Слушая проповедь Самира, Фишер получал настоящее удовольствие: «Терпение и воздержание» — эту фразу кочевник понимал по-своему. В дни Рамазана, когда мусульманам надлежит весь день поститься, Самир покидал кочевничью стоянку, уезжал в Исламабад и, переодевшись в европейский костюм, селился в гостинице для иностранцев, где вместе с белокожими проститутками предавался «терпению и воздержанию». Кроме того, через свою агентуру резидент знал о пристрастии вожака кочевников к азартным играм. Западные наемники, зная об этом его недостатке, не раз пользовались карточным шулерством, чтобы проигравшийся Самир был вынужден участвовать в нападениях на конвои шурави. Впереди показалась зеленая полоса оазиса. Самир пришпорил своего скакуна, Фишер ткнул каблуками под ребра своего. И уже через минуту весь отряд галопом несся в сторону оазиса. Зеленая стена стремительно приближалась, уже можно было разглядеть отдельные деревья, небольшое озерцо, в мутной воде которого разноцветным блеском отражается солнце. Сквозь зеленую стену зарослей в горы вела узкая грунтовая дорога, покрытая толстым слоем пыли, которую из пустыни гнал сюда ветер. Узкий проход в «зеленке» перекрыли два джипа, возле которых стояли полтора десятка вооруженных афганцев. Джеймс Фишер еще издалека распознал солдат Раб-бани, эмблемы, нарисованные на дверцах машин, говорили, что они принадлежат ИОА. Рука резидента соскользнула с повода к седлу, где был приторочен самозарядный карабин «мини», но, вспомнив, что это проблема сейчас Самира и его людей, Джеймс снова крепко взялся за повод. От группы афганских солдат отделился один человек, в отличие от других, он не был вооружен автоматом, зато его грудь крест-накрест перетягивали ремни портупеи, а сапоги блестели как зеркало. Вышедший вперед повелительно поднял руку, жестом приказывая всадникам остановиться. Постепенно лошади кочевников сбавили темп, перейдя на шаг, и остановились, громко фыркая. Сейчас Фишер смог внимательно рассмотреть стоящего впереди офицера. Плотно сбитая фигура в хорошо подогнанном мундире из дорогого шерстяного материала. Физиономия, выбритая до синевы, над верхней губой жесткая щетка черных усов. Глаза прикрывали большие солнцезащитные очки. Самир Баш и Джеймс Фишер узнали его, несмотря на то, что виделись очень давно. Мансур Хектим, офицер госбезопасности Наджибуллы, был заклятым врагом Баша, много пленных кочевников нашли свою смерть в казематах афганской контрразведки. Да и на самого Самира дважды покушались агенты ХАД. Но Аллах милостив. За Фишером тоже охотился Хектим, но тот обходил капканы полковника. Правда, однажды им довелось встретиться лицом к лицу. Резидент ЦРУ приехал в Кабул под видом швейцарского представителя Красного Креста, чтобы встретиться с представителями исламского подполья. Во время одной из облав Джеймс попался. Вот тогда и произошла его встреча с Хектимом. В тот раз Фишеру удалось доказать, что он не шпион, а теперь? О коварстве Хек-тима американец был наслышан. Когда власть Наджибуллы была не в состоянии себя защитить и доктор Наджиб подписал отречение за свободный вылет во Францию, полковник Хектим — ярый враг исламистов — встретился с представителями доктора Раббани и предложил свои услуги. А в качестве гарантии своей лояльности приказал своим людям перекрыть дорогу в аэропорт. И уже бывшему президенту Наджибулле пришлось укрыться в миссии ООН. После прихода к власти новый президент Афганистана Раббани сделал полковника Мансура Хектима советником по безопасности. — Самир Баш, — громко заговорил полковник на языке пуштунов, — в Кабуле был недавно мятеж. Тебе и твоим людям, Самир, президент не разрешает появляться в столице и требует, чтобы ты вернулся обратно в Пакистан. — Не тебе, собака, указывать мне, — произнес старший кочевник (слишком слабый заслон стоял на пути его отряда), — у тебя не хватит собак, чтобы напугать моих барсов. — Не хватит? — усмехнулся полковник. Он не спеша снял с головы фуражку и погладил коротко остриженные, влажные от пота волосы. В ту же секунду с ревом из «зеленки» выскочили два рыже-коричневых танка, за ними бежали несколько десятков солдат с оружием наперевес. С другой стороны через озерцо, поднимая брызги, неслись несколько БТРов, из пересохшего арыка торчали десятки автоматных и пулеметных стволов. На скалах, прикрывающих дорогу в горы, тоже появилось множество солдат Раббани. Наемники, ежась, смотрели на черные зевы танковых пушек, на стрелков, сидящих на башнях и сжимающих рукоятки крупнокалиберных пулеметов. — Ну что, Самир, хватит у меня собак, чтобы спустить с твоих барсов шкуру? — насмехаясь, спросил Хектим. Самир лишь тяжело дышал. — Чего ты хочешь, Хектим? — скрипнув зубами, наконец спросил главарь кочевников. — Я хочу, чтобы ты и твои люди убрались обратно в Пакистан. — И помни, — добавил он, — кому обязан жизнью. Ничего не ответил Самир Баш своему врагу, поднялся на стременах и закричал подобно карканью ворона. Отряд сорвался с места и, описав дугу возле грозных танков, помчался обратно в сторону пустыни Регистан, подняв за собой облако пыли. Лишь не двинулся с места Джеймс Фишер. Когда кочевников скрыло с глаз пыльное облако, он обратился к Хектиму. — Господин полковник, — стараясь говорить как можно уважительней, произнес он, — я не имею никакого