Девушка знает, как я люблю. Она делает все идеально. Но я все равно не получаю того кайфа… Люба обхватывает губами головку члена и начинает работать ртом на все двести процентов, старается от души. Чавкающие звуки заполняют мою квартиру. Она вылизывает мне яйца, посасывает их. Все делается так профессионально. Ей можно было бы выдать грамоту за усердие. Но это все равно все не то. Ее минет не идет ни в какое сравнение с Ангелиным в машине. Сиськастая делала неумело, интуитивно, но он был другим, таким желанным и сладким, она так жадно двигала своим язычком. От разочарования, не получения желаемого становится отвратительно. Закрываю глаза и вспоминаю лицо Лины с пухленькими щечками и широко распахнутыми глазами, она постоянно слегка приоткрывала губы, как будто была немного удивлена. У нее потрясающие губы, две спелые вишенки. Пока Люба обрабатывает мой ствол, я думаю о другой, представляю другую. Настраиваю себя, представляю, что сейчас рядом со мной Ангелина. Блядь, что бы мне кончить — мне нужно думать о ней! Твою мать! Черт! Блядство. Телефон начинает разрывать от звонка. Нехотя протягиваю здоровую руку и смотрю на экран. Отец. Чем ты сможешь мне помочь? Убить Буркова? Хотя, я был бы за это благодарен. Убить его к чертовой матери. — Да. — отвечаю я, показывая жестом, чтобы Люба не прекращала. — По твоему делу появился еще один подозреваемый. — слышу как отец усмехается. — Кто-то помогает тебе выбраться из этого дерьма? Ничего не отвечаю. Да, мне помогают. Ангелина, блядская дева Мария, жертвенница драная. Вот условия ее договора. Моя свобода на ее. Дура. Безмозглая кретинка. — Я договорился встретиться с одним человеком. Он поможет тебе. — С кем? — скептически отношусь к его предложению. Настрой близится к нулю и такое впервые, но хер так и стоит колом. Любаша вон не сдаётся, работает только лучше. — Не по телефону. Заеду через час. Отец отрубается. У меня пропадает желание. Отец приезжает минута в минуту, будто за углом стоял и ждал, когда нагрянуть. Пунктуальности ему не занимать. Весь в черном с хмурым выражением лица он напоминает итальянского мафиози. Тёмные волосы аккуратно зачёсаны назад, седина почти не тронула его. Интересно, после смерти матери, была ли у него женщина? Говорю — не о случайных связях, а о женщине, которая бы жила с ним, грела постель и заботилась о его самочувствии. За долгое время впервые задумываюсь о его чувствах. В детстве я считал, что папа ни с кем не может быть кроме мамы, но сейчас мне не семь лет. Я понимаю, что человеку нужен человек, и ему за столько лет нужно тепло. — Куда мы едем? — На встречу с одним знакомым. — отвечает он уклончиво. — Ты что-нибудь слышал о Луке Гроссерия? — Да. — отвечаю сразу же, глядя на отца с нескрываемым удивлением. — Но откуда ты его знаешь? Лука Гроссерия — олицетворение власти, серый кардинал. У него нет должности, но он может приказывать многим в правительстве. У него армия, агенты по всему миру. Откуда отец может его знать и даже выбить встречу с ним. — долгая история. — отец хмурится еще сильнее. — Будем надеяться, что он захочет помочь тебе. Захочет… Я отношусь к этому человеку двояко, он просто не нравится мне. Такой же психически нестабильный бандит, как и все. Мы останавливаемся у гостиницы в самом центре, но я не удивлён. Вряд ли такому человеку хочется говорить о делах в шумном ресторане. Он должен быть очень скрытен. Когда мы выходим, водитель отца отъезжает, оставляя нас одних у входа. — Веди себя хорошо, чтобы мне не было стыдно за тебя. — Мне уже не пять, пап! — строю гримасу и захожу за ним в старинное здание, в котором пахнет лавандой и кофе. Нас тут же встречает двое мужчин в одинаковых