– Может быть, в лесу дети хулиганят? – Я их не вижу. Мы бы, наверное, их услышали, нет? Может быть, это птицы. – Что ты там говорил про тихое место?.. Следуя за отливом, мы добрались до узкого канала между выступавшими из воды отмелями и тихонько погребли прочь. Не было слышно ни людей, ни лодок, лишь тихонько всплескивали весла да постукивали по бортам каноэ недоеденные яблоки, плывшие рядом с нами по течению. Войдя в церковь, мы сняли мокрую одежду, дождь как раз прекратился, выглянуло солнце. Я сидела, завернувшись в полотенца, и ждала, пока вскипит чайник, когда мне пришло в голову проверить телефон: голосовое сообщение с незнакомого лондонского номера. «Добрый день, я прочла вашу рукопись и хотела бы с вами пообщаться. Когда вам можно позвонить?» 15. Воздух Стоя в дверях церкви, я расписалась за полученную посылку: тяжелую коробку, которую занесла внутрь и поставила на стол. Я сидела и смотрела на нее, поглаживая картонные бока и ярлык с адресом отправителя и логотипом. Вскипел чайник, я заварила чай; потом подтянула колени к подбородку и застыла на деревянном стуле. Я могу открыть коробку прямо сейчас, достать ее содержимое, потрогать, подержать, понюхать. Или я могу дождаться Мота и разделить с ним этот момент. Через окно мне было видно, что в соседский сад вернулись подснежники, а бутоны на магнолии набухли и приготовились раскрыться. В выходные сосед разобрал свой сарай, и теперь, если сесть на столик у окна, можно было разглядеть деревья – вдали, между крышами. Я грызла печеньку и ждала, а коробка, казалось, увеличивалась в размерах под моим взглядом. Я перебралась на столик у окна, а ноги поставила на стул. Теперь мне было видно и коробку, и деревья, а между ними еще и кружку с чаем, от которой шел пар. /////// Прошло несколько месяцев с тех пор, как я вышла из метро и оказалась в лондонском районе Ковент-Гарден. Дошла до улицы Стрэнд неподалеку – нервничала я так, что с трудом передвигала ноги и едва соображала. Я постояла перед каменной аркой, ведущей в сверкающее здание из стали и стекла. Так много людей, так мало неба, я почти задыхалась. Наша тропа провела нас сквозь боль и отчаяние утраты к мокрым ночам на туманных скалах – а теперь она завела меня вот сюда, под эту стеклянную дверь, перед которой я стояла и силилась вдохнуть. Литературный агент распахнула ее и пропустила меня внутрь, к огромному изображению пингвина, висевшему над стойкой приема посетителей. – Не волнуйтесь, это просто неформальная беседа с ответственным редактором. Рядом с этой невысокой элегантной женщиной в нарядной блузке и на каблуках я почувствовала себя огромной, плохо одетой и неуместной. Умение принарядиться никогда не было моей сильной стороной. Я провела рукой по волосам в поиске веточек и травинок – но нет, на голове у меня было все то же сухое, непослушное воронье гнездо, которое так и не приняло приличный вид после нескольких месяцев на природе. Я глубоко вдохнула спертый офисный воздух, вдохнула жизнь, смерть и все те сложные эмоции, которые им сопутствуют. Пока мы сидели на диване и ждали, когда спустится редактор, чтобы с нами познакомиться, я незаметно теребила синюю ткань обивки. Терять нечего, а значит, нечего и бояться. Так почему же я так нервничаю? Мы уже потеряли практически все свое материальное имущество и пережили это. Если я провалю встречу – а скорее всего, так и будет – и издательство решит, что не хочет публиковать мою книгу, то что я потеряю? Да ничего. Жизнь останется прежней, смерть по-прежнему будет поджидать совсем рядом, ничего не изменится. На книжных полках стояли книги знаменитых авторов, тех самых, что стояли и на моих полках в те дни, когда они у меня еще были. На секунду в памяти вспыхнула жизнь до того, как мне пришлось раздать целые коробки книг и забыть про полки. Потери освобождают. В той пустоте, которая остается после утраты, может случиться что угодно. Что-то может возникнуть из ничего. Вслед за молодой женщиной, ответственным редактором, мы поднялись по ступенькам и подошли к двери в небольшой кабинет. Взявшись за ручку, она на секунду задержалась. – Мы решили, что будет проще, если вы прямо сегодня со всеми познакомитесь. Бежать было уже поздно: дверь открылась, и я увидела круглый стол, за которым сидели четыре человека, а за ними на стене висел портрет Джейми Оливера в натуральную величину. За окном кабинета, наверное, было ясное небо, но я его не видела. Я стояла у маяка на мысе Лизард, глядя на сотни ласточек, готовых оттолкнуться