стоял на четвереньках на столе, а мне в задницу глазела девочка, пихающая в меня иглу. Я после этого не мог дотронуться до себя. На жестком стуле 6 месяцев не мог сидеть, прикинь! Но эта штука нужна была для удовольствия, на самом деле. В детстве ведь такое бывает: найдешь такую тряпочку какую-нибудь, таскаешь ее всегда с собой и думаешь, что это твой талисман. Вот и мне такое было нужно...» Ни на секунду Дэйв не забывал о своей бывшей жене и ребенке. «Меня разрывало на части, — рассказывал он Стивену Далтону из Uncut. — Я бросал часть себя, и отрывать ее было невероятно больно. Иногда я просто чувствовал, что мне пришел пи*дец и тогда я пытался утопить свои чувства в алкоголе. И делал я это гораздо чаще, чем просто поднимал свою *опу и делал что-нибудь, а стоило бы устроить все наоборот...» Сразу после окончания последнего тура он понял, что больше не хочет идти с группой по протоптанной дорожке последних 10 лет. Они достигли уже всего на свете и электронная музыка больше не вдохновляла его так, как живая. В Америке его новые приятели — наркоманы — наперебой требовали создания новой группы. «Ни на секунду я не сомневался в том, что Depeche Mode — моя жизнь, — вспоминал Дэйв. — Я просто понял, что нам пора стать потяжелее». В 1992 году он внезапно получил посылку от Мартина, в которой была кассета с демоверсиями новых песен. Вдохновение вернулось к Дэйву моментально. Несмотря на то, что до рок-сцены Гору было мало дела, он стал развивать свою увлеченность блюзом, которая вышла на поверхность в Personal Jesus. Первая песня, которую прослушал Дэйв, называлась Condemnation и она на 100% совпадала с его представлением о том, чем должны заниматься Depeche. Мартин в очередной раз прочитал мысли Дэйва. «Странно, — говорил Дэйв в 1993 году. — Когда я пою эти песни, такое чувство, что это я их написал. Мартин пишет о своем опыте. Обычно — это то, что происходит с нами как с группой. Так что большинство его песен — они про меня! Особенно на двух последних альбомах!» Дэйв не мог поверить, что Мартин вообще не задумывался о друге, когда писал песни. Позже он признается, что исполнение новых треков стало для него терапией, позволившей разобраться в себе самом. В первую очередь он говорил, конечно, о Condemnation. Как только Дэйв прослушал ее, он встал и пошел собирать чемодан, чтобы ехать в Англию и привнести энергию новых популярных течений в родной Depeche Mode. 14. Посвящение Перед записью следующего альбома в группе было принято решение о необходимости вновь почувствовать себя единым целым, обрести то, что они утратили за несколько лет до этого. В отличие от ранних лет существования Depeche Mode, когда все, кроме Алана, жили в Бэзилдоне, теперь им было не так легко собраться, потому что музыканты обитали в разных местах света. После последнего тура они не виделись несколько месяцев, так что первым предложением Флада, который вновь согласился с ними сотрудничать, было обретение изначального единения друг с другом. Он посоветовал им жить вместе. Оставив сомнения, группа согласилась. К тому моменту им вновь потребовались новые ощущения, поскольку в большинстве европейских городов поработать уже удавалось ранее. Мартин и Флетч всегда поддерживали идею записывать каждый новый альбом в новом городе. К сожалению, в Мадриде, на который группа рассчитывала, свободных студий не оказалось, так что пришлось снять роскошную виллу в пригороде столицы, куда они и направились, взяв с собой все необходимое оборудование. В 1992 году такой шаг был чем-то новым и неизведанным. Новые технологии лишь недавно сделали мобильную студию возможной и Depeche были одними из первых, кто испробовал это на собственном опыте. Кроме того, им казалось, что жить, развлекаться и творить вчетвером будет куда более весело, чем просиживать ночи в обычной студии. Дэйву эта идея должна была прийтись по вкусу больше остальных. Он был самым общительным и изначально придерживался мысли, что группа должна представлять из себя некую банду, которая отрывается, работает и проводит время вместе постоянно. На самом же деле все было вовсе не так. «В теории это все звучало идеально, — признавался он в интервью журналу Future Music. — Но видеть друг друга 24 часа в сутки — это самое настоящее испытание, тем более если у людей такие разные характеры, как у нас четверых. Я был за, Алан запротестовал сразу, а Флетчу так и вообще стало плохо. Да ему вообще всегда было плохо вне его дома, без семьи, без телевизора, без ресторана...» Когда