– Знаю! Но всем интересно, когда твой горячий аляскинский пилот сделает предложение. Я закатываю глаза. Диана создала на нашем сайте целый раздел, посвященный моей новой жизни на Аляске, любовно названный «Красавица и Йети». Среди наших подписчиков он стал настоящей кормушкой для романтиков. Хотя никто из нас больше не ведет такую же активную деятельность, как это когда-то было на «Калла и Ди» – мы обе поглощены переездами и будущей карьерой, – в ночь перед моим отъездом мы заключили слезное соглашение, что приложим все усилия, чтобы поддерживать наш сайт на плаву в той или иной форме. Для меня он стал летописью моей новой жизни на Аляске. – И не надо закатывать глаза! – восклицает она так, будто видит сквозь телефонную трубку. – Держу пари, он сделает тебе предложение к концу года. – О боже! Не начинай, пожалуйста. – Я смеюсь, даже несмотря на нервный всплеск бабочек в животе. Не то чтобы эта мысль совсем не приходила мне в голову. Приходила, и не раз. Но я сразу же отгоняла ее, говоря себе, что для этого еще слишком рано. – У нас и так хватает забот с домом и открывающейся компанией. – Калла! – зовет Джона. – Мне нужно идти. Йети теряет терпение. – Ладно. Наслаждайся первым днем в своей бревенчатой хижине в глуши. Сумасшедшая! Люблю тебя! Пока! И она вешает трубку до того, как я успеваю ответить. Да, возможно, я, и правда, сошла с ума, раз согласилась на все это. Но я безумно люблю Джону. Я выдвигаю пустые ящики комода, чтобы в последний раз убедиться, что мы не оставили что-то важное из вещей отца, а затем прохожу по коридору, оглядываю пустую гостиную и инстинктивно перевожу взгляд на тот угол, где когда-то стояла больничная койка. Старой потертой мебели уже нет, и воздух пахнет запахом свежей краски. Это больше не дом Рена Флетчера, напоминаю я себе. Вхожу в кухню и слышу резкий звук чего-то рвущегося. Джона медленно сдирает со стены полосу тех самых ужасных обоев с утками. – Решил помочь Агги. – И как оно, полегчало? Он изучает обрывок бумаги в руках размером с небольшое письмо. – Вообще-то да. Чертовски полегчало. – Он протягивает его мне, и я вижу соски, которые они с Максом, еще одним пилотом «Дикой Аляски», в шутку пририсовали каждой утке. – Что думаешь о том, чтобы вставить это в рамку и повесить на стену у нас дома? – Отличная идея, – ухмыляюсь я, и в груди становится теплее. – И думаю, тебе пора уже перестать ворчать на Агнес за вождение грузовика моего отца и признать, что ты большой ностальгирующий ребенок. Джона ухмыляется, засовывая обрывок обоев между страницами книги для сохранности. Мое внимание привлекает дребезжание металла – где в маленькой переноске для животных сидит Бандит; его пухлое тельце бьется о закрытую дверцу, а ловкие лапы бьют и царапают защелку в неистовой попытке вырваться на свободу. – Он не выглядит взволнованным, – замечаю я. – Он будет в восторге, когда увидит свою новую нору. Фил договорился с соседом, чтобы тот забрал оставшийся у него скот – включая, слава богу, и козла, – что освободило целый загон для нашего енота. И разумеется, по словам Джоны, у нас нет другого выбора, кроме как забрать его с собой. Если мы оставим Бандита здесь, то он залезет на грядки Барри, и тот его пристрелит. Я качаю головой. – Помнишь, ты говорил мне, что он не твой питомец? Джона сокращает расстояние между нами. – Помнишь, ты говорила, что я мудак? – Присяжные еще не определились с вердиктом, – дразню я. Он наклоняется и мягко целует мои губы. – Ах да, почти забыл. – Джона достает кофеварку и ставит ее на стол. – Что предпочитаешь понести: это или его? – Я возьму то, что не будет царапать мою ногу, спасибо. Моя рука гладит пластик, предаваясь воспоминаниям. Этот дешевый прибор был неотъемлемой частью незамысловатой рутины моего отца. Однажды утром я приготовила самый ужасный кофе из всех известных человечеству, используя эту машину. Но папа выпил всю чашку без единой жалобы. – Тише, тише… расслабься, – успокаивает Джона ругающегося Бандита. Оба наших взгляда в последний раз окидывают кухню отца, и каждый из нас на мгновение