— Сдай удостоверение и табельное оружие. Саныч напоминает нахохлившегося петуха. Сидит в напряженной позе, сцепив руки и старается не смотреть мне в глаза. Даже отсюда вижу след от помады на его воротничке, такой же как у его помощницы. Упорно притворяется, что у него с ней ничего нет. Но вся уголовка о них знает. Руководство видимо задало ему трепку из-за меня. И решение отстранить до выяснения обстоятельств логичное, но вот только он мог бы сказать два слова, что происходит, спросить, что случилось. Мы не первый день вместе работаем. Вместо человеческого отношения я получил холодное приветствие. Я раздраженно бросаю в него красную книжечку с изображением двуглавого орла, пистолет просто кладу на стол. Мне очень хочется сказать ему, что он мудозвон и тряпка, но вместо этого я устало вздыхаю и встаю. Только у самого выхода, сплевываю на пол его кабинета, сквозь зубы говорю: — Когда все закончится, можешь засунуть свои извинения — себе в жопу. Бурков хорошо поработал. Даже там, где не могло быть моих отпечатков пальцев — они появились. Из подозреваемого в двух убийствах в Крыму, я превратился в подозреваемого убийцу москвичек, дела по которым мы вели с Ангелиной. Появились свидетели, которые меня видели на местах преступлений с этими девушками. Имена свидетелей были засекречены. Если в баре я действительно был, даже трахался в этой проклятой кабинке, то в цветочном магазине не был никогда. Чтобы меня так грамотно привязать к делу нужно разбираться в тонкостях сыска. Меня помогал подставлять кто-то из своих… И это было неприятнее всего. Я постоянно в уме перебирал имена и фамилии коллег, тех кто мог такое провернуть. Нужно попросить Веню показаться в их счетах, кто из них живет не по карману. С забинтованной рукой я не мог водить, поэтому приходилось терпеть папиного водителя и охранника, которому не хватало только малинового пиджака для полноты картины. Он был лысый с толстой шеей и выражение лица напоминало оскал питбуля. Вообщем, не мужчина, а лапочка. Такие всегда вызывают доверие с первого взгляда на них. Интересно у него есть семья? — Куда? — буркнул он своим милейший голоском, когда я завалился в машину. — На Волгоградку. Нужно кое с кем встретиться… Несмотря на то, что меня попросили вести себя максимально прозрачно, я не мог сидеть сложа руки. Нужно искать Сиськастую. Я так и не понял, зачем Буркову понадобилась именно она, и вообще зачем нужно было полошить весь этот цирк с убийствами? Это должно было что-то значить. Нужно было понять, он выбирал девушек случайно или они входили в его секту. Если я смогу доказать его причастность к ним, то смогу и с себя снять обвинения и Ангелину вытащить из этого дерьма. Родители Ангелины вряд ли могут мне чем-то помочь, им, по-моему, вообще по барабану, что происходит с их дочерью. Живут в своём мирке, грабят бабки и радуются. И даже думать не хотят, что за фарфоровыми сервизами и пафосными вечеринками скрывается настоящая в жизнь. И в ней их дочь глубоко одинока и несчастна. И все же, я собирался с ними встретиться, переговорить о событиях девятилетней давности и узнать, кто мог все эти годы незаметно наблюдать за их дочерью. Может быть они замечали что-нибудь странное. С момента исчезновения Лины прошла неделя. В том, что она жива я не сомневался. Бурков не стал бы ее убивать. Но вот цела ли она? Дом родителей Ангелины находился в дорогом жилищном комплексе, полностью огороженном от простых смертных. В нем жили только очень богатые и влиятельные люди. Просто дом богатеев, политики, артисты, государственные служащие. На территории все было вылизано так, как будто через минуту сюда набегут журналисты и будут снимать кино или фотографировать антураж для журнала. Не понятно, кто еще читает эти глянцевые журналы, но, наверное, если их печатают, то такие люди есть. Ландшафтный дизайн в японском стиле с небольшими деревьями, прудиками и прочей лабуденью. Я зашёл в нужный подъезд, улыбаясь консьержу, мужчине средних лет в ливрее. Почему-то мне было смешно на него смотреть. Пришелец из Англии двадцатых годов. — Добрый день! Вы к кому? — он практически поклонился. Какой вышколенный персонаж. — К Майоровым, они меня ждут. Может быть он бы меня и остановил, но я прошёл мимо него с таким самоуверенным видом и гадким выражением лица, что он не решился меня остановить. Этот приём работает всегда. Люди боятся, что им потом влетит за беспокойство богатых и наглых людей. Немного заблудившись в доме, я все же нашёл нужную квартиру и позвонил в дверь. Сегодня выходной и Майоровы должны быть дома. Хотя бы мать. Она вроде бы не работает. Дверь открыла мне Елизавета Майорова. Высокая женщина с идеально уложенным каре. Она выглядела моложе своих лет, но абсолютно не была похожа на Ангелину. Красивая? Да. Статная? Да. Но в ней не было очарования и благородной простоты дочери. От женщины так и веяло надменностью и холодом, что раздражало и отталкивало