– Хорошо, почему бы и нет. Подпишись на него. Я подписалась и спустя несколько часов получила личное сообщение: «Я прочел вашу книгу, и она мне очень понравилась, вы еще в Корнуолле? Я владелец старой скотоводческой фермы, где делают сидр. Если вы еще в Корнуолле, я хотел бы поболтать, можно вам позвонить?» – Мам, ты с ума сошла, нельзя так просто раздавать свой телефон направо и налево. – Я знаю, знаю, что не должна была соглашаться, чувствую себя просто дурой. Но что-то меня подтолкнуло… Так ты считаешь, мне нужно заблокировать его номер? – Нет, теперь уж подождем и посмотрим, что ему нужно. /////// Мы стояли на вершине холма, на клочке земли, которая за это необыкновенно жаркое лето выгорела настолько, что сделалась твердой, как камень. Холм спускался к реке, на ней покачивались лодочки, а солнце, отражаясь от поверхности воды, играло на росших по берегу деревьях. Но на склоне не было ни воды, ни зелени. Сколько хватало глаз, вокруг тянулась только голая иссушенная земля, всю траву в полях под корень выщипали овцы и коровы. Когда трава засохла, животным пришлось есть живые изгороди и царапать почву под ними в попытках укрыться от палящего солнца. То, что когда-то было пышными зелеными кустами, широкими преградами между полями и местом обитания диких животных, превратилось в голые стволы и ветки, на которых кое-где виднелись увядшие листья, а оголенные корни были открыты иссушающему воздуху. Земля лежала поверженная. – Кормить силосом – зимним кормом – начали еще в середине лета. И не только здесь! Фермерам еще как-то удается поддерживать такую высокую численность стада нормальным влажным летом, но как только температура хоть немного меняется, случается вот это. Во всей южной части страны в этом году так: пастбища перегружены, и поля не справляются. Но когда я вижу такую картину здесь, меня это просто убивает, – Сэм обвел ферму широким жестом. Его руки, казалось, никогда не видели грязной работы, не копались в земле, не трогали перепачканной ланолином овечьей шерсти, не клали каменной изгороди. Чистые, мягкие кисти офисного работника. – Я ведь немного понимаю в сельском хозяйстве. Мои родители фермеры, я и сам вырос на ферме в соседнем Девоне, но мы ведем сельское хозяйство совсем иначе. Здесь просто используют землю ради наживы, не думая о ее будущем. Я работаю в финансах, всегда там работал, так что прибыли и убытки – это моя специальность. Если продать капитальную базу, то не на чем будет строить бизнес, и с точки зрения экологии здесь происходит именно это. Я больше не могу просто сидеть и смотреть на это, – он энергично взмахнул рукой и поправил свои дизайнерские темные очки. Я глянула на Мота, мысленно спросив его: что мы тут делаем? Ответа на этот вопрос у меня не было. Я всегда знала, что от «Твиттера» у меня будут одни проблемы, и оказалась права. Я была неаккуратна с телефонными приложениями, в которых ничего не понимаю, и вот теперь мы стоим на этом чужом, сухом, как пустыня, холме. Выжженный холм поднимался от реки к широкому гребню, а с другой стороны спускался в тихую долину, по дну которой шла узкая одноколейная дорога. Повсюду паслись овцы. У дороги стоял деревенский дом, а напротив него – ветхий, обитый цинком сарай, который держался лишь благодаря телеграфным столбам и веревкам. – Это моя страсть, потому я и купил эту ферму, – Сэм махнул в сторону чахлых деревьев, росших по краю долины. – Не ради одной только земли, а ради яблоневого сада. На это ушло тридцать лет работы в финансах. Все это время я ждал, пока смогу купить что-то подобное. – Почти неуловимо за фасадом элегантного финансиста начало проступать что-то реальное, что-то близкое к земле. То, что я могла понять. – Мне кажется, это особенные деревья, они такие старые, корявые; вроде бы здесь веками собирали яблоки. Эта земля хранит глубочайшую историю производства сидра. Да еще вот этот потрясающий вид, холм, спускающийся к реке… Все годы работы в офисе я мечтал о том, что однажды смогу купить собственную ферму, вернуться к земле, к своим корням. И вот купил ее. Иногда город кажется невыносимо серым, и мне просто необходимо выбраться в деревню, внутри как будто что-то зудит; просто знать, что ферма меня ждет, уже помогает пережить такие дни. Но теперь здесь все не так, как мне мечталось. Здесь куча проблем, и я не могу их решить. – Не понимаю… Если вы всегда об этом мечтали, почему же не переезжаете сюда? – Я обвела взглядом ферму, высохшую траву, переливавшуюся в жарком мареве. Все, что говорил этот человек, было как-то странно. Я