Не успеваю я ответить, как Марк исчезает в кабине лифта, и я остаюсь в одиночестве. Ни секретарей, ни охраны, ни других сотрудников. Судя по тишине, окружающей меня, на этаже вряд ли находится много народа, спрятавшегося за дверями кабинетов. Возможно, мы здесь лишь вдвоем – Паоло Рамбан и я. Ступая по «глазастому» ковру, я направляюсь к его кабинету и, постучав, толкаю дверь. Кабинет Рамбана пуст. Не только в том смысле, что хозяина нет на месте: здесь почти нет мебели. Окно во всю стену, за которым над забором из небоскребов пролетает троица самолетов, устремившихся в разные стороны. Стены и потолок выкрашены в светло-бежевый, на полу – все тот же психоделический ковер. В центре просторного кабинета – прямоугольный стол из бежевого пластика, на столе нет ни компьютера, ни стопки бумаги – ничего. У стола друг напротив друга – пара кресел, обитых кожей и обрамленных металлом. На одном из них я замечаю листок бумаги. Немного помедлив, беру его в руки и читаю: «Дорогой Золтан! Я буду в скором времени. Если захотите чего-нибудь выпить, бар находится за панелью с логотипом корпорации. Ваш Паоло». Я нахожу нужную панель на стене, но вовремя вспоминаю о рекомендации соблюдать осторожность. Бар между тем довольно разнообразен, но работа есть работа: от выпивки лучше воздержаться. Я раздосадованно опускаюсь в кресло и прячу записку в карман. Возможно, Харон захочет провести графологическую экспертизу почерка Рамбана. Вся информация, которую я успел нарыть о Паоло Рамбане, относилась к периоду, предшествующему его работе в корпорации. В прошлом известный модельер, десять лет назад он ушел из мира моды, объяснив свое решение сменой жизненных приоритетов. Потом он возглавлял благотворительный фонд, боровшийся с анорексией, а затем и вовсе пропал с радаров. В ожидании креативного директора «Транс-Реалити» разглядываю инсталляцию, установленную возле одной из стен – еще один предмет в кабинете, помимо стола и кресел. Точнее, три предмета. Инсталляция представляет собой три больших стеклянных бокса, внутри них находятся три глыбы льда, на которые неизвестно откуда проецируется закольцованное видео. Все три сюжета связаны между собой одним героем, лицо которого большей частью размыто, но иногда на ледяных изломах проступают отдельные черты, правда, сложить из них портрет мне не удается. На том ледяном экране, что слева, герой сидит в позе лотоса, закрыв глаза и сомкнув руки в области паха, – камера неторопливо облетает вокруг него, заставляя фигуру в кадре вращаться. Изображение на экране посередине: тот же человек, танцующий причудливый танец – он высоко вскидывает колени, в то время как его руки то взмывают кверху, то опадают вниз. В этом танце есть что-то индийское, а несколько фаз, которые одновременно видны в кадре, добавляют танцору сходства с многоруким индуистским богом. На третьем экране изображение более замысловатое: герой сначала распадается на сотни одинаковых фигур, а затем все фигуры собираются в одну, и когда это воссоединение происходит, на лбу фигуры ярко вспыхивает третий глаз, глядящий на зрителя, то есть на меня, одновременно с любопытством и с жалостью. – Любите видеоарт? – слышу высокий мужской голос у себя за спиной. Обернувшись, я вижу Паоло Рамбана, который неслышно вошел в кабинет. Лет шестидесяти с лишком, невысокого роста, с крупными чертами лица и бронзовой ухоженной кожей. Он не просто стоял – он позировал, поглаживая рукой с двумя перстнями свою бородку-готи и высокомерно изучая меня сквозь очки с черепаховой оправой. Паоло представлял собой поистине впечатляющее зрелище. Костюм темно-пепельного оттенка, с золотой расшивкой по рукаву, высокий воротник рубашки, прикрывающий все горло, которое обхватил пестрый галстук, заколотый бриллиантовой брошью. Из-под укороченных по последней моде брюк выглядывали полусапоги на высоком каблуке из зеленой крокодиловой кожи. Запах его парфюма был довольно насыщенным и тут же наполнил кабинет атмосферой роскоши и высокой моды. Я поднимаюсь с кресла и пожимаю его руку – вялое рукопожатие, которое он быстро прерывает и театральным жестом указывает