с первых секунд. — Да? — она даже не удосужилась со мной поздороваться. — Я Александр Дик. — сказал я, стараясь улыбаться. Со стороны могло показаться, что у меня произошло замыкание лицевого нерва. — И? — Мне нужно с Вами поговорить! — Лизунь, а кто пришел? — за ее спиной показался и отец Лины. Его я знал лично. — Дик? Хотел что-то добавить, но раздался уже знакомый голос, который заставил перевернуться кофе в моем желудке. — Какая неожиданность! Дик пришел к Вам в гости? — Бурков в рубашке с закатанными рукавами и джинсах также вышел ко мне навстречу. Он был максимально непринужден и расслаблен. В отличие от меня. Я пожалел, что сдал табельное оружие. Глядя на самодовольное ебало Буркова испытываю неконтролируемую жажду убийства. Трясло так, что зубы сводило. Хотелось придушить козла голыми руками. — Что ты тут делаешь? — злобно чеканю, делая шаг вперёд, отодвигая в сторону мать Ангелины, желая сцепить пальцы вокруг его шеи. Захожу в коридор без приглашения. Сейчас вообще не до воспитания и церемоний. Почти набрасываюсь на него, меня удерживает новая деталь, которая никак не укладывается в голове. Оборачиваюсь и млею. Охреневаю настолько, что даже замираю. — Привет. — тихий, робкий, еле различимый голос. Передо мной стоит Ангелина в скромном чёрном платьице, которое открывало вид на ее шикарные ножки. Две стройные ножки без единого синичка и недостатка. Вид у нее был шикарный. Красавица. Совсем не напоминала жертву изнасилования. Я отчаянно ищу хотя бы след насилия. Хоть что-нибудь, что говорило бы, что ее держали насильно. И не потому, что хотел бы, чтобы ее побили, а потому что я ни хера не понимаю. Ее похитили, этот гандон хотел ее изнасиловать при всех, а она стоит передо мной без единого синяка и смотрит невинными глазами. — Что прости? — спрашиваю я, не одупляя того, что происходит. Смотрю Сиськастой прямо в глаза, ожидая объяснения. Внутри происходит ломка: хочу обнять ее, вдохнуть запах, дотронуться до жопы, чтобы убедиться, что она передо мной. Бурков подходит к ней и демонстративно обнимает за талию, притягивает к себе, покоя руку на ее жопе. Он это делает специально, вызывает эмоции во мне. — Дик, вы в моем доме. Вы можете себя вести скромнее? — даже не различаю слова, которые мне произносят совсем рядом. Родители Ангелина за моей спиной, невольные свидетели этого цирка. Гнев застилает глаза. Просто крышу сносит. — Как ты, Дик? — Ангелина убирает волосы за ухо и затравленно зыркает на меня. Ничего не понимаю. — Отлично, разве не видно? — Что у тебя с рукой? — Одно мудло выстрелило. — говорю я, испытывая острое желание выпить и выкурить косячок. Перевожу взгляд с Буркова на нее и обратно, ощущаю себя идиотом, которого развели как лоха. — Что ты тут делаешь? Она открывает рот, но не издаёт ни звука. Напоминает бледную мумию. Смотрит на меня, а в глазах слезинки дрожат. — Мы пришли с Ангелочком рассказать о том, что собираемся пожениться. — насмешливый голос Буркова раздражает. Рука начинает пульсировать и ныть, болеть с такой силой, что готов ампутировать ее, чтобы это больше не чувствовать. — Что? — снова глупо повторяю я. — Мы женимся. — тихо говорит Ангелина, стараясь не смотреть мне в глаза и я уже совсем ничего не понимаю. — Не переживай, мы пришлём тебе приглашение. Он наклоняется, кладя руку ей на живот и целует в губы, накрывает ее. Поцелуй длится дольше, чем нужно, слышу звук перегоняемой слюны изо рта в рот. Белая пелена застилает глаза. Слышу звуки, но ничего не вижу. У меня сносит крышу. Убью, суку. Просто подаюсь вперёд и оттаскиваю мудака от нее, наношу удар за ударом прямо по его наглой рожи, вижу как Бурков ухмыляется, ему доставляет удовольствие моя реакция. Прикладываю его головой о стену. Раз. Два. Три. Меня пытаются оттащить от него, перехватывают мои руки. И Бурков сразу же вскакивает и наносит ответные удары. Он бьет меня в живот. Толкает. Шипит в самое ухо: — Смирись, Дик… Оставьте нас одних, пожалуйста, мы поговорим, как мужики… тет-а-тет! Родителей смывает сразу же, как будто и не было. Они слушают этого мудлана, как главу семьи. С каждым фактом, который я узнаю на них — начинаю ненавидеть все больше. Остается стоять только Ангелина, она придерживается за стену. Лицо невероятно бледное, нижняя губа дрожит. Она смотрит на нас с нескрываемым страхом. — Я сказал наедине. — Бурков говорит мягко, но я чувствую скрытый подтекст в его голове. Она выдыхает и все же разворачивается и медленно уходит. Она не похожа на ту девочку, которая любила поязвить дерзким язычком, слишком покладистая. До отвращения. Будто подменили. — Ты принуждаешь ее силой. — выплёвываю я. — Доберусь до тебя, отстрелю твою башку, нахер. — Разве? — он смеется мне в лицо. — Не принимай желаемое за действительное. — Пошёл нахер. — отталкиваю его. — Я грохну тебя и, если будет нужно отсижу до конца своих дней. — Ангелина! Лина, блядь! Я ору на весь подъезд, срывая голос.