- Мои собственные наблюдения и показатели вашей физической активности позволяют сказать, что вас возможно отпустить. Домой, – осторожно произнес Меро, внимательно наблюдая за мной, чтобы я на радостях не потерял рассудок. Я подумал, что ослышался, и вместе с тем всё мое существо заполнило бескрайнее, счастливо опьяняющее чувство, чуть не разорвавшее меня на атомы. Наконец-то! Всё, что я видел последние пару недель – стены квартиры и одни и те же лица: Улло, Венди, Меро, Кани, однажды Элта. И вот мне позволено уйти в свою реальность, в свою Москву, к своей семье! Наконец-то… - Вы не шу́тите? – уточнил я. - Вполне серьезен. - Я правда... здоров? - Наше волшебство способно на многое. Оно творит поразительные вещи, – весьма пространно и без конкретики ответил Меро, но тут же добавил: – В настоящий момент вам ничего не грозит. Я вывел всю чернь темной магии, которую обнаружил. Морсус был силен и заклятие даже его духа сложно, но удалось обрезать эти нити, чтобы они пиявками не вгрызались в ваш иммунитет и не испытывали вас. - Я понимаю, что одних только слов безмерной благодарности мало и я сам в силу ограниченной возможности не смогу что-то большое для вас сделать, и всё же… – заговорил я. - Нет, нет, Константин, оставьте. – Меро остановил меня ладонью. – Это моя работа. Моя работа. Излечивать, спасать... Я был рад познакомиться с вами. Жаль, что при подобных обстоятельствах. Это я вас должен благодарить. Жертвуя собой, вы избавили наш мир от Морсуса. Причем дважды. - Он точно больше не вернется? - Я не хотел бы так думать, – после некоторых сомнений, пронесшихся в отведенном взгляде, ответил врач. – Не хотел бы даже предполагать, ведь страшно помыслить, будто где-то на Континенте есть неизвестные нам артефакты, куда еще упрятана сила Морсуса. Меро повел плечами, будто ему зябко, и посмотрел на стол, где лежал новостной газетный выпуск недельной давности. Первая полоса посвящена обращению Совета волшебников Амарада к гражданам об уничтожении магии Морсуса, хранившейся в его перстне, который какое-то время после гибели темного чародея обращали к исследованиям. Обстоятельства избавления от колдовства четко не обозначены. Упор сделан на эмоциональные объявления о свободе и спокойствии волшебного мира. Обо мне и Улло, столкновении близ разлома Жилы – ни слова, ни в одной информационном издании ни по каким каналам и линиям связи. Однако меня всё равно решено было спрятать у Кани и заколдовать ее дом от сторонних любопытств (и опасностей). Элдеры допускали вероятность объявления нуарами охоты на меня и как гаранты соблюдения прав инициированных согласно местным законам (однако в случае форс-мажорных обстоятельств всё, конечно, летело в далекие глубины и гарантии было соблюсти непросто) заинтересованы, чтобы я не пострадал: чтобы меня скорее поставили на ноги и отпустили домой – только там я могу быть спокоен. Меро посмотрел на Милиана и Кани. Улло ответил решительным кивком, вложив в него утверждение готовности плана по возвращению меня домой. В глазах волшебницы – смесь грусти и спокойствия. Перед уходом Меро я обменялся с ним рукопожатием. Кани осталась со мной, а Милиан вернулся к себе домой за контрабасным футляром – порталом в Москву и внучкой, чтобы девочка попрощалась со мной. Я разговорился с Кани. Она не только весьма приятная собеседница, но и внимательная слушательница. Кани родилась в Амараде, но в другом городе, поменьше, и переехала сюда с сыном-малышом – его фотопортрет в рамке я видел в комнате. В браке с отцом мальчика она не состояла – маги расстались почти сразу после рождения сына. В столице Кани удачно нашла хорошую работу и проработала на одном месте много