– Мне что так, что эдак: все равно смотрюсь как Шалтай-Болтай. – Джек, перестань. Ты выглядишь просто красавицей. Фин, потянувшись, взял одну из моих потных ладоней. – Терпеть не могу, когда ты так говоришь. – Тем не менее это правда. Ты буквально цветешь. Его васильковые глаза были так чисты и безмятежны, что вот так бы взяла и мазнула ему по губам. А потому я отвернулась, предпочитая смотреть на других бедолаг, что торчали здесь в приемной. Приемная неотложки: хуже места не бывает. Разномастное собрание персонажей, сведенных воедино скверными новостями и обстоятельствами. Хотя не сказать, что в кабинете моего акушера-гинеколога намного лучше. У нее приемная обычно заполнена кумушками вдвое моложе меня, которые неуемно щебечут. И их вопрос ко мне неизменно один и тот же: «А сколько вам лет?» Достаточно, чтобы понять: надо было думать, прежде чем залетать в таком преклонном возрасте. С минуту пальцы Фина поглаживали мне руку, а затем вкрадчиво оплели запястье. Я выдернула ладонь: – Перестань. – Да я просто проверяю, – сознался он пристыженно. – Никаких больше проверок. Есть кому проверять. Иначе зачем мы здесь? Утром, когда мерили давление, оно оказалось 160 на 100 – опасно высокое. И вот теперь мы маемся в неотложке, проверяем мне мочу на белок – не усилился ли токсикоз. Если да, то Фин с доктором могут настоять на госпитализации – они такие. Хотя до срока мне вроде еще три недели. Еще больше, чем желание отрешиться от бремени, надо мной довлеет страх сделать это раньше положенного. Получается, в свои сорок восемь я все еще слишком молода для материнства. Если до конца моей бездетности остается три недели, то уж лучше я их отбуду, даже если меня хватает лишь на то, чтобы хрустеть чипсами и задрав ноги глядеть сериалы. – Фин, у тебя там чипсы есть? В подготовке к моему деторождению Фин взялся таскать с собой вещмешок для памперсов, в котором, однако, вместо них лежала всякая нездоровая закусь, а еще несколько совсем уж гибельных для здоровья стволов. Постепенно дело дошло до того, что наплечная кобура на меня больше не налезала, а до ножной я уже не дотягивалась, так что Фин один носил оружие за нас двоих. На мой вопрос он поставил перед собой нашу аляповатую торбу с Лягушонком Кермитом и вытащил из нее пакетик сырных читосов. Жаль, что не чипсы с беконом, но на безрыбье… Я надорвала пакетик зубами и сунулась в него. Фин охлопал свои джинсы и, вынув сотик, прищурился на экран. – «Горизонт чист, – прочел он вслух. – Как там Текила?» Снаружи на карауле бдил мой бизнес-партнер Гарри Макглэйд. Много месяцев назад – уже около года – мне пришлось иметь дело с одним редкостно гнусным типом, который пообещал, что наши пути еще сойдутся. Эту угрозу всерьез восприняли Гарри, Фин, а также мой старый товарищ по полиции Херб Бенедикт; серьезно настолько, что установили за мной круглосуточное наблюдение. Весьма галантно с их стороны, но после моего полугодичного натыкания то на одного из них, то на другого я от их троицы подустала. А тут еще Макглэйд взял на себя задачу (уж кто ему ее ставил?) подобрать имя моему будущему ребенку. Из-за того, что мне по жизни выпал крест нести свое прозвище «Джек Дэниэлс»[4], Макглэйд пришел к выводу, что будет уместно, если имя моего ребенка будет созвучно какому-нибудь напитку – разумеется, спиртному. – Отстучи ему, – распорядилась я, – что свое чадо я скорее назову Хельгой или Фанни, чем чем-нибудь алкогольным. – Текила, в принципе, тоже неплохо, – задумчиво вступился Фин. – Тебе и мятный шнапс, я знаю, нравится. – О, точно! Мята. Подходящее имя для девчурки. Прохлада, свежесть. – Давай уж тогда и шест для стриптиза в колыбельку водрузим. Фин улыбнулся. Двухдневная щетина ему к лицу. На нем белая майка и вытертые джинсы. В