костюмах, которые молча осматривают нас и проверяют содержимое наших карманов. У обоих армейские стрижки и строгие выражения лиц. Бывшие силовики. — А гостиница сегодня закрыта? — интересуюсь я у них, потому что не вижу ни одного гостя в лобби. Отец закатывает в глаза. Мой вопрос игнорируют. Нас ведут по богато обставленному коридору в ресторан, в глубине которого за столом сидят двое мужчин. Трудно угадать кто из них Лука Гроссерия. Один русый с густой бородой, а другой шатен с легкой щетиной. Оба в идеально скроенных костюмах, стоимость который переваливает за миллион. В Африке голодают дети, а на них надето по машине… Один из них курит, медленно выпуская дым изо рта. Максимально расслабленный и неторопливый. Когда мы подходим, мне удается ближе рассмотреть их. С первого взгляда идентифицирую Гроссерия. На щеке фирменный шрам. Тонкая полоса. Меня пугают его глаза, совершенно пустые, без единой мысли и эмоции. Каменное выражение лица. Он словно восковая фигура. — Лука Ханзиевич. — отец протягивает руку и мужчина принимает ее, пожимает. — Майлз. Спасибо, что уделили время. Правая рука Луки. Майлз. Выглядит мягче, чем он, но так ли это? Мужчина тоже работает глазами, как сканером. — Добрый вечер. — говорит Майлз, пожимая нам руки. Лука не удостаивает меня приветствием. Мы садимая напротив, и к нам тут же подходит официант предлагая напитки. Зал закрыт только под нас. С интересом рассматриваю человека, о котором боятся говорить, но любят пошептаться. Трудно с точностью определить его возраст. Нет седины и возрастных морщин, но он не молод, холодные глаза придают ему возраста. Он давит одним присутствием на окружающих, очень крупный. Огромные ладони удерживают стакан с виски. Лука крупнее среднестатистического мужчины раза в два. — По телефону я уже говорил о нашей проблеме. — начал отец. — Сами мы не можем решить эту проблему. Нам нужна помощь. Когда отец заканчивает говорить, Лука оборачивается ко мне, смотрит на меня оценивающе, продолжая курить. Я бы и сам сейчас затянулся. — Я сниму с тебя обвинения. — говорит он. — Завтра утром в тюрьму сядет виновный. Мои люди должны поймать его с минуты на минуту. Он говорит это с невероятной легкостью. Как будто ловить преступников — это два пальца обоссать. — Но? — спрашиваю я, чувствуя, что за его речью будет но. Не просто так он сказал это все. Он усмехается. — Но… Бурков очень важная шахматная фигура, которую, если скинуть с доски, то будет шах и мат не в мою пользу. — он тушит сигарету и откидывается на диване. — Несмотря на всю его вредоносность, он сдерживает паразитов. Убивать его было бы глупо. — Каким же образом? — Если бы не его клубы веселых и находчивых — они все бы вышли на улицу, чтобы насиловать и убивать… а так они находят людей со схожими интересами и веселятся в красных комнатках. Почти никому не мешают. — Я все равно его убью. — когда произношу это, понимаю, что не хочу упрятывать его за решетку. Только смерть. Гребаный извращенец должен покоиться в земле. Лука кивает, соглашаясь. — Да, пожалуйста, но только после того, как кое-что сделаешь для меня. *** Ангелина Месяц спустя. — Боже, моя дорогая, ты так похудела! — Мама помогала застегнуть мелкие пуговицы на белом платье вдоль всей спины. Они были очень маленькими и нужно было приложить немало усилий, чтобы их все застегнуть. — У тебя пропала и грудь и попа, так нельзя переживать перед свадьбой. Все же хорошо! Посмотри, как всё красиво. Если ты не будешь следить за собой, то Рома перестанет на тебя смотреть. Да Мама, я переживаю только из-за свадьбы, не могу дождаться, когда выйду замуж за чудовище. Его внимание к моей персоне — последнее о чем я думаю.