Джона усмехается. – Я знаю. Но однажды ты посмеешься над этим. – Думаешь? Он наклоняет голову, чтобы коснуться губами моей шеи, щекоча своей бородой. – Обещаю, – скользит его дыхание по моей коже. – Ты прав. Может быть, через час, когда я допью бутылку шампанского, которую положили нам Джордж и Бобби, это действительно покажется мне смешным. – Пьяная злая Барби. Не могу дождаться, – язвительно произносит Джона, вызывая мой смешок. – Но прежде чем ты откупоришь пробку… у нас есть еще одна проблема, которую мы должны решить на заднем дворе. – Он тяжко вздыхает. – Вот из-за нее ты будешь в ярости. * * * – Да ты, должно быть, шутишь! Джона почесывает бороду. – Не-а. – А что случилось с соседом, который должен был забрать его? Я сидела прямо напротив Фила за его кухонным столом, когда он вслух подтвердил – спустя несколько бокалов виски, – что парень на другом берегу озера забирает скотину. – В записке сказано, что они поссорились и тот парень передумал. Но кур он забрал. Джона стоит перед большим загоном для скота, огороженным проволочной изгородью, положив руки на бедра, и смотрит на черно-белого козла. Который, судя по всему, теперь принадлежит нам. Я морщу нос от слабого едкого запаха птичьих испражнений, пропитавшего холодный воздух, поскольку слева от нас стоит опустевший курятник – ветхая коробка, сбитая из фанеры и бессистемно прибитых кусков черепицы. Рядом с ним находится гораздо более крупное, но такое же ветхое строение. Предполагаю, что это ночное убежище Зика. – Поссорились из-за чего? Какая ссора заканчивается словами: «Я заберу твоих кур, но оставлю твоего козла»? – Без понятия. В записке лишь было написано, что Фил и этот парень, Рой, поссорились и что сена, а также зерна Зику хватит до весны. Джона поджимает губы в раздумье. И мне не нравится это выражение лица. Я уже видела его раньше. Он просчитывает варианты. Но здесь нет никаких вариантов. – Мы собираемся убедить Роя передумать, так? – предполагаю я. Джона трясет головой. – А ты точно боишься этого малыша? Зик испускает громкое блеяние и поворачивает свои тревожно-горизонтальные зрачки в мою сторону. По моему позвоночнику пробегает дрожь. – Нам не нужна коза. – Бандиту, возможно, понадобится друг. – У енотов не бывает друзей. Джона упрямо выпячивает челюсть. – Кто сказал, что он не может подружиться с козлом? Козы не любят оставаться в одиночестве. Уже вижу, к чему все идет, и мое разочарование вспыхивает с новой силой. – Я согласилась поселиться в деревянной хижине в лесу ради тебя. Я не стала жаловаться на енота в клетке. Я вот-вот начну разгребать чужое дерьмо, скопившееся за пятьдесят лет, а здесь, напомню, весь пол в ванной залит мочой, потому что Фил был слишком пьян, чтобы попасть в унитаз. Я провожу черту здесь – в вопросе с козой! – Мой голос гулко разносится над густым безмолвным лесом, который нас окружает. Губы Джоны начинают подергиваться. – Это не смешно. Он трет лоб. – Ладно. Ты права. Прости. – Отлично. – Я делаю успокаивающий вдох. – Значит, пошли знакомиться с Роем. Брови Джоны подлетают вверх. – Что, прямо сейчас? Мы же только прилетели. Я думал, ты хотела поехать за матрасом сегодня. Зик громко блеет и бьет копытом по стальной проволочной ограде загона. – Да. Прямо сейчас. Глава 10 – Должно быть, это здесь. Джона притормаживает в конце дороги, где к дереву прибит деревянный знак с вырезанными на нем буквами «Р. Донован». Хорошо, что Джона предложил взять один из старых снегоходов Фила, поскольку дорога перед нами больше походит на туристическую тропку, чем на подъездную дорогу, и проехать по ней не сможет ни один полноразмерный автомобиль. Тропку, которой не пользуются. Согласно местным метеорологическим сводкам, снегопада не было почти неделю, и тем не менее здесь нет ни малейшего намека на следы. Мои руки крепко обхватывают талию Джоны, пока мы едем по тропинке, все глубже и глубже в лес, проезжая мимо двух неоново-желтых знаков «Проезд запрещен». Чуть дальше