Ангелина. После еды, которую в меня затолкали насильно, я становлюсь сонной и слабой, мои ноги не слушаются, а руки повисли безжизненными плетями. При этом моё сознание ясное, мысли, как никогда, быстро проносятся в моей тяжелой голове. Я лихорадочно пытаюсь сосредоточиться и понять хоть что-нибудь из происходящего. Мужчина больше не говорил со мной, игнорировал мои вопросы. В отвратительной маске мне не удалось ничего рассмотреть и различить лица и голоса окружающих меня людей. Они все остаются для меня инкогнито. После приема пищи мужчина отводит меня в светлую комнату, стаскивает маску и удобно усаживает в мягком, кожаном кресле. Две женщины меня переодевают в красное нижнее белье, помогают надеть чулки и поясок с ремешками. Поверх комплекта надевают красное шелковое кимоно в пол. Я напоминаю гейшу, которую готовят к какому-то таинству. И что-то мне подсказывает, что этот обряд не доставит мне удовольствия. Во рту горько. Отвратительное чувство. Мне страшно до чертиков. Повторяю, как мантру «Дик, Дик…». Повторяю его имя, как молитву, прошу найти меня и вытащить отсюда. Он единственный на кого я могу надеяться. Ко мне приходит визажист. Девушка во все оружии, она укладывает мне волосы. Превращает копну непослушных волос в произведение искусства. Делает макияж как ни в чем не бывало, даже показывает мне результат своей работы. Ужасное чувство, когда твоё тело тебе не принадлежит, с ним делают чужие люди, что хотят. Брежу. Сплю с открытыми глаза. Кошмар становится реальностью. То, чего боялась все эти годы находит меня… Ох. Дик… Когда мои приготовления подходят к концу ко мне приходит мужчина, в его руках тонкий шприц с ампулой. Мои глаза расширяются, а сердце заходится. Слежу за каждым его движением, чувствую себя безвольной куклой. Пытаюсь заставить себя поднять руку и оттолкнуть его, но мои конечности меня не слушаются. Внутри меня происходит борьба, я прикладываю титанические усилия, чтобы сделать хоть что-нибудь — защитить себя. И хотя внутри меня нешуточная борьба, внешне я остаюсь все такой же обездвиженной. Во рту пересыхает; даже в пустыне больше влаги. Когда тонкая игла протыкает нежную кожу и пускает лекарство по вене, мне хочется застонать, позвать кого-нибудь на помощь. Но с моих губ не слетает ни звука. Мне остается лишь наблюдать за всем, быть безмолвным зрителем. Мужчина очень медленно продавливает яд в мою Вену. Кончики пальцев слегка покалывает и я начинаю засыпать, перед глазами все расплывается. Мужчина снимает перчатки и маску, кладёт их передо мной. Я вижу очертания его лица и никак не могу рассмотреть его. Изо всех сил щурюсь, чтобы размытая картинка стала более резкой. Но все безуспешно. Стремительно проваливаюсь в пустоту, падая на мягкую обивку кожаного кресла. Даже не замечаю, пропуская странные слова, которые мужчина говорит мне на ухо: — Скоро ты будешь принадлежать ему, Ангел! *** Дик. Машина взывает. Я выжимаю максимум из этой птички, заставляю металл скрежетать. Мотор ревет, как раненый зверь. Каждая минута на счету, каждая секунда может оказаться решающей в этой погоне. Сиськастая… Я не позволю никому обидеть тебя, не отдам тебя этим извращенцам. Первая женщина по которой так сильно болит моё сердце, первая кто вообще добралась до него. Мама для меня была мамой, далекой и непостижимой. Все остальные стали серой массой, большинства из которых я даже не помню лиц. Они все для меня одинаковая дырка, растянутая и безвкусная. Пресные женщины. Стискиваю зубы до боли в щеках, челюсти сводит судорогой. Напряжённо смотрю на пустую дорогу, боясь даже моргнуть. Вдруг, что пропущу. Рядом со мной сидит Терентьев. Лицо нахмуренное, смотрит вперёд неотрывно. Профессор напряжен сильнее меня, у него даже часть лица дергается. Он хочет оставить все, исправить ошибку, но правда ли это? Не нравится он мне. Создаётся впечатление, что он что-то скрывает. — Что Вы еще можете рассказать о Буркове? — хочу