лет, до страшных событий десятилетней давности, когда Морсус со своим воинством пошел на Амарад. Сын ее в то время, к счастью Кани, был в безопасности – учился в школе-пансионе в главном городе соседствующей земли, куда не дошли отряды приспешников темного мага. Молодой человек поныне живет со своей супругой в том городе и порой приезжает к матери, навещая ее. Оставшись без работы после нападения Морсуса, Кани искала себя в новых профессиях. Сын предлагал переехать к нему, она отказалась. Некоторое время спустя, когда столица Амарада оправилась от потрясения, волшебница прочла в газете объявление, что одной девочке-крошке требуется заботливая няня, поскольку ее дедушке, который растит малышку без родителей, приходится непросто. Кани откликнулась. Так она впервые познакомилась с Милианом и малышкой Венди. Именно Кани Улло выбрал из нескольких претенденток, что откликнулись на объявление. Венди уже выросла, знает и умеет многое, что положено подросткам в силу возраста, а Кани так до сих пор остается ее наставницей и помощницей, проводницей в мир скорой юности, став другом и близким, почти даже родным человеком. Спустя час после ухода вернулся Улло, держа в одной руке кейс, другой ладонью сжимая руку внучки. Последние минуты прощания перед моим уходом прошли с естественным налетом грусти. Будто прощались надолго и всё-таки совсем на чуть-чуть. Волшебный мир, заверил Улло, понимал, что мне надо прийти в себя после стольких событий проведенного здесь месяца. Абсолютно не спокойного месяца. Будто Провидение сполна отыгралось на мне за эти недели. Я переоделся в вычищенную одежду, в которой выходил из своей квартиры на лестничную площадку в тот момент, когда меня по воле магии выкинуло в Изнанку. С замирающим сердцем я следил, как Милиан заколдовывает контрабасный кейс, установив его в чуланчике Кани с распахнутой дверью. Прежде чем потянуть за ручку крышки, подойдя к футляру, я в последний раз оглянулся на магов. Взгляд Улло полон светлой надежды. Он одобрительно кивнул. Кани смотрела на меня как на героя, спасшего без малого целое человечество. Девочка широко улыбалась и махала рукой. Я поднял ладонь на прощание, вновь обернулся и потянул крышку... Я оказался на лестничной площадке перед дверью в свою квартиру. Никого из соседей по подъезду не было. Я посмотрел за спину. Прислоненный к лестничным перилам, стоял раскрытый контрабасный чехол, а из него, из квартиры Кани, смотрели три провожавших меня чародея. Я соединил ладони обеих рук, сцепив их, и качнул ими. Волшебники смотрели на меня с ожиданием приятных будущих встреч. Я закрыл крышку кейса и отнял руку. На секунду закрыл глаза, а когда вновь открыл, футляр исчез. Сердце подскочило к самому горлу, я с трудом сглотнул. Как же невероятно волнительно, ни с чем не похожее чувство, не сравнимое. Время в Москве было, как обычно, заморожено, то есть сейчас я вернулся в момент, когда отлучался посмотреть, был ли кто на лестничной площадке. После этого меня и выкинуло в Изнанку. Боже, для меня этот случай был так давно, а для Лизы – всего ничего. Без нее я был почти месяц, а она без меня – секунд пять. Я надавил ладонью на дверную ручку. Дверь не заперта. Ну, конечно, в Москве я же вышел из квартиры всего несколько секунд назад. Вошел в прихожую и закрыл дверь, специально громко щелкнув замко́м. Возвратился, словно из долгого и далекого путешествия. Я готов был расчувствоваться. В горле даже запершило от волнения. - Костя, ну кто там? – произнесла Лиза из кухни. При звуках ее голоса я растаял. Так давно ее не слышал. Ни живьем, ни по телефону, ни по видеосвязи. Месяц без самого любимого человека на свете. - Костя? – позвала она