— Я знаю. — Я прерываю его, прежде чем он успевает сказать что-то еще, чувствуя, как в животе завязывается узел от тяжелой печали. Я не знаю, что делать сегодня вечером, чувствуя себя так, но в то же время я все еще хочу его. Даже сейчас, даже после всего, я не могу стоять в другом конце комнаты, смотреть на него и не хотеть его. Даже если я чувствую себя опустошенной с каждым его словом. — Мне кажется, я бы предпочла оказаться замужем за человеком, которого, как я знала, никогда не смогу полюбить, — тихо говорю я, обхватывая себя руками. Кружева платья натирают руки, и теперь они кажутся не мягкими, а колючими. — По крайней мере, тогда я могла бы отключить все свои эмоции и просто перестать чувствовать. Но сейчас я чувствую все. Это слишком много, все это. Ты говоришь, что пытаешься сделать меня счастливой, но то, что мне нужно, ты не можешь мне дать. Ты снова и снова говоришь, что никогда этого не сделаешь. Я хочу сказать, что не знаю, как мы здесь оказались, но я знаю. И я… я все еще чувствую, что сделала бы это снова. Слезы начинают проливаться, задерживаясь на ресницах и угрожая размазать мой тщательно выполненный макияж. Левин встает, отставляет бокал и быстрыми шагами пересекает комнату, прижимая руку к моему лицу, чтобы быстро смахнуть слезы. — Я не хочу причинять тебе боль, Елена. — В его голосе слышится боль, но я не знаю, за меня ли это или за воспоминания о том, что он когда-то имел и потерял. — Боже, все, чего я хотел все это время, это не причинять тебе боль. И я не могу, блядь, остановиться так же, как я мог бы остановиться… На последнем слове он запнулся, и я увидела, как его лицо напряглось от желания, взгляд настолько знакомый, что он наполнил меня надеждой и болью одновременно. — Во всем этом виноват я, — мягко говорит он, а его вторая рука ложится на мою талию, притягивая меня ближе. — И даже зная это, я все равно думаю о сегодняшнем вечере, и я хочу… Ему не нужно говорить мне, чего он хочет. Я и так знаю, и как бы тяжело мне ни было, как бы я ни разрывалась между гневом и слезами, я тоже этого хочу. Рука Левина, лежащая на моем лице, скользит по моим волосам, его пальцы перебирают пряди под тем местом, где Изабелла заколола половину волос назад. Он наклоняет мой подбородок вверх, его рука обхватывает мой затылок, и он опускает свой рот к моему. Поцелуй сначала мягкий, но все же отличается от того, как он целовал меня в церкви или на танцполе. Этот поцелуй похож на обещание большего: его губы слегка касаются моих, напоминая о нас. Кажется, что прошло так много времени с тех пор, как он целовал меня вот так, а прошло уже несколько недель. Недели без ощущения его руки, сжимающей мою талию, без постоянно усиливающегося давления его рта, без того, как его язык, наконец, проводит по моей нижней губе, побуждая меня открыть рот, когда я резко вдыхаю, а он притягивает меня ближе. Его рука скользит к задней части моего платья и находит пуговицы вместо молнии, и низкий стон, который я слышу в глубине его горла, заставляет мой смех вырваться наружу. — Их не так долго расстегивать, как кажется, — удается мне, и Левин сужает глаза, отстраняясь. — Об этом мне судить, — рычит он, поворачивая меня так, чтобы я стояла к нему спиной, и когда его рука скользит по верхней части моих плеч и затылку, расчесывая волосы в сторону, по позвоночнику пробегает дрожь. Я чувствую, как он расстегивает первую пуговицу, потом еще одну и еще. Он проводит губами по моему затылку, когда пуговицы расстегиваются, и я закрываю глаза, дрожь удовольствия пронизывает мою кожу, когда он кончиками пальцев проводит по центру моей спины с каждой пуговицей. Почему он должен быть так хорош в этом? Одно дело, если бы это было не так, если бы секс был быстрым и формальным, если бы он не заботился о моем удовольствии, о том, чтобы каждая секунда была так мучительно хороша. Но, опять же, если бы это было так, мы могли бы и не оказаться здесь. Платье начинает сползать с моих плеч, расстегиваясь, и рот Левина опускается чуть ниже, а его пальцы все еще скользят по моей коже. У меня перехватывает дыхание, когда он добирается до