нарушить эту давящую тишину. Нужно собрать побольше информации об этом человеке. Если моё предчувствие меня не обманывает, то он захочет восстановить события девятилетий давности, взять в этом лагере Ангелину. Показать себе и ей, что она принадлежит только ему. Может говорить что захочет и философствоваться чем угодно, как по мне — он больной ублюдок, по которому плачет психушка. — Он псих. — все, что выдаёт Профессор. Очень познавательно, эта информация многое мне даст. Мы приезжаем к лагерю, когда уже начинает темнеть. Солнце уже скрылось, свет нехотя рассеивался и бросал густые тени. Пафосная постройка в викторианском стиле действительно не была похожа на российский лагерь для детей. Слишком изыскано и величественно. И не было похоже, что здание заброшено. В таком месте хорошо снимать ужастики. — Ведите в главный корпус. — приказываю Терентьеву, ощущая как меня охватывает адреналин. Все чувства обостряются. Достаю пистолет из кобуры, снимаю с предохранителя. Нужно быть готовым ко всему. Пришлось даже отключить телефон, чтобы никто не беспокоил. Гаджет не должен издавать ни звука, это может выдать меня. Я как в хорроре. Лагерь не успел за это время прийти в запустение. Мебель внутри покрылась пылью, местами стены и полы потрескались, но в остальном все осталось сохранным. Многие вещи были брошены хаотично; так, будто люди в спешке покидали это место. Странно смотреть на пустые комнаты с аккуратными кроватками. Так и вижу, как в одной из них жила молодая девушка, которая завязала роман со своим воспитателем и ничего не предвещало ей беды. — В конце коридора направо. — прошептал Терентьев, который шёл рядом со мной. Похоже, кроме нас здесь никого не было. Стояла гробовая тишина. Неужели я ошибся? Я был уверен, что ебучий извращенец, любитель театральных постановок, захочет восстановить события. Где я просчитался? Все же завернув за угол, я услышал тихие шаги и еле различимые голоса. Мы были не одни. Шумно втянув воздух ноздрями, я прислушался, стараясь двигаться бесшумнее. Нас не должны заметить. В конце коридора стояла два амбала, судя по внешнему виду, охранники. Они смотрели за обстановкой. Помимо этих двоих в медицинском пункте хлопотали две девушки, которые расставляли огромные свечи, их свет было видно даже отсюда. Значит они ждали их. Просто праздник, твою мать. Я был прав. Нужно спрятаться, дождаться нужного момента. Только бы не спугнуть их. Они привезут сюда Ангелину. Я приоткрываю первую дверь рядом с нами, проскальзываю в нее и затягиваю внутрь Профессора. — Будем ждать. — говорю я шепотом ему и показывая, чтобы сидел как мышка. Мы сидим в тишине, не говоря друг друг ни слова. Мужчина боится даже дышать, я же судорожно прикидываю в голове свои шансы. С моей стороны было самоуверенно прийти сюда, не предупредив никого без подкрепления. Нужно было сказать Санычу. Я не знаю сколько их и как они вооружены. Сам я могу не справиться… Через час громкость голосов возрастает, появляются совсем новые. Поднимаюсь со стула, готовый сорваться, приоткрываю щелочку и готовлюсь выступить. Я вижу людей в масках и чёрных плащах, они напоминают сектантов. У каждого из них в руках по свече. Циркачи. Самый высокий с крупным телосложением завершает процессию, у него на руках с раскиданными руками покоится Ангелина. Девочка без сознания. Обычное румяное лицо бледнее мела, губы синие. При виде бледного лица, почти обескровленного, я начинаю злиться. Они нарядили ее в красный халат до пят. Еле сдерживаю себя, чтобы не выскочить с пистолетом и не перестрелять всех. Меня дергает, телепает из стороны в сторону, но нужно держать себя в руках, не поддаваться эмоциям… Один в поле не воин, нужно выгадать момент. Главное не навредить Сиськастой. Мимо нас, в противоположную сторону медицинскому пункту, проходит один из них, одетый в чёрный плащ, на его лице металлическая маска, скрывающая личность. Да, он — подарок судьбы!