— Пепелища небольших костров по периметру. Их больше, чем часовых, пять. Кружки возле них говорят, что ночью дежурят больше, чем днем. — Точно, — согласился Чечетов, — глаз у тебя наметан, разведчик. Ну а насчет машин что скажешь? — Я обнаружил только три — наш «уазик» и две «Тойоты». Предположительно в их кузовах безоткатные орудия. Если судить по зачехленным контурам. С «уазика» снят передний мост, одна «Тойота» стоит без двигателя, у другой тоже поднят капот. — Точно, — согласился майор, лицо его было задумчиво. Чечетов нервно покусывал нижнюю губу. — Что-то случилось, Володя? — спросил Волин. — Да понимаешь, по разведданным, в лагере находятся почти триста боевиков и девять машин. Два «УАЗа», шесть «Тойот» и крытый «Урал». А сейчас получается, что «хачиков» меньше и машин осталось только три. Ох, что-то все это мне не нравится. Ну ладно, проверить это нам удастся только после того, как мы туда попадем. Хорошо, пошли к ребятам. Наметим ход дальнейших действий. Пятясь, как раки, офицеры выбрались из своего укрытия, пригибаясь, они пробрались к стоянке группы. Утомленные двухсуточным переходом, почти все спецназовцы спали, укрывшись в зелени кустов. Бодрствовал лишь один Зульфибаев, на его плоском круглом лице лежала печать задумчивости. Прапорщик сидел, поджав под себя ноги, на коленях держал автомат. На нижней части его лица обозначился темный контур щетины, в сочетании с бритой головой и раскосыми глазами ни дать ни взять древнеяпонский самурай. — Прямо-таки живой экземпляр из фильма «Провал во времени», — произнес вслух Владимир Чечетов. В глазах Зульфибаева сверкнул злобный огонек, но тут же он сменился усмешкой. — Ладно, Микадо, буди всю команду, — проговорил майор, и, пока прапорщик поднимал спящих, Чечетов расстелил на земле карту-схему крепости. Проспавшие немногим больше часа спецназовцы выглядели отдохнувшими и бодрыми. Как только все расселись, майор обратился к пулеметчикам: — Ну-ка, братья, в охранение, один на левый фланг, другой на правый. И секите, как локаторы, на триста шестьдесят градусов. Ясно? — Ясно, — за двоих ответил Сергей. Братья выбрались из круга диверсантов и, на ходу доставая из деревянных кобур длинноствольные «стечкины», исчезли в зарослях. — Значится, так, — начал командир группы, — мы вышли к цели, провели визуальную разведку, и теперь надо распределить роли и цели. Вот крепостная стена, вот лагерь внутри этого треугольника, — Чечетов водил по схеме кривой веткой, сломанной на ближайшем кусте. Ветка обвела опознавательные знаки шести больших армейских палаток. — В каждой палатке находится до сорока боевиков. Вот здесь, здесь и здесь посты парных караулов, — самодельная указка обвела точки, где разведчики засекли посты. — Еще два поста на стене, — указка уткнулась в точки, где отмечены были «гнезда» с «АГС». — Нам необходимо проникнуть в штаб фундаменталистов и ликвидировать, если он там будет находиться, их главаря Абдулхана Юсуфа Нурадина, — Чечетов обвел обозначенный на карте уцелевший остаток каменного каземата, стоящий за рядами палаток, возле навеса с разобранными автомобилями. — Мы должны снять часовых. На нижние посты пойдут, — обозначая цели, майор называл фамилии, — левый — Ким и Ковалев, правый — Зульфибаев и Босяга, центральный — Волин и Лебедев. Никакого ухарства, ни бросков ножей, ни рукопашной с демонстрацией своей растяжки. Там их двести человек, один случайный звук — и нам конец. Поэтому работаем тихо и наверняка. Одним словом, ночь «длинных ножей», понял, Гога? Хоть вопрос был обращен к Ковалеву, Волин понял, что в первую очередь он касается его, потому что капитан спецназа — «терминатор» — обучен многим способам умерщвления, но еще ни разу не применял своего умения. — Теперь часовые на стене. Их снимут снайперы: левого Дубинин, правого Иванников. Не забудьте на оружие надеть глушители. Как только стрелки «снимут» часовых, на стену взберутся Цыганенко и Астахов проверить, нет ли там «квартирантов», если есть, ликвидируете. Теперь штаб. — Указка еще один раз обвела вход в каземат. — Для того чтобы исключить все неожиданности, а любая неожиданность для нас чревата, штаб пойду брать я, Волин, Кадыров, прикрывает Босяга. В случае отхода