в помещение вошел Дэйв, группа была в шоке. Вместо улыбчивого парня с короткой стрижкой в комнату заплыл умудренный опытом мужчина, покрытый новыми татуировками. Его черты лица стали тонкими и острыми, а усталый взгляд был виден даже из-под копны длинных волос. «Я изменился, — признался он позже. — Но я не понимал этого, пока не встретился с Алом, Мартом и Флетчем. Их взгляд меня поразил». «Мы не видели никаких фотографий с ним, — подтверждает эти слова Гор. — Мы были в шоке. Все эти татуировки, длинные волосы, даже одежда другая! Конечно, из-за этого всего было сложно почувствовать, что мы — все те же Depeche Mode». Дэйв был настолько возбужден своими новыми идеями, что даже не заметил отсутствие желания группы делать что-то «роковое»: «Я приехал туда с мыслью: „Ага! Да, твою мать! Ребята хотят того же, чего и я хочу!“ А в результате — ни хрена! Они думали, что надо продолжать в том же духе, что и раньше. Но они были не правы!» Несмотря на то, что он не играл ключевой роли в музыкальной составляющей песен, его харизма сделала свое дело и друзья сдались. Одной из побед Дэйва стало так же и то, что он уговорил их записать живые ударные. Алан даже согласился исполнять эти функции через неделю длинных и ожесточенных споров. Он никогда не играл на барабанах, но врожденный талант многогранного музыканта позволил ему довольно быстро научиться этому. Радости Дэйва не было предела: он сыграл ключевую роль в студии, его послушались музыканты и теперь он снова чувствовал себя частью Depeche Mode. Остальным же было довольно сложно находиться с ним в одной комнате. Он чувствовал, что группа настроена против большинства его идей и соглашается неохотно, так что напряжение снова стало расти. Опять начались ссоры, но чаще всего в студии царила гробовая тишина. Отчасти это происходило оттого, что Дэйв продолжал искать себя. Он обожал петь, но теперь ему было этого мало. Вспомнив годы обучения в колледже, он с фанатизмом снова взялся за рисование, что было очередным шоком для друзей. Свою первую картину, нарисованную после длительного перерыва, он с радостью подарил Терезе и пообещал продолжить творить. «Это было нелегкое время, — вспоминает Алан в разговоре с Мартином Таунсендом из Vox сразу после выхода альбома. — То, что мы разъехались по разным странам, стали проводить время с семьями, детьми, занимались своими делами, — все это изменило наш взгляд на то, что мы представляем собой, на музыку и жизнь в целом. Когда мы снова собрались вместе, нам было не привыкнуть друг к другу». Идея жить вместе была хорошей, только если жизнь была не такой, как оказалось. Комнаты были расположены рядом, но нередко Дэйв пропадал на несколько дней и никто его не видел. У каждого из них был свой взгляд на то, как должны звучать песни, но Мартин был все время недоволен. Как и обычно, он никому об этом не говорил. Алану не нравилось стоять на месте и не развиваться. Флетч страдал от нервного расстройства. Что думал Дэйв, не знал никто. Никто не заметил, что Дэйв снова употребляет героин. «Во время записи альбома я догадывался, что Дэйв принимает что-то, — признался Мартин. — Но наверняка никто ничего не знал. Я знал одно: он куда-то пропадает. Постоянно. Я должен был тогда подсчитать, сколько будет дважды два... но мы и сами немало тусили в то время. Приходили домой к 8 утра, вставали в час, спускались работать... да мы не знали, какой сегодня день недели, не то что где Дэйв». Для Мартина алкоголь вскоре стал огромной проблемой: «Я начал пить без остановки. Два раза у меня был припадок от этого и врачи запретили мне употреблять: тело начало сдаваться. Я мог проснуться с утра после веселой ночи, рухнуть на пол от панической атаки и сразу же подумать: ага, опять, ну ничего, сейчас в паб слетаю и все пройдет». Когда на виллу прибыл Дэниэл Миллер, у него был шок от того, что он увидел. В одной комнате Алан играл на ударных. В другой сидел Флетч с газетой. По третьей носился Флад, пытаясь сделать что-нибудь с тем, что уже записано. Они уже не выглядели сплоченным коллективом, как раньше. Не спасло их и то, что, пока все отдыхали, Алан начал свой соло-проект, Recoil, и у него не было и недели, чтобы отдохнуть от студии, как опять пришлось браться за работу. Он обожал трудиться над музыкой и отдавал этому все свои силы, но иногда ему казалось, что его недооценивают. Единственное, что успокаивало Дэниэла — это песни. Большинство из них находились на первых стадиях развития, но уже сейчас Дэйв ощущал,