности. – Ой, я же забыла с тобой поделиться, что мне Кевин сказал! – воскликнула она в Моконе. И, не дожидаясь моего отклика, бросилась бахвалиться какими-то плюшевыми фантазиями: – Представляешь, у него на тумбочке у кровати стоит моя фотография! Поэтому, перед тем как заснуть, он всегда видит меня! Ее слова язвили, как шипы, напоминая, что у меня-то никого нет. Я попыталась не обращать внимания. Но она не унималась: – По ночам Кевин смотрит на звезды и загадывает что-нибудь про меня. Он говорит, что в такие минуты чувствует незримую связь между нами. Больше всего мне хотелось, чтобы она заткнулась. Я не могла заставить себя даже посмотреть ей в лицо, на улыбку до ушей и разрумянившиеся щеки – не Флора, а ожившая картина счастья. Однажды и я испытывала нечто подобное – помнится, когда я встречалась с Мэттом, Билли закатывала глаза и в шутку говорила, что я просто несносна. Может быть, именно поэтому через три дня после приезда Кевина, когда его «красавица» лишь слабым эхом отдавалось у меня в ушах, я села за ноутбук. Попробую-ка я расшатать эту самую незримую связь, о которой Флора так и будет трепаться до тех пор, пока все предсказуемым образом не рухнет. Меня зацепили ее слова: «Иногда меня гложет тревога: что он там делает без меня?..» И правильно гложет. Сущее безрассудство – так доверять людям, как Флора. Я залезла на страничку про Джона Донна в Википедии и сконстролила письмишко вроде бы незатейливое, но эдак невзначай интеллектуальное. «Привет, это Амб! Еще раз спасибо за помощь с эссе – я получила «отл»!» Я сдобрила письмо отсылками к творчеству Джона Донна и высоколобыми фразочками, которые Кевин должен оценить. И нажала «отправить». Ответ пришел через два дня. В эти два дня я беспрестанно проверяла почту, в лихорадочном нетерпении ожидая, не явит ли мне ноутбук весточку от bigmac10. В пятницу, вернувшись после ужина в Саммерфилдсе с Салли и Джеммой, я наконец обнаружила долгожданное сообщение. «Привет Амб рад был повидаться. По ДД я спец! А ты наверняка замутила классное эссе – ты ваще умняха». О Флоре ни слова. Но и на флирт ни намека, хоть я и удостоилась звания «умняхи». Я могла больше не писать. Но меня заело. Мне хотелось посмотреть, как далеко он зайдет, какую часть себя обнажит через экран компьютера. Я ответила на его письмо, но на этот раз обошлась без нашего общего друга Джона Донна. Пожаловалась на курс введения в драматургию и профессора Огдена с его масляными глазенками. Призналась, что хочу стать актрисой. Я проверяла его – что он предложит взамен? Насмотревшись, как Салли обходится с парнями, я усвоила ее методу. Для нее это была сложная система взаиморасчетов. Она давала немного – наклонялась вперед, смеялась над шуткой, приспускала лямку лифчика с голого плеча. И брала как можно больше взамен. Приход у Салли всегда превышал расход. Он ответил почти сразу же. Я представила себе, как он сидит, сгорбившись, над клавиатурой. Тесно ему на мальчишеской кровати. «Плохие преподы бесят! Твой походу тот еще мудак. Каково это учиться на актрису? Звучит круто. Мне кажется из тебя выйдет актриса у тебя внешность подходящая. Я пошел на юриста но рили мне хочется заниматься в этой жизни чем-то более интересным. Только вот боюсь моим предкам эта идея не очень понравится. А кто платит тот и заказывает лол». На «лол» я решила не обращать внимания. Я терпеть не могла этот эсэмэсочный сленг, отсутствие пунктуации, сокращения. Дома в Пеннингтоне я хранила под кроватью коробку с письмами, которые мой дедушка Веллингтон писал моей бабушке из армии. Жизнь и смерть, все