прикрывать нас будут «утес» Назаренковых и два снайпера. — Чечетов обвел указкой место расположения прикрытия в сотне метров от лагеря боевиков. — Как только будут сняты часовые, спортсмены помогают пулеметчикам донести пулемет до позиции и присоединяются к остальным, снайперы занимают свои позиции. Группа захвата направляется к штабу, задача остальных — палатки. Действовать без шума и энергично, из оружия применять шомпол. «Шомпол» — как граната взорвалось в мозгу Волина. Этот на вид вроде бы безопасный инструмент для чистки автоматного ствола из куска прочной стальной проволоки на самом деле был зверским оружием. Еще чуть ли не со школьной скамьи Игорь слушал душераздирающие истории о том, как бандеровцы в Западной Украине вырезали батальон солдат НКВД. Потом эту же историю он слышал в училище, но в тот раз были не украинские националисты, а китайские хунвейбины, а вместо солдат НКВД была пограничная застава на острове Даманский. Затем рассказывали о коварстве афганских душманов и неопытных советских солдатах первого потока вторжения. В общем, на этот счет существовало множество легенд, а фокус применения был прост. К уху спящего приставляли шомпол, потом легким толчком будили его. Едва несчастный открывал глаза, ему тут же протыкали мозг. Главное, разбудить, во сне человек мог закричать от боли... — Я тоже хочу покоцать «хачиков», — вставил со своего места Дубинин. Чечетов посмотрел на снайпера очень выразительно, что могло означать одно — «Заткнись». Дубинин понял и больше не сказал ни слова. Зато Иванников, облокотившись на свой автомат и ни к кому не обращаясь, произнес свою коронную фразу: «А мне насрать» — то есть ему все равно, какую работу выполнять. — Итак, подведем итог. Начало операции в четыре ноль-ноль. Переход от одной фазы к другой происходит постепенно с визуальным контролем. Сперва снайперы снимают часовых на стене, затем идет разведка стены и ликвидация постов по периметру. Следующим этапом идет обеспечение прикрытия. Потом одновременно идет нейтрализация палаток и захват штаба. В случае непредвиденных обстоятельств запомните главное: если начнется заварушка, задача каждого прорваться к штабу и перебить там всех или, на крайний случай, можно взорвать его к чертям собачьим. Ясно? Вопросы есть? Диверсанты, как всегда, молчали, все было и без того досконально ясно. — Тогда режим до ночи такой. В течение часа стоят в охранении братья Назаренковы, старший смены Зульфибаев. Затем их сменят Босяга, Дубинин, старший — Кадыров. За ними Ковалев, Астахов, старший —Лебедев. Следующие: Исаев, Воробьев, старший — Ким. Следующие: Цыганенко, Иванников, старший — Волин. За ними: Колычев, Бесчаснов, старший — Зиновьев. С приближением темного времени суток охрана увеличивается на одного человека, естественно со смещением графика дежурств. Ясно? Снова тишина, только курносый ушастый Бесчаснов поднял руку и тихо произнес: — Разрешите по нужде? — Ну раз нуждаешься, давай, — усмехнулся майор и тут же добавил: — Можете все оправиться, только без возни. До «хачиков» тут рукой подать. Дежурство согласно графику, остальным отдыхать. Волин забрался под большой пушистый куст. Положив под голову свой рюкзак, а под правую руку автомат, снятый с предохранителя, закрыл глаза. Но сон не шел. Этой ночью ему предстоит впервые убить человека. Его к этому готовили долгие годы, обучая владению современным оружием, смертоносным приемам рукопашного боя, использованию любых предметов для убийства. Уже давно Игорь Волин считал себя готовым убивать, и, наверное, случись это внезапно, он убил бы, даже не задумавшись, чисто рефлекторно, как «терминатор». А вот так заранее знать, что через несколько часов ты пойдешь и убьешь человека, который сейчас что-то делает, может, ест, может, пишет письмо, а может, читает книгу. Думать об этом было невыносимо. И Игорь решил: «Надо переключиться на что-то другое, а то и крыша поехать может. А когда придет время, надо выполнить то, что приказано». Ворочаясь, Игорь увидел Кадырова, смуглолицый лейтенант беззаботно спал под соседним кустом. Двое суток Волин и Кадыров были в одной подгруппе, переводчик оказался на редкость разговорчивым, и уже через несколько часов Игорь знал