последней пуговицы на пояснице, и тут я чувствую, как его руки прижимаются ко мне, его ладони скользят вверх, к моим плечам, и он спускает платье с моих рук. — Ты такая красивая, — тихо прошептал он, его губы нашли край моей шеи. — Такая чертовски красивая… В его голосе звучит тоска, которая не должна иметь смысла, но для меня это возможно, если это означает, что он хочет, чтобы это было больше, чтобы он мог дать мне то, что я хочу. Я хочу, чтобы это означало именно это, и говорю себе, что так оно и есть, пока платье сползает ниже к моим бедрам, а его руки скользят по моим ребрам, чтобы коснуться груди. Я откидываю голову назад, прижимаясь к его плечу, когда его пальцы играют с моими сосками, а его губы скользят по моему горлу, чтобы найти мягкое место в углу моей челюсти, и мои губы раздвигаются, когда он нежно посасывает кожу там. — Левин… — выдыхаю я его имя, выгибаю спину, вжимаясь в его руки, желая большего. Его пальцы скользят по изгибу моей груди, дразня соски, пока они не становятся жесткими, твердыми и ноющими. Я одновременно хочу, чтобы он двигался быстрее и никогда не останавливался, потому что внезапно мне не хочется, чтобы сегодняшний вечер заканчивался. Я забыла, что мы могли бы вообще не заниматься этим, если бы ему не надо было жениться, что совсем недавно он сказал мне, что планировал больше не прикасаться ко мне. Позже я вспомню, а пока все это смыто приливом желания, и по мере того, как учащается мой пульс, я хочу только одного — большего. Больше его, больше удовольствия, больше всего. Его язык пробегает по раковине моего уха, его дыхание согревает его, и мое дыхание переходит в тихое пыхтение. — Пожалуйста… — Пожалуйста, что, Малыш? — Шепчет он мне на ухо, и тогда я понимаю, что он тоже потерялся, когда слышу шепот ласки. Он поворачивает меня в своих объятиях, его губы снова захватывают мои, когда он спускает платье с моих бедер, оставляя меня в одних белых кружевных трусиках, стоящую в море еще более белых кружев. Его руки скользят по моей талии, бедрам, и я тихонько задыхаюсь, когда он опускается на колени на пол передо мной, его пальцы скользят по моему бедру и по изгибу икры, когда он тянется к ремешкам моих туфель на высоком каблуке. Никто и никогда не заставлял меня чувствовать такое поклонение, как Левин. Как будто, решив сделать это со мной сегодня вечером, он отдался этому или, что более вероятно, он не мог остановиться. Он не мог оставаться в стороне, не мог держать меня на расстоянии, и это становится очевидным, когда его губы скользят по боковой поверхности моей ноги, когда он поднимает ее, снимая туфлю и отбрасывая ее в сторону. Он повторяет то же самое с другой туфлей, с другой ногой, а затем наклоняется, зацепляя кончиками пальцев белое кружево трусиков и спуская их вниз по моим бедрам. Мне не нужно слышать его низкий стон возбуждения, чтобы понять, что я вся мокрая. Я чувствую это, боль, поселившуюся и пульсирующую между ног, когда его рот скользит вверх, язык вычерчивает узор на моей коже, достигая вершины бедер, а его пальцы раздвигают меня, язык находит мой клитор, когда я вскрикиваю и моя рука обвивает его волосы. Мои колени мгновенно слабеют. В тот момент, когда его рот оказывается между моих ног, это почти слишком. Прошло слишком много времени, и я нуждалась в этом каждую секунду, пока его не было, жаждала этого, мечтала об этом и представляла момент, который, как я думала, никогда больше не наступит. Я снова задыхаюсь, когда его язык кружит вокруг самого чувствительного места, трепеща, облизывая, не выдерживая одного ритма слишком долго, как будто он специально держит меня на грани. Другая его рука лежит на моем бедре, пытаясь поддержать меня, но этого недостаточно. Когда он присасывается к моему клитору, втягивая чувствительную плоть в рот, мои колени едва не подгибаются, и Левин отстраняется. — Может быть, нам стоит сделать это в постели, — пробормотал он. — Как бы мне ни нравилось стоять перед тобой на коленях, Малыш. Я резко вдыхаю, когда он подхватывает меня на руки и несет к огромной кровати. Он укладывает меня обратно на подушки, и я успеваю мельком