на разрыв, все дедушкиным вычурным почерком. «Моя возлюбленная», – называл он ее. Я решила не обращать внимания на «ахаха», потому что Кевин изливал мне душу. Сомневаюсь, что он мог открыться Флоре. Она душила его своими огромными ангельскими крылами, лишая его права на изъяны. Я осмелела: «Ох и пришлось же мне пободаться с родителями, чтобы они разрешили мне здесь учиться! Но я твердо решила, что нужно стремиться к тому, чего хочешь. Жду не дождусь, когда они приедут меня навестить». Это уже перебор, подумала я сразу после того, как отправила письмо. Слишком очевидно, что я закидываю наживку, подманивая его к черте, которую он все равно не переступит. Но ответ пришел быстро. Дело было в пятницу вечером. Неужели у него на сегодня никаких планов? Мы с Салли собирались на концерт в Эклектике. Меня вдруг охватила безмерная усталость от одной мысли о том, что придется покинуть комнату. В Эклектике никому до меня дела не будет – а Кевину было. Как давно в последний раз парень по-настоящему меня выслушивал… «Щас угадаю. Ты тоже младший ребенок в семье. Младшие всегда готовы на что угодно лишь бы добиться своего (я не исключение)». Он флиртовал со мной – в этом не было никакого сомнения. Я быстренько извлекла одну из тетрадей на пружинках, в которых писала на парах, и пометила ключевые моменты: «Младший ребенок. На юриста». «Моя сестра, Тони, на два года старше. У нее красивый нос и научный склад ума». Это было рискованно – самой указать на свои недостатки. Мне захотелось вернуть письмо обратно из пустоты, в которую оно улетело. Еще решит, что я просто очередная свистушка, неуверенная в себе и помешанная на своей внешности. Я должна быть другой. «Ты к себе слишком строга. У тебя отличный нос. Да и лицо то же». Я чуть слюной не поперхнулась. Он сидит и представляет себе меня. Может, рука у него уже ползет в штаны. У меня есть над ним власть. Прежде чем я придумала ответ – не так-то просто одновременно и посмеяться над собой, и показать себя в лучшем свете, чтобы самоуверенность сочеталась с легким самоуничижением – в комнату вломилась Флора. Она прижимала к уху телефон и смеялась, и это был кевиновский смех – нежный, девичий. – Так значит, ты обедал с Адамом, – сказала она в трубку, глянув на меня с извиняющейся улыбкой. Интересно, давно они треплются? Выходит, он отвечает одновременно и ей, и мне? А она выясняет, с кем он обедал, желая держать руку на пульсе. Я напечатала ответ – предельно честный и откровенный. Я не могла себе представить, чтобы Флора так открыто озвучивала свои страхи. «Иногда у меня ощущение, будто все ждут, что я должна быть кем-то другим. Никого не интересует, какая я на самом деле. Я бьюсь, бьюсь – по-моему, больше, чем все окружающие. У тебя не бывает такого чувства? Чем ты на самом деле хочешь заниматься в жизни?» Если он ответит, пока разговаривает с Флорой, это будет кое-что значить. Мне необходима была эта победа над девушкой, скроенной удачнее, чем я. Чем дольше я ждала, тем глупее себя чувствовала. Сочинила себе какую-то сказку и пытаюсь возвести целый замок там, где и хижину-то соломенную не построишь. Но тут пришел его ответ – и надо сказать, я ждала не зря. «Знакомая история. Отец хотел чтобы мы с Томасом пошли на юридический как он а потом гребли деньги лопатой купили здоровенный домище и завели по паре спиногрызов. Томасу это все норм – он мечтает разбогатеть. А я всего-то хочу чтобы меня понимали. Умеешь хранить секреты? Мне хочется писать. Прозу стихи. Иногда я даже думаю что смогу стать писателем но потом сам себя убеждаю не валять