как будто вернулась на тропу и шла мимо пустых летних домиков, выстроившихся вдоль пляжа Хейл. Заколоченных на зиму, потому что их владельцы вернулись к своей жизни где-то еще. Если ему так сильно нужна связь с землей, почему он тут не живет? Никакие силы не удержали бы меня в городе. – Поймите меня правильно, я отчаянно хочу поселиться здесь. Моя семья тоже с нетерпением ждала переезда; мы уже готовились к нему, но потом кое-что случилось с моей женой. – В каком смысле? Она передумала? – Нет. У нее нашли рак груди. Все сразу изменилось. На лечение ушло время, на восстановление – еще больше времени, а пока она болела, мы не могли никуда ехать, так что я сдавал ферму в аренду. Время шло, мы были заняты другими делами, а потом оказалось, что дети выросли. К тому моменту, как Рейчел поправилась, было уже слишком поздно. Дети заканчивают школу; сейчас я не могу их никуда перевозить. – Так что же, вы переедете, когда дети закончат школу? – Вряд ли так скоро. Я точно не знаю, когда – определенно не в ближайшем будущем. Рейчел и дети всем довольны, они счастливы в городе. Пока я бы просто хотел привести ферму в порядок, вот и все. За сломанным сараем, по самую крышу забитым навозом и окруженным металлическими контейнерами, поломанной техникой и горами пластикового мусора, стояли другие сараи, тоже огромные, тоже из гофрированного цинка, тоже наполненные грязной соломой и отходами жизнедеятельности животных. Между ними высилась гора навоза высотой почти с сарай. Громадная вонючая куча, из которой вытекали ручейки коричневой жижи и собирались в лужицы, хотя больше нигде на ферме не осталось ни капли воды, не высушенной солнцем. Том был прав: не нужно было никому давать свой номер. И зачем вообще этот Сэм позвал нас сюда? Мы даже не могли посоветовать ему местных подрядчиков, чтобы навести тут порядок. – Проблем накопилось столько, что я уже был почти готов продать ферму. – Он потоптался в пыли, надвинул очки поплотнее и посмотрел вниз, в сторону ручья. – Но даже думать об этом почти невыносимо. Если я продам ферму, то откажусь от мечты вернуться к земле, а на это я просто не способен. Вот почему мне так понравилась «Соленая тропа». Я прочел ее и сразу же понял, что вы-то мне и нужны, вы меня поймете. /////// В комнате стояла неподвижная тишина, пыльное, вековое безмолвие. Небольшая комнатка, уставленная библиями и другими книгами. Еще в ней была стойка со складными стульями и ряды коробок, полных рекламных объявлений о давным-давно прошедших встречах с авторами. Две женщины сидели и спокойно беседовали о какой-то общей знакомой, совершенно равнодушные к тому, что происходило в большом зале за дверью. Почему они сохраняют полное спокойствие, а я едва дышу? Спотыкаясь, я пробралась к двери, опрокинув по пути стул, мои ладони вспотели, и повернуть медную ручку удалось не с первого раза. Я выбралась на свободу. Наконец-то воздух, но куда мне податься? В туалет напротив: мое единственное убежище. Захлопнув за собой дверь кабинки, я задвинула щеколду. Главное, не забывать дышать. Каменная церковь в девонском прибрежном городке была огромной. Если бы только я вошла через заднюю дверь! Тогда не увидела бы бесконечные ряды стульев, на которых сидело четыреста с лишним человек, и, возможно, не заперлась бы сейчас в туалете. Я не приезжала в этот город несколько лет. В последний раз я была здесь еще бездомной, мы прошли по тропе, которая ведет вверх с галечного пляжа, через город и дальше. Но вчера, когда мы с Мотом выглянули из окна гостиницы, в которой поселили нас организаторы фестиваля, и увидели, как люди идут по тропе в тускнеющем вечернем свете, нам показалось, что прошли не годы, а считаные дни. Я как сейчас помнила запах рыжей земли, которая окрашивала море, отбрасывая на набережную отсвет цвета ржавчины. Тогда мы проголодались, замерзли и отчаялись найти хоть какое-то место для ночевки до темноты, поэтому перелезли через ограду на поле для гольфа и заночевали на единственном плоском пятачке земли: у шестнадцатой лунки. На следующее утро мы любовались восходом солнца, свет отражался от красных скал сквозь густой туман с моря, превращая воздух в потустороннее розовое сияние, а смотритель поля со своими собаками стоял рядом и требовал, чтобы мы убрались до появления игроков. То утро до сих пор казалось мне более реальным, чем сегодняшние теплая постель, горячая вода и бесплатный завтрак. Оно все еще было рядом, настоящее, живое, и вибрация от оползня, которую мы слышали в ту ночь, все еще рокотала у меня в ушах. О боже, а