всю биографию Нурали и даже с некоторыми интимными подробностями. Сын преподавателей Ташкентского университета, он с пяти лет умел читать на трех языках: русском, узбекском, таджикском. За время учебы в школе выучил еще один — фарси. Среднюю школу закончил с золотой медалью, хотел пойти по стопам родителей. Но после первого курса его призвали в армию (время тогда было такое, служили все — и студенты, и дети министров —знаменитый 83-й). В военкомате к нему тоже отнеслись с пониманием: раз узбек, значит, в пехоту (слава богу, не в стройбат). А там сорок дней «Курса молодого бойца», присяга на верность Союзу Советских Социалистических Республик и Коммунистической партии — и вперед в Афганистан, сопровождать караваны с топливом и продуктами в глубь страны. Повезло, командир разведбата узнал, что в сопровождении конвоев «на броне» есть узбек, знающий местный язык. Всеми правдами и неправдами выбил комбат себе переводчика, сразу навешал лычек на погоны и сказал: «Служи, сынок». В разведке Нурали по-настоящему узнал и полюбил военную службу. Засады, рейды, десантирование с вертолетов и самолетов, бои, допросы, снова бои, ранения, госпиталь. За неполных полтора года в разведке Нурали имел контузию, два ранения, три медали «За отвагу» и орден Красной Звезды. Когда к концу подошла срочная служба, сержант Нурали Кадыров написал рапорт и остался на сверхсрочную. Несмотря на обиду родителей, университет оканчивал заочно. А когда окончил, командование поспешно присвоило звание лейтенанта и предложило перейти в штаб дивизии, Нурали отказался, оставшись среди разведчиков. После этого о нем забыли, пять лет он сидел в звании лейтенанта. — Да, наверное, я так и останусь лейтенантом, — без тени обиды говорил Игорю переводчик, — звания получают те, кто в штабах на глазах у начальства. А те, кто в окопах на передовой, а тем более в тылу противника, кому до них дело. В лучшем случае (если не убьют) к пенсии капитана дадут. После развала Советского Союза родители звали Нурали в Ташкент, обещали найти хорошую должность. Но переводчик отказался, оставшись верным присяге. Вот уже больше года родители не пишут... «С такой службой, как у нас, — подумал Волин, засыпая, —вряд ли доживешь до пенсии. Так что, Нурали, не видать тебе капитана...» Ночью в горах воздух густой, насыщенный, как кисель. Любой звук, даже легкий шорох, слышен на сотни метров. В бескрайней темноте неба мерцало множество больших и малых звезд. Где-то далеко завыл шакал, его протяжный вой разнесся далеко по горам. Над «зеленкой» пролетела какая-то ночная птица, натужно размахивая крыльями. В крепости уже давно наступило затишье, лишь часовые, подобно призракам, бродили по периметру лагеря, время от времени перекликаясь между собой. Волин лежал в нескольких метрах от поста охраны боевиков. Чуть в стороне лежала туша Лебедева. Игорь посмотрел на часы, до назначенного срока оставалась минута, он поднял правую руку с указательным пальцем, давая Лебедеву время подготовиться. Все было по-прежнему тихо, но Игорь мог поклясться, что почувствовал, как напряглось крупное тело мичмана. Волин протянул руку к груди и, нащупав рукоятку своего ножа, отстегнул предохранительный клапан. Игорь приподнял голову, чтобы еще раз осмотреться. Часовой, которого он наметил, стоял в десяти шагах от него. Это был крупный детина, широкоплечий, с длинными руками. Он опирался ими на ствол ручного пулемета Калашникова. При свете костра можно было разглядеть его лицо, крупный прямой нос, аккуратно подстриженную бороду, на голове берет. Второй часовой сидел на корточках перед костром и грел руки над огнем, его автомат лежал рядом на земле. Часовые увлеченно о чем-то беседовали, не глядя пo сторонам, лучше возможности даже не придумаешь, пора. Волин бесшумно поднялся и как бегун рванул с низкого старта. Прыжок на спину часового, коленями обхватил руки часового, левой рукой зажал ему рот, а правой полоснул лезвием по горлу. Бородатый гигант рванулся, пытаясь сбросить с себя груз смерти, но поздно. Из рассеченного горла с бульканьем хлынула кровь. В одно мгновение силы покинули часового, ноги его подогнулись, и он упал, как тряпичная кукла. Второй часовой увидел происходящее, ошалело