Тема: Встреча выпускников 2007 года Дорогая Амброзия Веллингтон! Теперь, когда Вы вернулись в родные общаги, самое время начать праздновать! Помните, какой разгул тут царил в былые времена? Все мы тогда творили черт знает что! Так давайте же проверим, кто по-прежнему способен зажигать так, словно каждая вечеринка – последняя в жизни! Искренне Ваш, Совет выпускников Нам достается комната на втором этаже Никса, в блоке на двоих – такая же планировка, как была на втором курсе у нас с Вероникой. Я пишу Хэдли и Хизер, спрашиваю, в каком общежитии они, но ответа мне нет. Как только мы оказываемся в комнате, Адриан прижимает меня к двери. Я отвечаю на его поцелуи, но не закрываю глаз. И поэтому замечаю, что внутренняя дверь, ведущая в соседнюю комнату, приоткрыта. Погладив Адриана по плечам, я выскальзываю из его объятий, слегка толкаю дверь – и она распахивается настежь. Перед кроватью лежит чемодан на колесиках в черно-белую клетку. Кто-то здесь уже побывал. Кто-то будет с нами жить. Адриан вслед за мной просовывает голову в дверь. – Похоже, у нас будут соседи. – Я думала, тех, кто приехал на встречу выпускников, с соседями не селят, – бормочу я. Но это следовало предвидеть. Я поворачиваюсь к Адриану. Кожу покрывает ледяная испарина, хотя саму меня бросает в жар. – Что-то мне нехорошо. Может, поехали отсюда? Адриан крепко целует меня в макушку. – Ты слишком нервничаешь. Забей ты на все! Ты такая соблазнительная. – Его губы скользят по моей шее. – Мы не можем сейчас уехать. Ведь ничего еще даже не началось! «Именно что», – хочется ответить мне. Дверь в коридор со щелчком открывается, и на пороге возникает она – такая же, какой я ее помню. Салли. Волосы у нее по-прежнему длинные, она в темных джинсах и топике, тощая, как девочка-подросток. Фирменные тяжелые брови вразлет, губы, изогнутые в неизменной усмешке. У нее хватает наглости сделать изумленный вид, вытаращить глаза – словно то, что мы оказались в одной комнате, для нее такая же неожиданность, как для меня. Она прислоняется к косяку и шкрябает по полу подошвами полусапожек. – Так это ты ее послала! От первой ее фразы у меня мурашки бегут по коже. Я уже и забыла ее голос – его гипнотическую притягательность, колдовскую силу его тембра. А потом до меня доходит смысл сказанного. – Нет, я вовсе не… – Но я не могу сказать больше, потому что рядом нетерпеливо топчется Адриан и, как водится, уже тянет руку для рукопожатия. – Послала что, малыш? Добрый день! Я Адриан, муж Амб. Рот Салли растягивается в мегаваттной улыбке. – А я Салли. Приятно познакомиться. Она ничего не посылала. Так, студенческая шутка. – Погодите… Так вы знакомы? – Можно и так выразиться, – говорит она. – На первом курсе мы обе жили в Баттсе. – В одной комнате? – уточняет Адриан. – Лучше бы в одной, – отвечает Салли раньше, чем я успеваю вставить хоть слово. – Мы были не разлей вода! – Круто! – восклицает Адриан. – Не терпится услышать подробности! Салли бросает взгляд на меня, и я понимаю, о чем она думает. Ах ты гадкая девчонка. Ничего ему не рассказала. – Всенепременно, – говорит она нараспев, кокетливо, так по-саллински. – За эти выходные ты еще наслушаешься про наши проделки. Адриан принимается рассказывать одну из своих баек, которую я уже много раз слышала, – про своего соседа на первом курсе, который писал курсовые на заказ. А я не могу отвести глаз от Салли, от очертаний ее лица. Мне не столько страшно, сколько нестерпимо горько. Как же жаль нашего неслучившегося будущего! Мы хотели сфотографироваться в магистерских мантиях на выпускном, переехать в Лос-Анджелес, ходить на прослушивания и вместе блистать на «Оскаре». Планов было громадье, а в итоге – пшик. – Адриан, – говорю я, – кажется, я зарядник в машине забыла. Не принесешь? Парковка как раз за нашим корпусом. – Да, малыш. Нет проблем. Поболтайте тут без меня. – Он натягивает бейсболку и направляется к выходу, позвякивая ключами от машины. Мне не хочется, чтобы он уходил, – здесь его нужно держать на поводке покороче, – но в этой комнате, где между нами вздувается прошлое, ему сейчас опаснее находиться, чем за ее пределами. Салли захлопывает за ним дверь и приваливается к ней спиной. Покопавшись в сумочке, она выуживает помаду. – Если б я тебя не знала, подумала бы, что тебе захотелось провести