мы видим еще один знак, уже деревянный, с вырезанными на нем буквами, подкрашенными черной краской, который гласит: «Я придерживаюсь права стоять на своем». – Что это вообще значит? – громко говорю я, стараясь перекричать низкий гул двигателя. – Для разных людей – разное, – загадочно отвечает Джона, огибая деревья и обнаруживая, что здесь тропа не заканчивается. – Мне кажется, мы не туда едем! Джона указывает на небо над деревьями, и я замечаю дымку, плывущую вверх, что полностью опровергает мои опасения. Двигатель снегохода ревет громче, набирая скорость. Наконец лес редеет, и нашему взгляду открывается крошечный обветшалый одноэтажный домик с крыльцом и отсутствующей дверью. За ним стоят сарай, превышающий размеры дома по крайней мере раза в три, и несколько небольших пристроек и навесов. И куча всего между ними: бочки, ведра, старые шины, газовые и пропановые баллоны, дерево в самых разных его состояниях – от больших бревен до аккуратно нарубленного хвороста. С краю примостились три старых грузовика, два из которых насквозь проржавели и частично разобраны. Больше походит на свалку. Когда Джона заглушает двигатель, из-за угла сарая выскакивают две огромные собаки, которые бросаются к нам с вызывающим тревогу рычанием и лаем. И чем они ближе, тем меньше походят на собак и больше на волков. – Джона? – окликаю я, уже поднимая левую ногу и готовясь отбиваться от черного пса, надвигающегося на нас с оскаленными зубами. Входная дверь где-то внутри хижины с громким скрипом открывается, и из нее появляется мужчина. – Оскар! Гас! Назад! – Его резкий тон прорезает царящий хаос. Собаки-волки мгновенно затихают и усаживаются на свои задницы, облизывая пасти. Ярко-серый пес, который кажется наиболее спокойным из этой парочки, устремляет на меня хищный желтый взгляд. Словно ждет, что я дернусь или кашляну и дам ему повод для нападения. Из курятника неподалеку раздается неистовое кудахтанье кур, взбудораженных всей этой суматохой. – Вы Рой? – спрашивает Джона. Мужчина, переместившийся к проему на верхней ступеньке крыльца, где должна была стоять дверь, пристально смотрит на Джону с минуту, как бы обдумывая ответ. Ему около пятидесяти, а может, и больше. Он выглядит изможденным – то ли от возраста, то ли от трудностей, а может, от того и другого сразу. Его волосы с проседью, аккуратно зачесанные назад, намного темнее седой бороды, скрывающей челюсть. К синим джинсам и тяжелой фланелевой куртке пристали опилки. – А кто спрашивает? – произносит он с четко выраженным южным акцентом. Бросив настороженный взгляд на волкопсов и утешительно сжав мне бедро, Джона слезает со снегохода и идет к крыльцу. Поднимаясь по трем ступенькам, он на ходу снимает правую перчатку. – Я – Джона Риггс. Рой долго изучает протянутую руку, прежде чем пожать ее один раз. – Мы переехали в соседний дом. Купили участок Фила. Соседний дом – это с большой натяжкой. Мы в целых километрах от этого парня. По крайней мере, мне так кажется из-за двух длинных дорог между нами. – Точно. – Рой шмыгает носом. – Ты тот пилот, который собирается летать на своих чертовых самолетах над моей головой каждый день. В его тоне, как и в пристальном взгляде, который он устремляет на Джону, есть капля желчи. И, возможно, еще вызов. Я не знаю точно. Джона – физически внушительный тип: широкоплечий и около двух метров ростом. Роя, стоящего на несколько ступенек выше, с ним трудно сравнивать – его плечи сгорблены, однако я готова поспорить, что Джона весит в два раза больше, чем Рой. И все же, если он хотя бы даже немного боится своего гостя, то этого не показывает. Джона спускается с крыльца, оглядывается через плечо, чтобы бросить на меня взгляд – частично забавляющийся, частично выражающий вопрос: «Можем ли мы доверять этому парню?» – прежде чем снова встречается взглядом с нашим «дружелюбным» соседом. – Фил сказал, что ты хотел забрать его козла. Мы решили удостовериться, не заинтересован ли ты все еще в этом.