прошлом году после «химии» он полысел, но и на протяжении ремиссии следил за собой и брил голову. Сейчас ему в ухо золотую серьгу-кольцо, и будет вылитый Мистер Пропер, только сексуальнее. – Я все больше проникаюсь этой идеей насчет имени-выпивона, – сказал он мечтательно. – Вижу себя гордым папашей, толкающим перед собой коляску, а в ней перекатывается малютка Столи[5]. – Ну уж нет. У меня в уме возник образ Фина с коляской. Только вместо идиллической картинки в парке или торговом центре я представила, как он вкатывает ту коляску в банк, вынимает из подгузника нашей крохи ствол и совершает ограбление. Фин на десять лет меня моложе, и впервые с ним мы познакомились, так сказать, на профессиональном поприще, когда я была копом. Я его тогда арестовала. Во время зачатия он был, пожалуй, на стороне закона, хотя стопроцентной уверенности нет. Мою фамилию выкрикнула медсестра, и я, поднявшись с жесткого пластикового сиденья, заковыляла в одну из смотровых, где мне велели раздеться. Фин помог мне освободиться от моих кроссовок. Я разделась до ужасно тесного бюстгальтера и необъятных старушкиных панталон (самый неприятный из всех существующих покроев – хотя на седьмом месяце я уже утратила всякое достоинство и Фина не стеснялась: пусть любуется). Затем я взгромоздилась на смотровой стол и разлеглась там, словно выброшенный на берег кит, ждущий, когда его пхнут обратно в море. Отдернув шторку, в комнату вошел симпатичный доктор с распечатками. – Миссис Дэниэлс? – Мисс, – поправила я (чуть было не сказала «лейтенант», но когда это было). – Прекрасно. Я доктор Агуайр. Поступил ваш анализ мочи. Уровень белка триста шестьдесят миллиграммов, а вот креатининовый уровень нехороший. Высокий. Лицо у Фина напряглось: – Это выше предыдущего. – Есть ли головные боли, нечеткость зрения? – осведомился доктор. Я прищурилась на доктора Агуайра с таким видом, будто его не различаю. – Кто из вас это сказал? – У нее головные боли, – тревожно зачастил Фин. – А еще покалывание в конечностях. В руках и ногах. – Есть ли боли в верху брюшной полости? – Да похуже, чем боли, – голосом вещуньи ответила я. – Там, кажется, что-то растет. Внутри. – Джек, ты можешь быть серьезной? – спросил Фин строгим, почти родительским тоном. Но серьезной я быть не могла. Иначе не скрыть мне того испуга, который меня сейчас на самом деле разбирал. – Вы на тридцать седьмой неделе, – сверившись с сеточкой графика, сообщил доктор. – Врач первичной помощи информировал вас насчет сохранения? – Да, – в унисон ответили мы с Фином. Только я еще добавила: – Я не пойду. – Эклампси?я[6] – состояние, опасное для жизни и вашей, и вашего ребенка. А вы на грани – у вас преэклампсия. Схватки уже были? – Нет, – сказала я. – Да, – одновременно сказал Фин. – Это еще когда? – повернулась к нему я. – Прошлой ночью, пока ты спала. Ты начала вот так вот трястись, судорожно. – Может, это был ночной кошмар. Очередной. – Твоих кошмаров я навидался. А это было что-то другое. Все тело вот так вот сжалось, и ты была… – он смолк. – Что была? – Изо рта прямо пена шла. Да, Джек. Я перепугался, как не знаю кто. Секунд двадцать длилось. А ты при этом не просыпалась. Еще секунда, и я бы кинулся звонить в девять-один-один. Во дела. Фин снова вытянул из кармана свой сотик, глянул на экран. А затем встал и двинулся прочь. – Эй! – крикнула я вслед. – Ты чего? Фин остановился, а лицо у него приняло малознакомое мне выражение – страх. Который Фину не свойствен. – Что там? – спросила я. – От Херба. Он сейчас на месте преступления. У реки. Я знала, где это и куда он направляется, но все же спросила: – Лютер? – Да, – скупо кивнул в ответ Фин. – Он вернулся. Лютер Кайт 31 марта, 09:30 Столько дел надо сделать. А времени на это так мало.