Отговорка, к которой я и раньше, бывало, прибегала. «Ты был так пьян, что ничего не помнишь». Но в этот раз он видит мою ложь насквозь. И выгибает бровь. – Нет. Ты сказала, что между вами особой дружбы не было и на встрече выпускников она вряд ли появится. Но это прозвучало так, как будто она до сих пор… как будто она не… Я не хочу, чтобы он произносил это слово. Меня корежит, когда я его слышу. Но Адриан неминуемо его произнесет – для людей это способ справиться со своими переживаниями. Мы проговариваем трагедии, потому что они слишком огромны, чтобы держать их в себе, а с помощью слов мы дробим их на посильные куски. – Ты могла бы сказать мне правду, – говорит он. – Я хлопал глазами, как идиот, когда Элла упомянула вечер ее памяти. Ты могла бы сказать мне, что она умерла. Вот оно, это слово – во всей своей бесповоротности. Я знаю, что она умерла. Умерла давным-давно. Но мне не становится легче это слышать. Такие слова всегда заново растравливают рваную рану вины. – Я не люблю об этом говорить. – Нутро мне жжет тошнота. – Все это очень тяжело. Адриан открывает было рот, но потом заключает меня в объятия. Я перевожу дух. Он не знает, кто я, и я позабочусь о том, чтобы он никогда этого не узнал. «Я не люблю об этом говорить». Ведь тогда придется признаться, что это я ее убила. 24. Тогда Мы уничтожили Флору дважды. Мы погубили ее на Хэллоуин, в ту ночь, когда она изменила Кевину. Но то, что ее доконало, произошло позже. Наутро после Эклектика я спросила, все ли с ней в порядке. Она не встала по будильнику в свои обычные семь утра, а все валялась в постели. – А почему должно быть не в порядке? Голос был не ее. Какой-то плоский, без заливистости, без типичных Флориных модуляций. Она не хотела говорить о том, что произошло. Не хотела говорить о том, как виновата перед Кевином. Вообще не хотела говорить. Всю неделю она сидела над учебниками, заткнувшись наушниками, и едва удостаивала меня чем-то большим, чем кивок. Двери на нашем этаже казались голыми без жизнеутверждающих лозунгов на разноцветных листочках. Она стала куда-то отлучаться по ночам, и эти отлучки вселяли в меня тревогу: а вдруг она разговаривает с Кевином? Однажды я вошла в комнату, а она как раз говорила по телефону. Сердце у меня чуть не выскочило из груди. Но на том конце провода оказалась всего-навсего ее сестра. – Я тебя люблю, Поппи, – этой фразой Флора всегда завершала их беседы. Она считала дни до Дня благодарения. Я понимала, что она хочет увидеть Поппи и Кевина. Я тоже считала дни. Наконец-то он с ней порвет! По его последним письмам чувствовалось, что он набрался решимости. «Ты конечно права мы переросли эти отношения а я все делаю вид что нет потому что все вроде как привыкли что мы пара. Но ты уж потерпи» Он указывал мне, что делать, и мне это не нравилось. «Что значит «потерпи»? Я просто хочу знать, какие чувства ты ко мне испытываешь». Я теряла над собой контроль и ощущала, что если когда-то во мне и было для него какое-то очарование, то оно улетучивалось на глазах. «Ты знаешь что я считаю тебя красавицей Амб. Но все так запуталось и я пытаюсь собраться с мыслями но пока я это дерьмо не разгребу мы с места не сдвинемся понимаешь?» Я даже стала думать: может, он ничего, кроме «красавицы», предложить не в состоянии? Эффект от этого слова поизносился, я хотела большего. А слышала только «потом, потом, мне надо собраться с мыслями, мне надо дождаться удобного момента». И тут я вспомнила о фотографии, которую сделала на Хэллоуин. Короткое розовое платье Спящей Красавицы взбито на Флориной спине, ее губы слились с губами летчика. Парни, которых я никогда не узнаю без костюма, трое Лап, которые бродят по кампусу и знают, какова на вкус кожа у нас под одеждой. Впрочем, парни значения не имеют. А вот фото имеет, и еще какое. Если понадобится, я пущу его в ход. Незадолго до Дня благодарения я шла по Центру искусств на пару, и тут меня нагнала Элла. – Амб, нам надо поговорить о Флоре. В голосе у нее звенели слезы. Я закатила глаза за солнечными очками. Меня раздражало, что Флора все время в фокусе моей жизни. Флора и Салли были как солнце и луна, а я оставалась