мне на мое место. Сажусь. Рамбан занимает место напротив, закинув ногу на ногу, и с минуту смотрит куда-то поверх моей головы. Терпеливо жду продолжения. – Итак, Золтан… – Он говорит медленно, растягивая слова, будто знает огромную цену каждого. – Я слышал, вы с блеском прошли первый этап собеседования. Очень рад за вас. – А можно вопрос, господин Рамбан? – Просто Паоло. – Хорошо. Паоло, кто автор этой потрясающей инсталляции? Рамбан приподнимает бровь. Он явно ожидал другого. Что-нибудь про кислоту, или медитацию, или пустой конверт. Но еще во время своих художественных медитаций в Нагаркоте я принял решение, что в моменты нахождения внутри корпорации, буду «доверяться ветру», что и продемонстрировал только что Рамбану. Кажется, ему это понравилось. Он позволил себе полуулыбку и наградил меня вежливым кивком головы. – Это мое творение. – Серьезно? – Ну да. Я возглавляю креативный отдел огромной медиакорпорации. Видеоарт – вполне закономерное хобби в моем случае. Воцаряется небольшая пауза, Рамбан опять смотрит куда-то поверх моей головы, будто позабыв про меня. Спустя пару минут он снимает очки и устало трет переносицу. – А теперь, если позволите, Золтан, я задам вам несколько вопросов. Я тут же восстанавливаю в памяти свое липовое CV, но, как выясняется вслед за этим, мне эта информация не пригодится. – Как вы думаете, Золтан, почему одни люди добиваются в жизни успеха, а другие – нет? – Думаю, речь идет сразу о нескольких факторах: наследственность, свойства характера, талант, в конце концов. – Разумеется, – кивает он, водружая очки обратно. – Но есть нечто более важное. Просто одни люди хотят этого, а другие не хотят. – Разве не все люди хотят быть богатыми и знаменитыми? – Я не могу понять, к чему он ведет. Рамбан отмахивается от моего вопроса, продолжая своим фирменным скучающим тоном. – Деньги и власть – это лишь инструмент. – Инструмент для чего? – не унимаюсь я. – Для создания реальностей. Тех реальностей, в которых нам нравится жить. – Вы используете слово «реальность» во множественном числе… – Так и есть. Было бы скучно жить всего в одной реальности, не правда ли? Наш разговор – это одна из реальностей. Когда беседа завершится, начнется другая реальность – и для вас, и для меня. Однако правда в том, что мы сами создаем эти реальности, но многим людям, почти всем, кажется, что реальность, в которую они заключены, – это данность, предопределенность и неизменность. Вы понимаете, о чем я? – Кажется, да. Паоло Рамбан поднимается со своего места. Я слежу за его перемещениями, поворачиваясь вместе с креслом. – Возможно, вам знакома аллегория, придуманная Сократом, – о людях, запертых в пещере. Предпочитаю ничего не отвечать. – Я вам напомню, Золтан. Сократ утверждал, что обычный человек напоминает пленника, сидящего на полу пещеры со скованными руками и ногами. Он сидит спиной к выходу из пещеры, и все, что он видит, – тени от предметов, движущихся у него за спиной. Не будучи в силах повернуться, он полагает эти тени единственно возможной реальностью и не допускает мысли, будто существует что-то еще. Если бы Сократ жил в наше время, пожалуй, он сравнил бы телевидение с фокусником, который, пробравшись в пещеру и стоя за спиной у пленника, проецирует на стену перед ним различные фигуры – привлекательные или отвратительные, изящные или примитивные. Наблюдая за этой игрой теней, вы можете подумать, будто она наполнена смыслом, однако это лишь тени, иллюзии, фикция. Так вот, в какой-то момент нам в корпорации надоело продюсировать театр теней – мы намерены снять с пленника оковы и вывести его из пещеры наружу… – Благородная миссия! – позволяю я себе замечание. – Речь здесь не идет о благородстве, – отвечает Рамбан. – Нам просто неуютно в пещере. Именно потому, что мне нравится конструировать реальности, я и стал в свое время заниматься модой. И именно поэтому перестал заниматься ею. В какой-то момент я понял, что мода – слишком примитивный инструмент. Скажем так, это павлинье перо, щекочущее ухо, а нам в корпорации нужен лазерный скальпель, вскрывающий череп. Рамбан подходит к бару в