повторно. Я стоял и пытался восстановить нарушенное волнением дыхание. Из гостиной, откуда слышались звуки мультипликационного сериала, послышался детский заливистый смех. Я и не знал, настолько сильно, безгранично люблю голос дочки. Широко улыбнулся. Я дома. Правда ощущал себя вернувшимся из долговременного путешествия, где оказался без средств связи с родными и любимыми. И как невероятно сейчас понимать, точно по-новому открывать для себя, насколько по-настоящему любишь и ценишь дом, людей, которые живут в нем вместе с тобой – семью. Из кухни вышла Лиза. На ее лице написано вежливое безразличие. Зато я смотрел на нее как на королеву красоты, с любовью и нежностью. Конечно, она ведь видела меня считанные секунды назад. А я долгие, долгие дни. - Костя? – Лиза несколько озадачилась, поймав на себе мой странный, не к месту восхищенный взгляд. Я шагнул навстречу, быстро сокращая расстояние между нами. Подлетев к супруге, обвил руками, склонился и долго, нежно целовал. Она удивилась моему порыву, но утонула в моей внезапной ласке. - Костя, почему вдруг? – наконец произнесла она, всматриваясь в лицо и тщетно пытаясь разгадать причины моего нечаянного желания. - Просто люблю тебя. Крепко-крепко. Сильно-сильно, – прошептал я, опять потянувшись к ее губам. Но Лиза подставила щеку и обняла меня, притянула к себе. Я также крепко-крепко, сильно-сильно, как люблю, заключил ее в свои объятия, уткнувшись лицом в плечо. - А кто-то ушел или пришел? – из гостиной показалась Ариша и, стоя на пороге, смотрела на нас, обнимающихся родителей. - Папа ходил прогонять злых демонов. Чтобы они не украли у него такую хорошенькую девочку. – Я широко улыбнулся, глядя на старшую дочку, и присел перед Аришей, притянул к себе, гладя по волосам. - А их нельзя было перевоспитать, чтоб они стали хорошими? – Арина задумчиво посмотрела на маму и обвила мою шею своими крохотными ладошками. - Нет. Они уже неисправимы, – вздохнул я, целуя дочь в лоб и вдыхая аромат волос, пахнущих детским ягодным шампунем. - Пап, ну у меня мультик, я досмотреть хочу! Дочка вывернула голову в сторону телевизора, где всем известный голубо-серый кот гнался по дому за всем известным коричневым мышонком, стреляя в него из ружья. - Иди, конечно. – Я опустил руки, и Ариша быстрее ветра вознеслась на диван. Это сейчас она не понимает ценность каждого мгновения, которые проводят рядом друг с другом родители и дети. Ну ничего. Вырастет, станет старше, осознает, как важен каждый миг лишних, беспричинных объятий. Я распрямился и посмотрел на супругу. Та уже не была удивлена. Она не станет спрашивать меня мотивы, побудившие с внезапной нежностью отдаться ей и Арише, ведь видел я их, по меркам здешнего времени, несколько секунд назад. Ей приятно чувствовать мое тепло, мою защиту, мое внимание. Я прошел в детскую к Танюше и склонился над ее кроваткой. Младшая дочка активно двигала соской. Я осторожно взял ее на руки, вручив в ладошки игрушку. Одной рукой дочка пыталась взять ее, но еще не научилась цепкости, поэтому погремушка звонко упала обратно в ее кроватку. Танюша даже распахнула глазки, услышав внезапного происхождения звук, еще не понимая, как и откуда он мог взяться. Тогда она обхватила мои пальцы. Я посмотрел на ее крошечную, почти кукольную ручку в моей большой ладони, склонил голову и поцеловал малышку в лобик, круглый, мягкий. Если бы здесь, в Москве, реально прошел месяц, я бы не узнал Танюшу: она немного бы вытянулась, прибавила кило. А так еще крошка. Как здорово осознавать, что я не пропустил третий месяц ее жизни, оказавшись затянутым в водоворот чудовищных событий Изнанки, и вернулся точно в срок, чтобы радоваться Танюшиным новым