выпучил глаза и потянулся к своему автомату. Но налетевший на него сзади Лебедев левой рукой прижал его лицо к земле, так что он не мог и звука произнести, а правой ткнул его под левую лопатку самодельным ножом-заточкой. Часовой дернулся и затих. «Ну вот, вроде бы и прошел испытание смертью», — подумал Волин, укладывая труп гиганта на землю. Его правая рука была липкая от крови убитого им человека. К своему удивлению, Игорь не обнаружил в себе ни жалости, ни даже сожаления. Хотя и восторга он тоже не ощутил, впечатление было такое, как будто он выполнил работу не очень приятную, но очень необходимую... Пола крайней палатки откинулась, и из нее вышел сонный таджик. На нем были камуфлированные штаны, самодельные сапоги с короткими голенищами и тельняшка. Лицо его заросло косматой черной бородой. Вышедший двигался прямо на них, зевая и почесывая всклокоченную бороду. Когда до поста оставалось не больше двадцати шагов, сонный таджик вдруг замер. Его глаза широко раскрылись, он в ужасе открыл рот, набирая побольше воздуха, чтобы закричать. Волин перехватил нож за лезвие. Но мокрое от крови лезвие скользило в руке, не давая сбалансировать его. Игорь с ужасом понял, что не успеет остановить боевика, тот сейчас закричит, а тогда... — Туп, — глухой, едва слышимый звук раздался рядом с Волиным. Из шеи боевика вырвался фонтан крови, а сам он, подпрыгнув, рухнул на спину и забился в конвульсиях. Из темноты вышел Чечетов, он двумя руками сжимал автоматический пистолет Стечкина с накрученным на ствол глушителем. Приблизившись к Волину, майор шепнул: — Все в порядке, — и тут же добавил, обращаясь к Лебедеву. — Михалыч, помоги человеку, а то он своими брыканиями поднимет всех на ноги. Несмотря на возраст и вес, мичман Лебедев двигался подобно кошке, почти бесшумно и плавно. Приблизившись к раненому, он встал на одно колено и, надавив двумя руками, медленно ввел заточку между ребер боевика. Тот последний раз дернулся и вытянулся, Лебедев достал из груди убитого нож. Обтер его об тельняшку, сунул обратно в ножны, поднял вверх правую руку с выставленным вверх большим пальцем. Первая фаза — снятие часовых — была окончена, с появлением спортсменов стало ясно, что и вторая тоже удачно завершилась — огневое прикрытие выставлено. Теперь необходимо было выполнить третью и основную фазу—захват штаба. Собравшимся вокруг спецназовцам Чечетов молча отдавал указания, показывая пальцами на людей, он указывал и на палатку, где тем предстоит «работать». Игорь с интересом наблюдал, как майор размахивает пальцами. У него это получалось, как у заправского дирижера. Диверсанты, получив задание, отходили парами, на первый взгляд могло показаться, что они безоружны, и, лишь присмотревшись внимательно, в сполохах костра можно было разглядеть стальной блеск смертельных спиц — шомполов. Когда все получили задание, у костра осталось четверо. — Пошли, — тихо сказал Чечетов и первым двинулся, держа перед собой пистолет с глушителем. За ним Кадыров с ножом в рукаве. Следующий Волин, он тоже привинтил к своему пистолету глушитель и сейчас держал его двумя руками стволом вниз. Прикрывал их Босяга, у младшего сержанта в каждой руке было по ножу. Метал он их виртуозно, из любого положения и с любой руки. — Хоть в цирк отправляй, — говорил про него Чечетов. Бесшумно пройдя мимо палаток, где сейчас началась кровавая баня, группа вышла к штабу. Полуразвалившееся строение, наполовину ушедшее в землю, представляло собой большую каменную арку с лестнице, ведущей в подземелье. Возле арки стояли двое часовых. В отличие от охраны периметра, эти стояли с оружием на груди и молча взирали в темноту лагеря. Чувствовалась дисциплина. Оба часовых стояли у освещенного входа в подземелье, и поэтому оба были как на ладони. От крайней палатки до входа в штаб было не больше двадцати метров. — Ты левого, я правого, — шепнул Волину Чечетов. Майор стал на правое колено, вытянув двумя руками пистолет, над ним стал Волин. Два выстрела прозвучали дуплетом бесшумно, — Туп, — дернулись ствольные коробки оружия, выбросив гильзы и встав в прежнее положение. Часовые рухнули одновременно, но по-разному. Правому пуля попала в сердце, и он, раскинув руки, рухнул