стене, берет в руки графин с водой, предлагает мне, я отказываюсь. Со стаканом в руках он присаживается на край стола прямо передо мной и произносит: – Если бы вам пришлось разрабатывать пиар-стратегию для новой религии, с чего бы вы начали? – Это аллегория? – спрашиваю я, не веря своим ушам. – Многое из того, что мы делаем, можно выразить лишь языком метафор. – Религия – это набор мистических знаний, приспособленных для определенной географической зоны. Они решают экзистенциальные задачи: что будет после, в чем смысл бытия, каково наше предназначение… – И? – Паоло явно заскучал от моего красноречия. – Любое общение с богами предполагает жертвоприношение. Или как минимум подношение. Поэтому я бы пошел проверенным путем. Выбрал бы лицо бренда, создал ему соответствующее паблисити. А потом – распял бы его. – Эффект жертвы давно уже не работает, мы проводили исследования, – отмахивается Рамбан. – Людям теперь сложно концентрировать свое внимание более чем на сутки, они забудут вашего мессию на следующий день. Я бы хотел получать от вас более оригинальные решения. – Смотря какой показатель пиар-кампании считать успешным. Даже звезды-однодневки хорошо продаются. – Новый рынок, который мы намерены завоевать, измеряется не деньгами. Он измеряется душами людей. – Звучит загадочно. – Будет время и для конкретики, – обрывает меня Рамбан. Он бросает взгляд на свои часы, по циферблату которых быстро проносятся какие-то золотистые символы. Едва заметно поднимает бровь – признак легкого раздражения, который от меня не ускользнул, – потом встает. Я решаю, что аудиенция подходит к концу. Судорожно соображаю, как спасти ситуацию. Мне очевидно, что я не произвел на Рамбана должного впечатления. Однако он не указывает мне на дверь, а смотрит прямо в глаза, возможно, впервые за нашу встречу. – Знаете, Золтан, мне вас настоятельно рекомендовали… Что ж, посмотрим. В любом случае, чтобы утвердить вашу кандидатуру, я должен провести с вами один небольшой тест. Принимать я здесь больше ничего не буду – говорю я себе. – Что вам известно о дзен-буддистских коанах? – произносит мой собеседник. Час от часу не легче. – Это кажущиеся невыполнимыми задания, которые учителя дзен давали своим ученикам, – отвечаю я. – Продемонстрировать хлопок одной ладони, найти то, что находится севернее Северного полюса, и так далее. – Совершенно верно. Хоть я и не учитель, а вы пока не мой ученик, но тем не менее… Вы должны остановить этот самолет. Он указывает в сторону окна, где самолетик размером с малярийного комара неспешно движется в пространстве между двумя небоскребами. Я тут же вспоминаю японского монаха, которому учитель дал задание остановить поезд. Для монаха все закончилось печально – не найдя другого решения, он бросился под поезд, и учитель посчитал, что монах формально справился. Перевожу взгляд с окна на Рамбана. Тот наблюдает за мной с едва заметным скепсисом, но серьезно. Я понимаю, что он вовсе не шутит, более того, не оставляет мне времени на раздумья. Надо действовать! Я вскакиваю на ноги, отрываю свое кресло от пола и с размаху швыряю его в окно. Хромированная крестовина врезается в стекло, и оно тут же покрывается мельчайшей паутиной трещин, за которой невозможно разглядеть ни город, ни самолет над ним. Потом поворачиваюсь к Паоло, готовый к любой реакции. Паоло застыл, явно озадаченный. Он смотрит на окно, переводит взгляд на меня, и я впервые вижу на его лице оттенок интереса. Не может быть! Он бросает взгляд на свои часы и награждает меня белозубой улыбкой, театрально жестикулируя. – Браво, Золтан! Вы справились с заданием. – Да? – Очевидно. Мне кажется, вы небезнадежны, мой дорогой. – Спасибо… – Что ж, приходите завтра в десять, чтобы Марк успел все вам показать и познакомить с ключевыми лицами компании. – Конечно, буду в десять, – обещаю я, пожимая на прощание его вялую руку. – И еще кое-что… – произносит Рамбан. На этот раз он не выпускает мою руку из своей и сверлит меня взглядом сквозь свои модные очки. – Записка, которую я оставил здесь перед вашим приходом, – отдайте ее мне. В левом кармане брюк, если не ошибаюсь?