со мной время наедине! Она говорит со мной так же, как и раньше. Весело и не всерьез – даже когда все очень серьезно. Ее взгляд прожигает насквозь. И, как встарь, меня непостижимым образом затягивает в транс, который она генерирует, – хотя я знаю, чем это чревато. – Смотри, что мне пришло, – я хватаю сумочку и извлекаю записку из конверта. – «Обязательно приезжай. Нам надо поговорить о том, что мы сделали той ночью». Но о чем тут говорить? Ты еще тогда дала понять яснее некуда, что считаешь по этому поводу. Она поворачивается ко мне спиной и размашистым шагом направляется в свою комнату. Я смотрю, как она расстегивает молнию на чемодане и роется в нем, а потом появляется с конвертом. – Ты мне это объясни. Она сует конверт мне в руки. Я открываю его, хотя уже знаю, что внутри. Та же самая записка, только конверт адресован ей. Изящным почерком на нем выведено: Слоан Салливан. Я мельком замечаю адрес – Манхэттен. Сердце у меня начинает колотиться. Она все время где-то рядом – возможно, мы не раз проходили друг мимо друга на улице. – Это не я писала, – говорю я. – Ну и не я. Мы смотрим друг на друга, ожидая, кто первый развернет змеиные кольца и нанесет удар. Наконец я не выдерживаю: – Там ведь никого не было! Она издает смешок, резкий и невеселый: – Там были все! Ты что, издеваешься? Половина девчонок видела, как ты зашла с ним в туалет. Другая половина убеждена, что это была я. – Но столько лет прошло! Кто сейчас будет какие-то записки писать? Она пожимает плечами. Подбородок у нее резко очерчен, шея тонкая. – Вероятно, тот же человек, который решил поселить нас в одну комнату. И у него наверняка есть веская причина. Я качаю головой: – Но как он может быть уверен, что мы вообще приедем? – Видимо, он понимает: мы приедем друг ради друга, – говорит она, как будто не отбросила меня в свое время, как отмершую кожу. – Но что ему от нас нужно? – Я смотрю на собственные джинсы, голова идет кругом. Салли права. Там были все. Мы были очень неосторожны. Кто-то что-то знает. И знает давным-давно. – Это очевидно, – говорит Салли. – Ему нужна правда. 12. Тогда Мы с Кевином переписывались все выходные, перебрасываясь признаниями, словно репликами в разговоре. Начиналось все как эксперимент – или я пыталась себя в этом убедить, – но очень быстро превратилось в зависимость. Кевин был в сотнях миль от меня, но мое взаимодействие с ним было более материальным, чем с парнями в кампусе. Я узнала, что Кевин в начальной школе боролся с лишним весом, пока не стал заниматься футболом, который и положил начало его преображению. Я с удовольствием представляла себе юного Кевина, еще не нарастившего защитный панцирь и не сознающего той силы, в которую он входил. Он признался, что проснулся рано утром и сел писать, и спросил: не соглашусь ли я прочесть рассказ, над которым он работает? «Я знаю ты скажешь все как есть. У тебя потрясное чувство юмора. Тот кто сказал что девушка не может быть одновременно сексуальной веселой и умной просто не встречал тебя;)» После истории с Мэттом моя уверенность в себе была ободрана до костей, а теперь Кевин слой за слоем наращивал мясо, отстраивая меня заново. Я поведала ему о ролях своей мечты. Я не хотела становиться любимицей Америки, умилительно нескладной девчонкой, в которую влюбляются мужчины, – мне грезились дерзкие, отталкивающие персонажи. Побриться налысо, довести себя до измождения ради одной роли, растолстеть ради другой. Хамелеон – вот как меня будут называть. «Ты будешь велеколепна в таких ролях, – писал он. – Только не забудь обо мне когда станешь суперзвездой ок?» Я проигнорировала «велеколепна». Он словно подносил мне зеркало, которое не отражало недостатки, а наоборот, подчеркивало достоинства. Я сохраняла его сообщения в папке «КМ» в своей почте и каждый день заходила туда, чтобы перечитать всю нашу переписку. Удивительное дело: мне казалось, что мы уже обменялись сотнями писем, а на самом деле их было всего ничего. Единственный предмет, которого мы не касались, была Флора. Меня так и подмывало невзначай втиснуть ее в очередное письмо, просто чтобы посмотреть на реакцию Кевина. Вдруг плотину прорвет. Упомяну ее – и мы как начнем честить ее наперебой. Я расскажу Кевину, какая она ханжа. Он признается, что только вдали от нее чувствует себя свободным.