на спину. Левому — попала в лоб и, отбросив его назад, запачкала кровью и мозгом стену, по которой часовой сполз вниз, оставляя кровавую полосу. Путь был свободен. Майор протянул Босяге свой «стечкин»: — Проверь, чтобы, под навесом никого не оказалось. — Не надо, — отказался от пистолета младший сержант, — мне ножом сподручней. Возле входа в подземелье штаба горел большой факел, поднимая вверх смолянисто-черный дым. И от этого факела, и от подземелья веяло каким-то средневековым мистицизмом. В юности Игорь был склонен фантазировать, и будь сейчас другая обстановка, возможно, он себе нарисовал бы картину замка графа Дракулы. Но сейчас с реальностью не могла сравниться никакая мистика. Вниз вела каменная лестница, по ее краям на стене висели керосиновые лампы «летучая мышь». Шесть ламп, с каждой стороны по три, тусклый свет фитилей освещал дорогу вниз. Бесшумно ступая, диверсанты начали спускаться. В самом низу с левой стороны находилась стальная дверь. Чечетов потянул ее, дверь поддалась, из образовавшейся щели наружу выскользнул мутный луч света. Майор заглянул в щель, в десяти шагах от него стояла тумбочка, на ней лежал «АКМ» с откидным прикладом. Рядом с тумбочкой стоял парень лет двадцати пяти в армейском бушлате, панаме, в голубых выгоревших джинсах и кроссовках. На поясе у него болтался коллекционный кавказский кинжал в инкрустированных ножнах. Стрелять нельзя. За спиной дневального возвышался стеллаж, заставленный подсумками с противогазами, магазинами, еще какой-то металлической утварью. При попадании дневального обязательно отбросит на стеллаж, а тогда — грохот, звон и непредвиденная ситуация. — Нурали, — шепнул майор и, указав переводчику на дверь, провел указательным пальцем правой руки по губам, а затем по горлу. Кадыров кивнул и уверенно потянул на себя дверь. Дневальный ошалело уставился на вошедшего, он сразу понял, что это не из их отряда, но вот афганская одежда и, главное, говор... Кадыров заговорил с дневальным на пуштунском наречии, тот вместо того, чтобы схватиться за оружие, удивленно развел руками, дескать «не пойму твоего рассказа, брат душман». А пришелец, изобразив на своем лице озабоченность, сделал шаг к дневальному. В следующее мгновение правая рука переводчика намертво сжала горло дневального, а в левой щелкнул пружинный нож, выбрасывая наружу короткий, кинжального типа клинок. Четырежды Кадыров ударил этим ножом дневального в солнечное сплетение, ударил бы и в пятый раз, но глаза таджика закатились. Когда Нурали убрал руку с горла, изо рта покойного с шипением вырвался воздух, на губах показалась розовая пена. Кадыров без шума уложил труп на пол. К этому времени в коридор вошли Чечетов и Волин. Владимир Чечетов указал Игорю в глубь коридора. Там было три двери. По данным разведки спецназовцы знали, что за первой дверью находится комната отдыха караула. Дальше по коридору с правой стороны еще одна дверь, за ней находится штабная комната, где проходят разработки операций, совещания с полевыми командирами и встречи с афганскими лидерами. В штабе, как правило, ночевал начальник штаба. Последняя дверь в конце коридора была дверью самого Абдулхана. — Так, Игорь, на тебя возлагается караул, — начал распределение «ролей» Чечетов, — можешь с ними не церемониться. Ты, Нурали, берешь на себя штаб, начальник штаба нам нужен живым. Если гробанем их вожака, начштаба заберем с собой. Ему будет что рассказать погранцам и таджикской службе безопасности. Если что-то не получится, ему будет что рассказать нам. Переводчик кивнул, а Волин взглянул на труп дневального, лежащего в луже крови, и про себя подумал: «Ничего себе мальчик из приличной семьи. Без пяти минут преподаватель университета. Бедные студенты. С такими педагогами учеба в вузах будет приравнена к группе повышенного риска». По-звериному бесшумно ступая, диверсанты разошлись по коридору. Надев прибор ночного видения, Игорь включил инфракрасную подсветку и тихонько отворил дверь. Большая комната была заставлена тремя рядами железных панцирных кроватей, по четыре кровати в каждом ряду. Несколько кроватей были свободны, на остальных спали одетые люди. Возле дверей стояла самодельная пирамида, заставленная