открытиям вместе с ней. - Скажу только тебе одной. По секрету. Ты даже пока маме не говори. И старшей сестре тоже, – зашептал я малютке на ушко, покачивая на руках. Дочка шевелила головой в мою сторону. – Я настоящий волшебник. Сам не ожидал. Но это правда. Я всегда буду с тобой. С Аришей. С вашей мамой. Всегда. Я наколдую волшебный мир, где нам и всем людям на планете будет хорошо. И никто никогда не будет расстраиваться. Дочка широко улыбнулась и радостно пискнула, видимо, одобряя мои намерения. Изо рта выпала соска, хорошо, что не на пол, а ей на грудь. Я вернул ее Танюше, и она опять активно задвигала ею. Положив дочку обратно в люльку, я ударил пальцами по висящей над ней карусели разноцветных цветочков. Танюша, опять стараясь зацепить пальчиками погремушку, неотрывно смотрела за круговыми движениями улыбающихся бутонов над головой. Обернувшись, я увидел застывшую в дверях детской Лизу. Она тепло смотрела на меня. Я приблизился, коснулся ладонями ее лица. - Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она. - Ты и так всё знаешь, – прошептал я, слегка мотнув головой. Просто наслаждаясь моментом. Просто стоя рядом с самым дорогим человеком на свете. Верю: невозможно одними только поцелуями, объятиями, прикосновениями, как бы искренни и глубоки они ни были, выразить всю благодарность, заботу, нежность, которую испытываешь к любимому. Бессилен любой язык. Чувство – огромно, а человечество так до сих пор и не изобрело то монументальное, чем можно измерить любовь. Так тянешься к своему избранному, возлюбленному, что хочешь жить с ним на одну душу, одно сердце, чтобы вы были друг в друге, одним человеком и одновременно как бы двумя разными. Слишком масштабные мысли иногда лезут в мою голову, которые я никогда не разрешу. Видимо, потому, что не люди изобрели и измеряли чувства и эмоции, а оттуда, сверху, на нас рассыпали эти небесные дары, которые мы впитали, пытаясь постичь непостижимое, думая когда-нибудь разгадать тайну самого очевидного и неоднозначного, обыкновенного и загадочного в этой жизни чувства – любви. Лиза шевельнулась. Вынырнув от ее движения в полудрему, не открывая глаз, я придвинулся ближе и уткнулся ей в шею. Она обвила мою руку и прошептала: «Спи…». Сонный, я промычал ей нечто нечленораздельное в волосы и вскоре опять заснул. А она водила пальцами по моему порезу на ладони, гадая, откуда он мог так быстро появиться и также быстро зажить, до тех пор, пока тоже не провалилась в сновидения. И я был счастлив, зная, что сегодня засыпаю, обнимая ее, и завтра проснусь с ней же в обнимку, и опять лягу спать с ней, и опять проснусь с любимой. Больше мне ничего не надо. Эпилог - Вам мало моих объяснений и доказательств? Меро взволнованно ступил вперед перед членами Совета и комиссией лекарей, опираясь о кафедру. В горле пересохло от долгих и подробнейших объяснений. Он молча обвел присутствующих глазами. Кажется, никто не хотел встречаться с ним взглядом. Все либо задумчиво смотрели на свои сложенные руки, либо с умным видом аналитиков осмысливали только что представленное Меро. И только Милиан, сидевший в стороне у окна, прислонившись к стене, прямо смотрел на него. - Я не могу предоставить новые данные. Это всё, что у меня есть. Что я смог. И это максимум, что был мне доступен, согласно всем моим возможностям. Я и так работал на износ. Так что простите, но, мне кажется, вы требуете уже невозможного, – выдохнул Меро, садясь на край стула, роняя голову на грудь. - На каких элементах основано исследование? Вы, кажется, не упомянули, – спросил один врач. - В начале написано. У меня был его биоматериал, – устало произнес Меро. – Волосы, капли крови, кожа с