дурака». Все мое тело гудело от напряжения. Это был не столько секрет, сколько перчатка, прицельно брошенная, чтобы проверить, как я отвечу. Я тщательно подбирала слова. «Значит, становись писателем! Что тебе мешает попытаться? Начни писать в свободное время. Уверена, у тебя большой талант!» «Лол. Ты мне льстишь. К тому же я понятия не имею о чем писать. Моя жизнь как то самое колесо: я его ненавижу и хочу соскочить а как не знаю» Он хочет, чтобы его поняли, увидели таким, какой он есть. А он, в свою очередь, видит меня – такое у меня возникло ощущение. Какое же облегчение – знать, что я все-таки не невидимка! «Ох, как мне все это близко! Наверное, прозвучит странно, но мне кажется, мы понимаем друг друга. Если хочешь, пиши мне каждый раз, как почувствуешь, что нужно выговориться». Он долго не отвечал, и я сидела кусала ногти, постепенно стервенея. Грызла, пока не стало больно, пока мягкая кожица под ногтями не обнажилась во всем своем освежеванном красном великолепии. Флора все висела на телефоне. Я сидела в темноте, на кровати, и слушала ее нескончаемые речи, монотонию которых разбавляли только всплески смеха. Ярость ворочалась у меня в животе огромным раскаленным шаром. Она принимала Кевина как должное, а значит, не заслуживала его. Я обновляла входящие раз десять по меньшей мере. Когда наконец пришло новое письмо, я чуть не уронила ноутбук на пол в попытке удержать его. Ответ Кевина был тем самым подтверждением, которое мне требовалось. «Я не ошибся когда встретил тебя. Ты другая. Мне кажется мы можем друг другу помочь но пока это должно остаться между нами ок? Другим об этом знать не обязательно». Я решила не обращать внимания на отсутствие запятых. Он пишет о наболевшем, торопится – это можно простить. И я прекрасно поняла, на что он намекает в конце. Он не хочет, чтобы о нашей переписке узнала Флора. Меня пробила дрожь. Теперь у нас есть тайна, которая принадлежит только мне и ему. До меня вдруг дошло, что времени уже много. Убрав ноутбук, я сделала ручкой Флоре, которая по-прежнему висела на телефоне, и постучалась к Салли. – Открыто! – гаркнула она, перекрикивая музыку. Она сидела на кровати в одном топе, без лифчика. – Опаздываешь, – бросила она. – Извини. Надо было разобраться с делами. – Я закрыла за собой дверь. – Да пофиг, – Салли критически осмотрела меня. – Что у тебя на башке? Ты что, прямиком из-под парня? Я покачала головой: – Нет, просто не успела выпрямить волосы. Я так и не поняла по выражению ее лица, считает она мой вид смешным или безобразным. – Ты сегодня какая-то странная! – кричала она позже, когда мы бились под рок-кавер среди ломающихся тел. Кучка парней пялились на нас и тыкали пальцами, словно мы принадлежали к другому виду. Но меня они не видели – только участки лоснящейся от пота кожи. – Знаю! – отозвалась я. – Извини! Голова забита черт-те чем. – Только не говори, что парнем, – с серьезным видом потребовала она, хватая меня за запястье. – Никто из них не стоит того, чтобы все разрушить. – Да нет, что ты… Я не готова была говорить о Кевине, и потом, меня зацепило это категоричное «все» – неожиданный знак уязвимости и заодно доказательство того, что я наконец-то закрепила свое положение. – Хорошо, – сказала она и потерлась щекой о мое плечо. Я даже не подумала, чем чреват тот факт, что наше существование основано на ее хорошо замаскированном страхе. И что ей нечего будет терять, если возникнет риск потерять меня. 11. Сейчас Кому: «Амброзия Веллингтон» a.wellington@wesleyan.edu От кого: «Совет выпускников Уэслиана» reunion.classof2007@gmail.com