что, если смотритель поля сидит сейчас в аудитории? Осталось пять минут. За дверью послышался гул голосов. Я отперла кабинку и нагнулась над раковиной, чтобы поплескать в лицо воды, забыв, что в кои-то веки накрасила ресницы. Я представила себе Мота, как он сидит в первом ряду и спокойно ждет моего выхода, и попыталась продышаться. Может быть, народу не очень много? Меня, наверное, просто отправили не в то помещение, и в церкви будет занято всего несколько мест. Задыхаться я перестала, но в зеркале все еще отражалось бледное испуганное лицо в черных потеках туши. Я попыталась отмыть тушь, но она оказалась водостойкой, и я полезла в сумку в поисках какого-нибудь средства. Бальзам для губ. Я густо намазала щеки жирным вазелином, как регбист перед потасовкой за мяч. Пока я вытирала лицо, мой телефон сообщил о приходе сообщения. Сэм. Снова Сэм. «Вы уже подумали над моим предложением?» Как я могла подумать над его предложением? Чтобы даже осмыслить его слова, нужна такая вера в людей, какой у нас не было. Нужно доверие, которого мы, возможно, уже никогда больше не ощутим. Нужно оставить прошлое в прошлом, забыть, куда завело нас доверие в прошлый раз, и понадеяться, что теперь все будет иначе. Но мы не могли этого сделать, не могли просто забыть прошлое – наши шрамы были слишком глубоки и никогда не заживут. Мы никогда не сможем забыть. И, однако, сейчас Мот сидел в первом ряду, усталый, забывчивый, тихо ускользающий от меня в тень. Ему нужны были воздух, ветер, дикое небо и цель в жизни. Ему нужно было проводить дни в движении и на природе. Ему нужно было, чтобы мир природы окутал его своим утешительным зеленым плащом и помог снова обрести ту силу, которую он нашел на тропе. Осталось две минуты. Гул голосов перерос в громкое эхо, оно усиливалось под высокими сводами. Наверняка все дело в этом. Людей мало, но шум отдается от стен и крыши. Я вернулась в ризницу, где стояли женщины и ждали меня. – Ты куда пропала? Пора выходить на сцену. – Мне нужно было глотнуть воздуха. Вы готовы? Пошли? /////// Склоны долины были пологими и придавали ей форму перевернутой капли воды, а на дне протекал ручеек. Сбоку от недавно посаженных молодых яблонь, где-то за колючими кустами, стлаником и проволокой слышалось журчание воды. Но источника мы не видели. Звук движения, цикл воды. С суши в море, в небо и назад на сушу. Полный круг. – Считается, что это одно из тех мест, которые вдохновили Кеннета Грэма на написание «Ветра в ивах». Посмотрите-ка на это старое издание, – Сэм вынул из сумки «За диким лесом», книгу о жизни Грэма. – Много лет назад я купил ее в благотворительном магазинчике, потому что мне понравилась картинка: вот ручей, а на заднем плане самое высокое поле на ферме. Я тогда и представить не мог, что когда-нибудь куплю это место. Я же говорю, это мечта. На обложке действительно был изображен очень похожий ландшафт. Мот, стоявший у Сэма за спиной, удивленно поднял брови. Кто этот человек и что мы тут делаем вместе с ним? – Но с тех пор, как я купил ферму, все пошло вопреки моим надеждам. Никто не мог понять, чего я хочу. Ничего не получалось. А потом я прочел вашу книгу. Что ему нужно? Горячий безвоздушный ветер пошевелил листья на деревьях, огромный канюк завис на восходящем потоке над долиной, помедлил, а затем мягко спланировал за холм и исчез из виду. – Вы можете отказаться, если у вас уже появились какие-то другие планы на жизнь или просто если посчитаете, что я рехнулся. Но вы не хотели бы поселиться здесь? Помочь мне вернуть это удивительное место в то состояние, в котором оно должно быть. Вернуть жизнь в этот измученный пейзаж, вернуть диких птиц и зверей в живые изгороди. Воплотить мое видение этого места: пусть это будет экологичная ферма, где пасется несколько овец и производится сидр, но с упором на заботу об окружающей среде. Вы сможете помочь мне в этом, как думаете? Как мы думаем? Мы никак не думали, просто сидели на выжженной солнцем траве. В воздухе стояла тишина, ни криков птиц, ни жужжания насекомых, ни даже тихого шелеста колосьев на ветру. Только жаркая, неподвижная, дикая тишина. Тишина пустой земли, на которой не выжило ни одного дикого существа. Внизу под холмом, под яблонями, томились в загонах ягнята: переносные металлические вольеры удерживали их на пятачках сухой земли, всю траву под собой они давно выели до камней и корней деревьев. Их шерсть побурела от сухой грязи, и они, голодные, царапали ограждение в ожидании еды. Канюк описал круг над холмом и появился в небе позади нас, волнообразными