перевязочных бинтов. Ну и, повторюсь, снятый периодами магический фон. С вашего же разрешения, – лекарь посмотрел сперва на коллег с высшей кафедры, а затем на элдеров, – я пользовался необходимым оборудованием и смесями в лабораториях, сравнивал полученное со справочниками. Я не мог ошибиться! Вы знаете, я честный, опытный профессионал, отдавший более половины своей жизни медицине. И после всего, что я вам привел, продемонстрировал, вы отказываетесь верить? Но я понимаю. Я сам не хочу принимать это за правду. Но так и есть, уверяю вас. Так и есть. Это… это слишком невероятно и… страшно подумать, что может с ним случиться. Но результаты говорят сами за себя. Вы только взгляните подробнее. Меро в сердцах схватил папку с бумагами и с силой уронил обратно, громко хлопнув ею по столу. Улло встал со своего места, подошел к лекарю и одобрительно, в жесте поддержки сжал его плечо, посмотрел на присутствующих. - Я также хочу добавить кое-что от себя в дополнение к данным доктора Меро. И это также заслуживает внимания. Все подняли на Милиана глаза. Даже Меро. - Все знают, как побежден Морсус: его сознание высвободили из его же перстня, а затем, когда маг оказался в нашей реальности, был стерт. Морсус создал в перстне Сознание – ни жизнь, ни смерть, откуда Константин едва вернулся живым. Чтобы оттуда выбраться, требовалось в некотором роде слиться с врагом, стать его частью, что Константин и сделал: соединил раненые руки, его и Морсуса, их кровь смешалась. Наверное, в этот момент случилось именно то, что случилось. О чем ни я, ни мы все с вами, ни тем более сам Константин не знали и не догадывались. Произошла трансферация, о которой сейчас упомянул Меро. Обмен, передача от одного мага к другому всех или части способностей. В последний момент, перед тем как Морсус был поражен, маг нанес Константину заклятие, похожее на сцепление. Я по мере сил поднял архивы, в какие только мог заполучить доступ, мы долго общались с Меро на предмет доказывания. И вот я думаю, что могу заявить: да, темный чародей применил заклятие сцепления, чтобы удержать, перенести, вручить Константину свою же силу. Заявляю, потому что, кажется, достиг истины. Простите, Меро, но я не успел сообщить об этом. Наткнулся только сегодня глубокой ночью. Милиан посмотрел на лекаря. Тот, пребывая в нетерпении, встал со стула и раскладывал документы и формулы, пару минут назад собранные в папку. Улло вновь повернулся в зал: - После того, как один маг насильно передает свою мощь другому, организм второго в некотором роде негодует и всячески пытается не принимать чужую магию. Но поскольку Морсус намного сильнее Константина, эту передачу, завершающий этап трансферации, было четко видно, причем буквально. Этот момент задокументирован в старых записях. Это есть. Это встречается. И очень опасно. Потому и редко. Милиан вынул из кармана кофты сложенный лист и протянул Меро. Тот принял его и, развернув, стал молча читать строки. - Это копия страницы энциклопедического сборника по медицине, изданного не в Амараде, а в Союзе. Там всё описано настолько подробно, насколько изучено. Ну, скажем так, не много и не мало. С каждой секундой лицо Меро становилось всё напряженнее. - Когда выпущенная в последний раз Морсусом магическая вспышка прошла сквозь Константина, на его коже ярко обозначились нервные и кровеносные переплетения. Иначе я не назову, потому что так и было: все узлы, сплетения вдруг почернели и запульсировали. Инициированный просто в один миг покрылся черными подкожными узорами. Я страшно напугался, не зная, что предпринять. Через секунды это прошло. Чернь словно утекла. Именно это описывают медики Союза. Трансферация-виоле́нто.