увидеть его напряженную эрекцию на фоне брюк от костюма, прежде чем он ложится за мной на кровать. Рукава рубашки задраны и обнажают его покрытые чернилами мускулистые руки, и он широко расстилает меня перед собой, как на пиру, который ему не терпится поглотить. Его руки обхватывают мои бедра, когда он снова проникает между ними, его язык бежит по моей киске от входа к клитору и обратно вниз, проталкиваясь внутрь меня, когда я издаю еще один крик удивленного удовольствия, мои ногти царапают его кожу. Его язык становится жестким, когда он проталкивает его глубже, облизывая меня, его нос ударяется о мой клитор, когда он трахает меня своим языком, и это ощущение шокирует и доставляет удовольствие одновременно. Этого недостаточно, чтобы я кончила, но достаточно, чтобы свести меня с ума, подталкивая все выше, пока он наконец не освобождает свой язык и не проводит им вверх, туда, где он мне больше всего нужен, проводя им по моему клитору, когда я задыхаюсь от облегчения. Моя голова откидывается на подушки, все тело напрягается, когда я чувствую его язык именно там, где он нужен мне больше всего, прямо на идеальном месте, и когда он снова засасывает мой клитор в рот, оргазм обрушивается на меня с такой силой, что кажется, будто я разрываюсь на части. Я бьюсь о его рот, извиваясь, оседлывая его язык в момент кульминации, моя рука обхватывает его шею, как будто я хочу удержать его там навсегда. Мне кажется, что я разрываюсь по швам, удовольствие, в котором я так нуждалась, обрушивается на меня снова и снова. Я выкрикиваю его имя, задыхаясь в собственных стонах, а он продолжает, не останавливаясь, пока не выжимает из меня все до последней секунды оргазма. А потом он медленно отстраняется, еще раз проводит языком по моему пульсирующему клитору, откидывается на колени, пальцами перебирает пуговицы рубашки, и похотливое выражение изгибает края его блестящих губ. Его твердый член упирается в ширинку брюк, и все мое тело снова напрягается от осознания того, что очень скоро он окажется внутри меня. Это все, чего я хочу. Он — все, чего я хочу. И я знаю, что это не изменится. 11 ЛЕВИН Я словно одержим, когда нахожусь рядом с ней. Даже когда Коннор дал мне четкое указание, что наш брак должен быть консумирован, даже когда я принял решение, что, если она хочет меня, я дам ей то, что ей нужно в нашем браке, я планировал сохранять определенный уровень отстраненности. Чтобы время, проведенное с ней в постели, больше походило на то, к чему я привык за последние годы, — приятное, но не затяжное. Секс ради разрядки, а не то, чем мы с Еленой занимались больше раз, чем я хочу сейчас вспомнить, потому что это привело нас сюда. Как будто это невозможно для меня. Для нас. Как только я прикоснулся к ней, я уже не мог сохранять дистанцию. Я хотел смаковать ее, вытягивать, пробовать на вкус каждый ее дюйм и медленно наращивать удовольствие, не торопясь проходя, по ее губам, по ее коже, по ее совершенному телу, пока наконец не дам ей то, в чем, как я знаю, она нуждается, чего, как я знаю, она так жаждет. И сейчас, глядя на нее посреди огромной кровати, ощущая ее вкус на своих губах и напрягая член в поисках облегчения, я чувствую себя потерянным как никогда. Ее ноги все еще раздвинуты для меня, ее киска набухла и блестит от оргазма, и я могу видеть каждый дюйм ее чувствительной плоти. Желание захлестывает меня, мой член болит, и я дергаю за пуговицы рубашки. Я наполовину склоняюсь к тому, чтобы расстегнуть молнию и трахнуть ее, не раздеваясь, только чтобы быстрее оказаться внутри ее тугой, горячей хватки, но я хочу почувствовать ее кожу на своей. — Позволь мне помочь. — Елена тихонько дышит, приподнимаясь и опускаясь передо мной на колени, а ее руки берутся за пуговицы моей рубашки. Она наклоняется и целует меня, и одной мысли о том, что она пробует себя на моих губах, достаточно, чтобы с моего члена потекла сперма, опасно пульсирующая на грани разрядки. Одна нежная рука проникает внутрь моей рубашки, когда она ловко расстегивает пуговицы, пальцы скользят по мускулистой плоти, и меня пробирает дрожь потребности. Мне кажется, что