от скал и взлететь в воздух. Голова у меня шла кругом от пикирующей уверенности их полета. Ни сомнений, ни колебаний – они знали, что делать. Доверие без раздумий, такое же простое и сложное, как сама жизнь. Мы стояли у этого маяка, на самой крайней южной точке острова, а ветер уносил прошлое прочь, снимая с наших плеч всю его тяжесть. Мы повернули на север, и я пошла вслед за Мотом по пыльной тропе в будущее, и доверяли мы только друг другу и тому инстинкту, который говорил нам, что тропа поведет нас вперед. Красивая худенькая женщина с беззаботной элегантностью задавала тон беседе. – Вы раньше бывали в издательствах? Перед тем как мы приступим, я сразу хотела бы вас успокоить: нам очень понравилась ваша книга, и мы хотим ее напечатать. Но название придется поменять. Тысяча ласточек поднялась в теплый воздух, в осеннее солнце, отразившееся в распростертых крылышках цвета полуночного неба. Когда воздух остыл и насекомых в нем стало меньше, птицы просто повернулись к югу и расстались с сушей. Исчезли в белом свете расстояния. За пределами надежды или веры. Слово «инстинкт» придумали люди, а не птицы: те всего лишь расправляют крылья и безоговорочно доверяют себя воздуху. /////// С того дня прошли месяцы, и все это время я дожидалась, когда мне доставят посылку. Наконец я услышала скрип железной калитки, и через несколько секунд в дверь вошел Мот. – Привет, ты вернулся. Как прошел день? – Не самый лучший день. Такое странное ощущение в голове и шее, будто меня придавливает к земле чем-то тяжелым. Мот с трудом продирался сквозь последние месяцы своей учебы. На его рабочем столе, пристроившемся на крошечной лестничной площадке, постепенно рос огромный, красивый дипломный проект. Вокруг Мота высилось все больше папок с материалами, и под их весом он постепенно съеживался. Времени оставалось мало, и он все меньше гулял на воздухе. Время поджимало во всех смыслах. – Ого, а это что такое? Неужели это она? – Больше нечему быть. Я просто сидела и смотрела на нее, не хотела открывать коробку без тебя. – Так неси же ножницы! Как тебе только удалось меня дождаться? Я бы сразу открыл. – Открой ты. Я, кажется, не могу. – Не смеши меня. Принеси ножницы, и мы сделаем это вместе. Когда коробка открылась, птицы взлетели в яркое небо, сапсан спикировал на мыс, дельфины запрыгали в диких морях, а две одинокие фигурки с надеждой замерли на вершине скалы, и ветер трепал их волосы. Я медленно раскрыла первый экземпляр книги под новым названием «Соленая тропа», по форзацам скользнули ласточки, а по моим щекам покатилась соленая вода. – Смотри. – Мот держал книгу раскрытой на титульном листе. – Смотри, у тебя получилось. Я занесла руку над картинкой с изображением пингвина. Руку маленькой девочки, у которой была мечта. Прежде чем эта мечта исполнится, ей предстояло прожить целую жизнь. – У нас получилось. – Нет, получилось у тебя, это ведь твои слова. – Но тропа-то наша. /////// «Соленая тропа» разъехалась по книжным магазинам всей страны, а Мот закончил свой проект и в последний раз вышел из здания университета. Через несколько недель ему начали приходить сообщения от сокурсников, которые получили свои дипломы. Они вовсю праздновали, а Моту заветное письмо все не приходило. – Может, потерялось по пути. Может быть, тебе позвонить своему руководителю? – Нет, просто я провалился. – Если бы ты провалился, тебе бы все равно пришло письмо. – Если я провалился, то учить никого не смогу. Да и в любом случае, не уверен, что смогу еще работать за компьютером. Все дело в глазах – невозможно ничего путного сделать десятиминутными урывками. Я знаю, что планировал доучиться и преподавать, но, кажется, болезнь зашла слишком далеко. Мы сидели в тени старых дубов, увешанных лишайниками, которые процветали в чистом соленом воздухе над дельтой реки. Каждую неделю мы ходили гулять по этому маршруту, от Полруана по извилистой тропинке среди деревьев, через деревянный пешеходный мостик над рекой, где во время прилива плавали крупные рыбы, и к автомобильному парому в Бодиннике. Мы гуляли этой дорогой в дождь и ветер, по щиколотку в грязи, мимо россыпей подснежников, через лес, поросший ковром диких гиацинтов, мимо сотен отдыхающих в высокий сезон, и вот, наконец, сегодня, в тихий день, когда жаркое солнце светило сквозь тенистые ветви. Сухие листья, покрывавшие землю в лесу, с хрустом рассыпались у меня в руке – прошлогодние мертвые листья в тени новой молодой поросли. Прислонившись к стволу, я чувствовала