послушным спутником, вращающимся по их орбитам. – А что с ней приключилось? – Я прибавила шагу, заставив Эллу перейти на трусцу. Она едва поспевала переставлять свои ножки-бревешки. – Да ты сама наверняка заметила, что она в последнее время какая-то странная. А сегодня утром я застала ее в ванной в слезах. Она даже не заметила, как я вошла, – стояла над раковиной и выла белугой. А потом сказала, что у нее аллергия! – Может, и вправду аллергия? – Ну ты совсем, что ли, Амб! – В ее устах мое имя прозвучало колко, обвинительно. – Ее после Хэллоуина как подменили. Ты же с ней живешь! Тут что-то очень серьезное. Я развернулась так стремительно, что она чуть в меня не врезалась. – Да ладно тебе драмы разводить! Поди учеба ее заманала. Откуда мы знаем? Люди не обязаны круглыми сутками лучиться счастьем! Если так переживаешь, сама с ней и поговори. Не знаю, последовала ли она моему совету. Зато отлично помню, что она крикнула мне вслед, когда я была уже на пороге театра: – Я тебе говорила: не надо ей столько пить! А ты не слушала! После пар мы с Салли сели на скамейку на лужайке под сенью ЦИ, и я передала ей этот диалог: мол, как же Элла меня достала. – Да, она та еще зараза, – согласилась Салли. – Но это Флорина проблема, а не наша. Ее мучает чувство вины. В Спенсе у нас была одна девчонка, которая нарезалась на вечеринке и дала двоим парням, хотя все знали, что у нее есть бойфренд, который живет в другом штате. Иви слышала, как она позвонила ему прямо с вечеринки повиниться – настолько была бухая. Он послал ее прямо по телефону. Тогда она взяла и напередозилась, чтобы его замучила совесть. При упоминании Иви я скисла. Я не любила, когда Салли о ней говорила. – Ну и сучка, – буркнула я. Сквернословие – это был верный способ заслужить одобрение Салли. Я постаралась сделать вид, что передоз меня не шокировал. Это было бы слишком предсказуемо. – Вот именно. Как там, кстати, Кевин? Бросил наконец Флору? Я рассказала о последних его письмах. Он, мол, все с мыслями собирается. – Ну так помоги ему собраться! – Она закурила следующую сигарету. – А то она убедит его, что им вовсе не надо расставаться. Парни такие идиоты! Не любят отрывать жопу и что-то в жизни менять. – Но что еще я могу? Я внушила ему, что у нее шуры-муры с другим парнем. Созваниваться они почти перестали… Салли постучала по сигарете длинным указательным пальцем. – Пора поднимать ставки. Замани его сюда. И оттрахай до потери пульса. Опять это почти царственное «мы», повисшее в холодном воздухе, как дым. Я воспряла духом. У меня есть фотография, у меня есть воображение – не знаю даже, что способно причинить больше вреда. – Но как я его сюда заманю? – проговорила я. – Как-как – уломай. А еще лучше – сделай так, чтобы он сам примчался, теряя тапки. – У меня есть идея, – сказала я. Салли протянула мне свою сигарету. – Уже хочется, чтобы все стало как прежде, – сказала она, надув губы. – Такое ощущение, что мы только о них и говорим. Все Кевин да Флора. Тоска… Я сделала затяжку. – Знаю. Прости. Когда они наконец разбегутся, все станет по-другому. Ее губы сложились в усмешку: – Да уж хотелось бы! «Она тебе изменила, – написала я тем же вечером. Флора спала напротив, надвинув на глаза розовую атласную маску. – Это произошло на Хэллоуин. У меня есть доказательства». «Покажи» «Приезжай и сам все увидишь. В эти выходные. У меня уже нет сил хранить все в тайне». Я в точности выполняла инструкцию Салли. Уламывала, а между строк нагнетала интригу. На следующее утро он отписался: «Завтра приеду». Ни точки, ни здрасьте, ни до свидания. Я даже удивилась, что все оказалось так просто. Я отравила их отношения с обеих сторон, и теперь пришло время высосать яд из Кевина. Он – тот герой-любовник, которого я заслужила. Наступает мой черед сыграть при нем ведущую роль. На следующий день, к моему изумлению, Флора сняла наушники и подсела ко мне на кровать. Я отодвинула конспекты – все равно не могла ни на чем сосредоточиться, кроме нашей собственной бездарной пьесы. Мои оценки вошли в пике. Настоящее образование я получала за пределами аудиторий. Сама жизнь преподавала мне актерское мастерство.