я никогда не смогу насытиться ею, что сколько бы ночей я ни провел с ней в постели, я все равно буду жаждать ее как воздух утопающий. Я не чувствовал этого с тех пор, как… Я выкинул эту мысль из головы. Я принял решение провести эту ночь с ней и не буду думать ни о ком другом. Это нечестно по отношению к ней. И если быть до конца честным с самим собой, это не то, чего я хочу. Она тянется вверх, стягивая с моих плеч рубашку, и ее груди касаются моей груди, когда она наклоняется, чтобы поцеловать меня в шею. Мой член подрагивает, и я тянусь вниз, чтобы расстегнуть пуговицу на брюках, отчаянно желая их снять. Я стягиваю с себя рубашку, кладу одну руку ей на талию, чтобы притянуть ее ближе, пока она целует меня в шею, ее руки скользят по моим рукам, ее тело так близко к моему, что я чувствую мягкость ее кожи повсюду, и мне кажется, что это немного сводит меня с ума. В тот момент, когда я стягиваю штаны с бедер, я наклоняюсь вперед, опрокидывая ее на кровать, и отбрасываю их в сторону, наклоняясь над ней и захватывая ее рот своим. Она впивается в меня, задыхаясь от нетерпения, ее язык переплетается с моим, а мой член задевает ее внутреннюю поверхность бедра, пульсируя от желания оказаться внутри нее. Я планировал действовать медленнее, но сейчас мне не до этого. Я проникаю между нами, даже не успев подумать, направляя себя к ее входу, и в тот момент, когда моя набухшая головка члена скользит по ее слизистой, горячей влаге, мне приходится бороться, чтобы не потерять контроль сиюминутно. Это так приятно. Голова плывет, когда я проталкиваюсь вперед, а кончик легко скользит в нее. Она возбуждена до предела, ее тело принимает меня без малейшего напряжения, а ее ноги смыкаются вокруг моих бедер в тот момент, когда она чувствует, как я вжимаюсь в нее, ее стон наслаждения поглощается поцелуем, и она крепко обхватывает меня. Блядь. Она горячая, влажная и тугая, все, что я представлял себе в ночи, проведенные между нашей последней ночью в Рио и сейчас, поглаживая свой член и отчаянно пытаясь, и безуспешно, не думать о ней, пока я это делаю. Реальность превосходит все фантазии: ее тело втягивает меня глубже, вся она притягивает меня ближе, ее ноги обхватывают меня, ее ногти впиваются в мои плечи, а ее язык путается с моим, как будто в мире нет ничего более желанного, чем то, чтобы я погрузился в нее так глубоко, как только возможно. — Левин… о боже, Левин… Она выкрикивает мое имя мне в губы, и это сводит меня с ума. Я насаживаюсь на нее, погружая каждый дюйм своего ноющего члена в ее гостеприимный жар, прежде чем успеваю остановиться, не в силах замедлиться. Она выгибается подо мной, каждый дюйм ее тела плотно прижимается ко мне. Я разрываю поцелуй, мои губы втягиваются в ее горло, кусая и посасывая, пока я снова и снова погружаюсь в нее, догоняя оргазм, в котором я так отчаянно нуждаюсь сейчас. — Боже, ты так чертовски хороша… — простонал я ей в горло, прижимаясь бедрами к ее бедрам, теряясь в наслаждении. Я чувствую, как она вдыхает, извиваясь подо мной, и с каждым толчком вбиваюсь в нее бедрами, качаясь на ее клиторе, пытаясь заставить ее тоже кончить. Я хочу почувствовать, как она кончает на мой член, хочу ощутить, как она бьется в спазмах и сжимает меня, и я хочу наполнить ее своей спермой так полно, чтобы она почувствовала ее вкус, когда я это сделаю. Я хочу, чтобы она капала из нее, я так много всего хочу… Мой разум затуманен. Я слышу только ее задыхающиеся стоны, ее горячую кожу, скользящую по моей, кусачие ногти в моей плоти, когда она отталкивается от меня каждый раз, когда я погружаюсь в нее, и я не могу думать ни о чем, кроме того, как это чертовски хорошо, как я хочу кончить так, как никогда не хотел ничего в своей жизни, и в то же время я никогда не хочу останавливаться, черт возьми. — Еще, о боже, не останавливайся, пожалуйста…, — стонет она, выгибаясь подо мной, ее тело напрягается, и я понимаю, что она вот-вот кончит. Я чувствую это, и мои яйца напрягаются, готовые кончить вместе с ней, как только я почувствую это… — Левин! О, черт, черт… Она выкрикивает мое имя, и я почти уверен, что она