погружается в свои воспоминания. А потом Джона смотрит на меня. – Готова? Покинуть все, что я знаю на Аляске, ради чего-то совершенно незнакомого и нового? Я делаю глубокий успокаивающий вдох. – Да. И он выводит меня из дома с безмолвной решительной улыбкой на губах. * * * – Я думала, он должен был уехать, – шепчу я. Когда мы прибыли, входная дверь была не заперта. Длинный узкий коридор оказался все еще завален пальто, обувью и шарфами. В гостиной все еще стоят потертый диван и тумбочки. В сушилке по-прежнему расставлены тарелки и стаканы. А угрюмые лось и пара оленей все так же скорбно смотрят на меня со стены. На дощатом полу остаются снежные следы, когда Джона проходит к кухонному столу, на котором лежат связка ключей и лист бумаги. Он просматривает написанную от руки записку и хмурит брови. – Фил уехал. Улетел сегодня утром, – подтверждает он, бросая листок на стойку. На его губах появляется мрачная улыбка. – А он не шутил, когда сказал, что оставит все. – Это точно, – бормочу я и подхожу к холодильнику, откуда на меня смотрят глянцевые фотографии маленьких мальчиков, незнакомых мне. Наверное, стоит их выбросить? – Это странно. – Ага, – соглашается Джона. – Но, наверное, ему было слишком сложно убирать все самому. Слишком тяжело, учитывая его воспоминания о жене. Я открываю холодильник. – Да, этот недоеденный сэндвич, несомненно, навевал слишком много воспоминаний, чтобы его выбрасывать. – В моем голосе слышны горечь и досада. На нем можно даже разглядеть следы зубов. Рядом стоит бутылка молока, несколько ломтиков плавленого сыра, банки с соленьями – огурцы, свекла, варенье… и яйца? Нижняя полка покрыта жиром и прочими пищевыми пятнами. Ничего не помыто. Джона открывает кухонный шкафчик и обнаруживает множество специй и консервов. Соседний буфет тоже полон, но в нем стоят уже разномастные кружки и стеклянная посуда. Он медленно проверяет их все. – По крайней мере, он хоть немного прибрался на кухне. Я с ужасом смотрю на засохшие мыльные разводы и приставшие частицы пищи на дне раковины. – Джона, здесь просто свинарник! И что-то подсказывает мне, что чистящие средства для устранения этого бардака – единственное, что Фил нам не оставил. Тупая боль в голове, появившаяся на полпути нашего тряского перелета сюда, расцветает вместе с ужасом перед предстоящей работой. Я сжимаю переносицу, чтобы заглушить боль. – Как ты можешь видеть в этом хоть что-то хорошее? Потому что я сама готова закричать или расплакаться, или и то и другое. Как бы настороженно я ни относилась к покупке собственности Фила в самом начале, с тех пор как мы подписали бумаги месяц назад, этот день я представляла себе с волнением. Представляла, как мы войдем в наш новый дом, в пустые комнаты с голыми стенами, и наши взгляды будут жадно вглядываться во все пустующие закоулки, выискивая маленькие секреты и изъяны, не увиденные ранее. Мы бы начали составлять мысленный список того, за что возьмемся в первую очередь, поднимем тост за это захватывающее новое начало. Я даже положила в свою сумку фужеры для шампанского. Но это совсем не то, что я себе представляла. Джона подходит ко мне сзади и обхватывает руками мою талию. – Нам двоим понадобится не так много времени, чтобы разобрать все это. И могу поспорить – нам многое пригодится. Этот погреб был полон консервов, когда мы видели его в последний раз. – А что насчет хлама, который нам не пригодится? Залежей хлама, если быть точнее. Они были женаты пятьдесят лет! Они жили в этом доме с 1985 года! – Пожертвуем на благотворительность или просто выбросим. Или сожжем. Мы можем устроить огромный костер. Похоже, возле озера есть отличная яма. Джона как-то слишком спокоен. Прижимаюсь головой к его груди, изо всех сил стараясь сосредоточиться на положительных моментах ситуации: я на Аляске с Джоной, и мы купили наш первый дом. Место, в котором случится множество важных для нас событий. Здесь немного не убрано, слегка грязно. Но ничего такого, с чем бы мы не смогли справиться. Это ничто по сравнению с тем, через что мы уже прошли. – Чертовски зла, – рычу я.