движениями спускаясь в долину, наполняя пустой молчаливый пейзаж своими долгими жалобными криками. Как мы думаем? Мы не знали этого человека, не знали о нем ничего. Его приглашение могло быть как самым потрясающим предложением на земле, так и бредом безумца. Очевидно, он что-то узнал о нас в Интернете и прочел мою книгу, у него могло быть сколько угодно скрытых мотивов. Нет уж, спрятавшись в квартирке за церковью, мы были в безопасности, там было тихо, темно, надежно. Но земля под моими руками была такой теплой, а коротенькая ломкая травка – такой острой и пахнущей сеном. Темный, чуть затхлый, глубокий и сладкий запах амбара с сеном из моего детства. На секунду я почувствовала, как спотыкаюсь о веревку, как ветер теребит мою футболку. Нет. Нет. Нет. Мы столь многому научились, столько потеряли; мы никогда не позволим себе снова кому-то довериться. Как это возможно? Я взглянула на Мота, ссутуленного, забывчивого, страдающего от головокружений. Да, ему нужна была жизнь среди зелени, но не стресс, сложности или проблемы. Только простота жизни на природе. – Нам нужно подумать. – Разумеется, но я точно знаю, что вы – именно те люди, которые нужны этому месту. У меня такое чувство, что это судьба. /////// На сцену светили яркие белые прожекторы, они слепили меня так, что дальше второго ряда стульев я ничего не разбирала. Но вдоль тускло освещенных стен церкви, за колоннами, мне видно было заполненные до самого конца сидения. Я старалась не смотреть туда, а сосредоточиться на женщине, задававшей вопросы. Меня отвлекало странное, ухающее, прыгающее ощущение в груди, и я с трудом подбирала слова для ответов. Вторая писательница что-то говорила, а у меня в голове бушевал круговорот панических мыслей. Я выключила звук на телефоне, но чувствовала, как он вибрирует в кармане. Я знала, что это он. Перестань мне звонить, я не знаю, что решила, как я могу сказать тебе, что решила, особенно в этом чужом мне месте, когда мне в глаза бьет свет, как на допросе. Внезапно до меня дошло, почему Боно всегда ходит в темных очках, я вспомнила все песни U2 сразу, и мои мысли унеслись куда-то в неведомую даль, как река, спешащая к морю. – Рэй, не хотите прочесть нам отрывок из своей книги? Рэй? Рэй? Даже очки Боно не помогли бы моим рукам не дрожать, перелистывая страницы, но когда я принялась читать, на меня снизошло странное спокойствие. Доверься словам, доверься тропе, она уже увела тебя так далеко. Читая, я была не на сцене, а снова на пляже, который заливали волны, стремительно подбираясь к палатке. Мот бежал по мягкому песку в шортах, неся палатку над головой, мы смеялись и надеялись. Оглядев аудиторию, я увидела, что слушатели тоже с нами: они бежали по пляжу вместе со мной. Мы все вместе поставили палатку у подножия скалы, чувствовали надежду, смотрели в будущее и еще собирались пожить. Я поняла, что хочу сказать Сэму «да». Да, Сэм, совершенно точно да. Но это так поспешно и глупо, и выходит, мы ничему не научились на своих ошибках. Разве мы не усвоили, что в жизни ничего не бывает просто так, что никому нельзя доверять? Что нас всегда будут поджидать трудности, которые навалятся, как только мы расслабимся? – Ну что ж, очень интересно было послушать, как вы рассказываете о своих книгах, но думаю, пришло время обратиться к нашей замечательной большой аудитории. У кого-нибудь есть вопросы? Свет немного притушили, стало видно людей в зале, и я сразу же увидела его позади Мота, он стоял у колонны. Смотритель поля для гольфа. – Да, я хотел бы поговорить о ночевке на поле для гольфа… 18. Единственная косуля На фотографии запечатлелись наши силуэты, отраженные в витрине книжной лавки, магазинчики у нас за спиной, по ту сторону мощеной улицы, и над всем этим – шпили собора Труро на фоне синего неба. Но фотографируя, мы ничего этого не замечали. Видели только стопку голубых книжек с изображением ласточек да нарисованный от руки плакат с цитатами из книги. Мои слова, окруженные изображениями волн и чаек и украшенные веревкой с флажками. Дельфины и птицы на треугольниках ткани, прикрепленных к синей ленте. – Невозможно поверить, да? – Совершенно невозможно. Тебе не кажется, что картинка на обложке точь-в-точь похожа на то место, где мы ночевали на мысе Лендс-Энд? – Очень похожа. Кто бы мог подумать той ночью, когда мы ставили палатку под конец чудовищно ветреного дня, что несколько лет спустя мы будем стоять вот тут? – Сделай еще одну фотографию, я встану к книгам. – Пойдем наверх, в кафе, выпьем чаю с кексом, чтобы отметить это дело?