пускает кровь, когда ее ногти проводят по моей спине, но мне все равно. Она сжимается вокруг меня, горячая, спазматическая хватка, удерживает меня внутри нее, и я отталкиваюсь от нее, снова вонзая в нее свой член, и мой собственный оргазм обрушивается на меня, распутывая меня по мере того, как это происходит. Я наполняю ее струей за струей горячей спермы, и, зарываясь лицом в ее горло, вдыхая ее сладкий аромат, убеждаясь, что в мире нет более изысканного ощущения, чем Елена Сантьяго, кончающая на моем члене, пока я наполняю ее своей спермой. Я содрогаюсь, удерживая себя в ней так глубоко, как только могу, пока она не обмякает и не начинает задыхаться подо мной, а мой член медленно перестает пульсировать, трепеща от ее киски вокруг меня, внезапно ставшей почти слишком сильной для моей сверхчувствительной плоти. Я неохотно выхожу из нее, чувствуя, как горячая сперма растекается по всей длине. Когда Елена опускается обратно на подушки, я чувствую то, чего так боялся, после наслаждения… Чувство вины. Подавляющее, сокрушительное чувство вины. Я изо всех сил стараюсь скрыть его, сохраняя лицо настолько чистым, насколько это возможно, пока перекатываюсь на бок. Елена начинает двигаться ко мне, как бы прижимаясь к моей груди, а потом замирает, глядя на меня. — Я не должна этого делать, да? — Спрашивает она тоненьким голоском. — Мы не собираемся… Я резко выдыхаю. По правде говоря, я знаю, что было бы лучше, если бы мы этого не делали. Ничего хорошего не будет от того, что я обниму ее после, прижму к себе и дам ей почувствовать, каково это, отдавать все, любить ее так, как она того заслуживает. Конечно, я не должен этого делать, но сегодня, как никогда, я не могу позволить себе снова разбить ее сердце, сказав ей об этом. Поэтому я вообще ничего не говорю. Я тянусь к ней, притягиваю ее к себе, переворачиваю на спину, обхватываю ее рукой, пока она колеблется, а затем прижимается головой к моей груди. — Я скучала по этому, — шепчет она, ее голос немного трещит по краям. — Это было… — Прекрасно, — соглашаюсь я и заставляю чувство вины исчезнуть из моего голоса, заставляю воспоминания о другой брачной ночи отступить, потому что теперь все это ушло. Нет ничего, что можно было бы получить, позволив тем призракам присоединиться к нам с Еленой в нашей брачной постели. Я провожу рукой по ее волосам, целую в лоб и чувствую, как она расслабляется, прижимаясь ко мне. Я жду, пока не почувствую легкие взлеты и падения ее дыхания, которые говорят мне о том, что она спит, а затем медленно выскальзываю из ее объятий, беру кашемировое одеяло с края кровати и накрываю ее, чтобы она не замерзла. Мои брюки висят у изножья кровати, и я надеваю их обратно, собираясь налить еще один стакан водки, прежде чем тихо выйти на балкон и закрыть за собой двери. За перилами виднеется освещенный город, все еще живой в этот час, где люди пьют, танцуют и наслаждаются последним остатками ночи. Я тяжело вздыхаю, делая глубокий глоток водки. Страх, вина и стыд заполняют меня одновременно, в пустоте, оставшейся после отсутствия моего теперь уже удовлетворенного желания. Я думаю о Елене, лежащей посреди этой огромной кровати, нежной и прекрасной, и теперь она принадлежит мне, должна она или нет, и все, о чем я могу думать, это возможность того, что я не смогу защитить и ее. Однажды я приду домой и найду ее мертвой на пропитанных кровью простынях, и прошлое, которое я так старательно пытался удержать в узде, повторится. И это будет моя вина. Только моя вина. Если бы я был сильнее, выносливее, если бы я сопротивлялся ей, как бы сильно я ее ни хотел, нас бы сейчас здесь не было. Это я виноват в том, что мы оказались на этом этапе, что Елена лежит в этой постели с моим кольцом на пальце и ребенком в животе, и против этого нет никаких аргументов. Она может сколько угодно говорить мне, что тоже соблазнила меня, что не оставляла меня в покое, что разрушила мою защиту, но я был единственным, кто нес за нее ответственность. Это была моя работа — обеспечивать ее безопасность. И теперь не только ее жизнь навсегда изменилась из-за меня — она все еще в опасности.