только облегчение. Учеба высосала из Мота все соки, но он, несмотря на трудности, довел начатое до конца. Может быть, теперь, когда она закончилась, он сможет больше времени проводить вот так, просто двигаясь среди деревьев, просто существуя. Я цеплялась за малейшую надежду, но его мысли все больше путались, а тело все чаще спотыкалось. Медленно-медленно он разрушался, как в сильный дождь разрушается берег реки, из которого постепенно вымывает почву, пока не останутся только корни, отчаянно цепляющиеся за скользкую каменную поверхность. Его дерево было готово упасть. – Я считаю, тебе больше нельзя жить в таком сильном стрессе. Придется нам придумать другой план. Кто знает, может, несколько книжек все же продастся – достаточно, чтобы нам дотянуть до конца года и выиграть время, пока мы решим, что делать дальше. У Мота снова зазвонил телефон. Опять счастливые одногруппники? – Это мой руководитель. – Он, застыв и побледнев, включил громкую связь. Годы труда в ожидании результата. – Мот, добрый день, хотел узнать, как у вас дела. Вы не пришли за своими результатами, так что я решил проверить, все ли у вас в порядке. Хотите, я отправлю их вам по почте? – Я ничего не знал. Думал, они сразу отправляются по почте, и решил, что письмо не пришло, потому что я провалился. – Что вы, проект был слишком хорош, чтобы провалиться, конечно, вы успешно сдали дипломную работу. Закончив разговор, он дрожащими руками убрал телефон в карман. – Сдал. Поверить не могу, я сдал. – Я в тебе не сомневалась. Надо это отметить. – Мы вышли из-под деревьев на яркое солнце, краска понемногу вернулась ему в лицо. – Поверить не могу: Мотман, бакалавр наук. Я так тобой горжусь, ужасно! Нам обязательно нужно это отпраздновать! – Точно, чтобы быть как настоящие студенты. Так что же, выпьем чаю в Фоуи? – С теми вкусненькими португальскими пирожными. – Непременно, моя мятежная студентка. /////// Кажется, что нет сна глубже, чем нейродегенеративный сон, во всяком случае, так было в странной Мотовой версии кортикобазальной дегенерации. Он доучился и получил вожделенную степень – измученный, окостеневший, с непрерывными болями в руке, ноге и голове. Но теперь, когда стресс от сдачи диплома был позади, он постоянно хотел только одного: спать. Даже проспав двенадцать часов подряд, он чувствовал себя усталым. Так с чего же я решила, что занятия медитацией ему помогут? Если посадить уставшего человека на стул, велеть ему закрыть глаза и расслабиться, что с ним случится? Разумеется, Мот уснул, но вот храпеть – это было уже слишком; храп выдавал его с потрохами. Я громко кашлянула, и храп прекратился. Сама я тоже не могла медитировать, храп прокрался в мое пространство, и я вернулась в реальность. Я попыталась медитировать на мысль о том, как бы еще затормозить стремительное ухудшение Мотова здоровья, но в голову ничего не приходило. Наука указывала на потребность в активных физических упражнениях и пребывании на природе. Ни то ни другое было невозможно, ведь он по полдня проводил в постели, и к тому же мы жили среди асфальта. Нам снова нужно было отправиться в долгий-долгий поход, но Моту не хватало сил нести рюкзак. Или нам стоило поселиться там, где он был бы ближе к земле и зелени, чувствовал с ними связь. Но и это было невозможно: после потери дома ни один банк не дал бы нам кредита, а жили мы на остатки стипендии и аванс за книгу. Явно не квартиросъемщики мечты. Мы были счастливы, когда после месяцев жизни на улице у нас появилась крыша над головой, и бесконечно благодарны своей квартирной хозяйке за то, что она согласилась сдать нам жилье. Но теперь мы застряли в безвыходном положении, а Мот ускользал от меня все дальше. Каждый день я угрозами заставляла его выходить на прогулку, ненавидя себя за то, что мне приходится говорить, за то, что, подталкивая его вперед, я невольно вбиваю между нами клин. Я сама себе была отвратительна, но, несмотря на все наши страдания, двух миль не хватало. От такой прогулки у Мота прояснялось в голове и немного разминались окаменевшие суставы, но ему была нужна куда большая нагрузка. Медитация тоже явно не помогала, от сидения на стуле у него только больше затекала шея. Что же делать? Мне хотелось плакать – и вовсе не от блаженства постижения дзен. Я обвела взглядом комнату. Все сидели совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, очистив ум от мыслей. Саймон медленно поднял опущенную голову. Как всегда предельно собранный и точный, он опустил сложенные на груди руки.