автоматами. Волин, встав возле пирамиды и сжимая двумя руками свой пистолет, поднял его на уровень глаз, прицелился и нажал на спуск. — Туп, туп, — приглушенно зазвучали выстрелы, лишь гильзы со звоном бились об пол и катились в разные стороны. — Туп, туп. Первые четыре выстрела прозвучали в полной тишине, переведя четырех спящих охранников из одного состояния в другое. Пятый вскочил и тут же получил пулю между глаз. Еще двое бросились к противоположной стене, как будто там был выход, но тут же, сраженные пулями, рухнули на пол. Восьмой рухнул на колени и по-звериному завыл. И выл до тех пор, пока тупорылая «макаровская» пуля не снесла ему полчерепа, врезавшись в макушку. Снова тишина, ноздри щиплет кислый запах горелого пороха, да на полу поблескивают латунные пистолетные гильзы. Основной закон спецназа — качественное выполнение работы, — кажется, так его учили в частях спецназа, где Волин проходил службу. В каждой бригаде, батальоне, отряде были свои прибаутки и поговорки, которые вырабатывались годами на крови, чужой и своей. В обычное время и хочешь вспомнить что-то такое-этакое, да ничего не получается. Вроде как и забыл навсегда, но приходит момент — и ты вспоминаешь то, что необходимо. Сейчас мозг Игоря сверлила поговорка командира хабаровских диверсантов: «Раненая крыса хуже волка. Не добьешь сразу ее, потом всю жизнь берегись». Сжимая пистолет в правой руке, Волин двинулся в сторону убитых. У большинства были раздроблены черепа, только у двоих, что попытались бежать, пули прошли через левую лопатку. Убиты были все, да и немудрено с такого расстояния. Игорь уже собирался снять прибор ночного видения и выйти из этого могильника. Перепроверяя себя еще раз, Волин сосчитал кровати — примятых было девять, трупов — восемь. Разведчик приблизился к самой крайней, левой рукой коснулся вмятого матраса, он еще хранил тепло. Не долго думая, Игорь трижды выстрелил в матрас из «стечкина». Затем, перевернув кровать, обнаружил там девятого. На вид не больше двадцати, искаженное болью и страхом лицо. Две пули пробили ему легкое, третья прошла возле уха и застряла в глинобитном полу. Прибор ночного видения делал юношу мертвенно-зеленым, изо рта у него вытекала густая черная жидкость. «Наверное, поврежден позвоночник», — подумал Волин, приставляя глушитель пистолета к голове обреченного боевика. Нурали Кадыров бесшумно отпер дверь штаба и огляделся. В крайнем углу стоял небольшой движок —электростанция, провода от него тянулись к потолку, а затем к центру помещения, где висела круглая колба-люстра, какие обычно светят над операционным столом. Здесь стоял большой стол для настольного тенниса, и на нем была расстелена карта. Вокруг стояли разномастные стулья от кухонных и комнатных гарнитуров до кресел из клуба или кинотеатра. По стенам штаба были развешаны плакаты с изображениями советского вооружения от автомата Калашникова до танков и БТРов. Примечательно было еще то, что на технике были обозначены уязвимые места, с пояснениями, написанными от руки. Недалеко от стола стояла ширма, изготовленная из прорезиненной палаточной ткани. К этой ширме и направлялся Кадыров. За полотенцем оказалось небольшое пространство, занятое книжным шкафом, где находилось множество книг, и металлической кроватью, на которой спал, широко раскинув руки, мужчина лет сорока с небольшим, с длинной, аккуратно подстриженной бородой и абсолютно голым черепом. У спящего было красивое мужественное лицо. Орлиный нос с мощным горбом в центре и выгоревшие мохнатые брови делали его похожим на Ибрагима из фильма «Угрюм-река». Судя по тому, что мужчина спал одетым, он был готов к разным неожиданностям. А открытая кобура на поясе говорила, что пистолет под подушкой. — Салам аллейкум, — громко произнес Кадыров. — Алейкум ассалам, — проговорил спящий, медленно открывая глаза. Увидев черный зрачок «ТТ», направленный ему в лицо, начальник штаба стал медленно подниматься. — Если вздумаешь запустить руку под подушку, я тебя продырявлю, — пообещал по-таджикски переводчик. — Ты кто? — по-таджикски спросил бородач. — Дед Пихто, — чтобы закончить дебаты, ответил по-русски Нурали. — Ясно, — русский язык тоже не был чужд начальнику штаба фундаменталистов.