отношения к кочевникам Баша, разрешите мне проехать в Кабул. Мне необходимо побывать там по делам. — Очень рад буду вас туда проводить, господин Фишер, — снова усмехаясь, произнес полковник Хектим. Сделка с англичанином нисколько не мешала ему заключить новую сделку —с американцем. Мансур всегда считал, что две кормящих руки лучше, чем одна. Резидент ЦРУ, услышав свое подлинное имя, с облегчением подумал: «Вот и хорошо, что он признался, что знает, кто я такой. Нам легче будет договориться. Тем более возможностей у советника президента куда больше, чем у разбойника...» Чарльз Мортимер Д’Олэнторн, узнав о приезде Фишера в Кабул, бушевал целых десять минут. Когда же ярость английского эмиссара немного приутихла, советник президента вкрадчивым голосом сообщил: — Вы ведь сами велели без крови, а раз так, то мне удобней держать американца возле себя. Под присмотром моих людей он вряд ли что-то сможет сделать. А если бы он вернулся в Пакистан, кто знает, что еще задумал бы. И смогли ли мы его снова перехватить, большой вопрос. — Да, действительно, — нехотя согласился англичанин. — А для большего вашего спокойствия, — продолжал полковник, — я вам для охраны пришлю полк моего брата. У него опытные солдаты, есть танки, броневики, он вас защитит во время любого мятежа или даже войны. Держать резиденцию Д’Олэнторна в окружении своих солдат он решил сразу, как только привез Фишера в Кабул. Если кому и будет уплачено за убийство англичанина, то только ему. Хорошо, что Д’Олэнторн оплатил смерть янки. — О’кей, — как будто отгадав мысли советника, безразличным голосом произнес сэр Чарльз... Вставив в чехол на груди свой нож, Волин направился обратно к ущелью. Он шел, качаясь, как пьяный, в голове шумело, тело было словно чужое. За спиной капитана Кадыров и Ковалев склонились над трупом афганского начальника. Гога быстрым и ловким движением снял с ремня кожаную кобуру от «кольта» и позолоченные ножны кинжала, который еще был зажат в руке Расулэ. После этого он обыскал труп, вытащив из-за пояса большой кошелек, расшитый арабскими письменами. В кошельке оказалась крупная сумма в афгани. Все банкноты были помятые и прилично засаленные. Ковалев удивленно присвистнул. А потом с безразличием бросил деньги на труп. — Почему не берешь? —удивленно спросил Кадыров. — Что я, мародер? — пожал плечами Гога. — В другие времена на этот вопрос смотрели совсем иначе. — Когда это было, — хмыкнул отставной курсант, извлекая из-под халата расшитый бисером замшевый кисет. В кисете оказался душистый табак и курительные принадлежности. Ковалев широко улыбнулся. — Это — другое дело. После тщательного обыска убитого оба, подобрав свое оружие, направились вслед за капитаном. Волин вошел в ущелье, и его глазам предстала жуткая картина недавней рукопашной схватки. Повсюду лежали в самых невероятных позах убитые. Их рваные одежды были залиты кровью, у некоторых были раздроблены черепа, обезображены лица, другие лежали в лужах крови, их пальцы намертво вцепились в обломки горной породы. «Ну прямо-таки картина Васнецова «После битвы с половцами», — подумал капитан, перешагивая через труп душмана. Он лежал кверху лицом и смотрел в небо остекленевшими глазами. Его заскорузлые руки были прижаты к распоротому животу. В самой гуще недавнего побоища виднелась фигура мичмана Лебедева. Подобно стервятнику, он сидел перед изуродованным трупом того душмана, что всех без разбору дерущихся крыл пулеметным огнем и отборным русским матом. Руки Лебедева были в крови, но он, не обращая на это внимание, продолжал рвать на теле убитого тельняшку, отбрасывая лоскуты в сторону. — И зачем тебе это надо, Михал Михалыч? —удивленно поинтересовался Волин. — Не хер позорить символ славы нашего флота, — продолжая свое занятие, буркнул мичман. — А чего же ты с того «хачика», которого в крепости снял Чечетов, не рвал тельник? — Тот парень, конечно, враг, он взял оружие и воевал против нас за свою какую-то идею, за свои убеждения. А убеждения следует уважать, даже если они ошибочны. Да и к тому же, может, он на флоте срочную служил. Одним словом, враг — не худшее из зол. Самое страшное — это предатель. Тем более что этот не только присягу нарушил, но и веру предал, — ткнув ногой труп, мичман брезгливо сплюнул. — Тьфу, мать твою, христопродавец. Волин дошел до того места, где бросил свой пистолет. «Стечкин» с расколотым прикладом-кобурой валялся между корней. Капитан поднял оружие, отстегнул от рукоятки обломки приклада. У подножья горы, где располагалась засада спецназовцев, он увидел своих бойцов. Одни лежали, другие помогали перевязывать друг другу раны. Среди темно-серых красок ущелья неестественная белизна бинтов резала глаза. Сунув «стечкин» в карман брюк, он направился к раненым. Уже издалека Игорь заметил, что у пятерых из лежащих среди камней руки сложены на груди, а лица прикрыты какими-то лохмотьями. Лицо Сергея Назаренко было запачкано пылью и пороховым дымом, на оттопыренных ушах запеклась кровь —явный признак контузии. Рядом с пулеметчиком сидел снайпер. Сняв рваный бушлат и разорвав левый рукав, Иванников с трудом бинтовал правой рукой простреленную левую. Бинт быстро пропитывался кровью, делая белоснежную марлю алой. Возле ног Ивана полулежал Астахов. У него была перевязана голова, плотная повязка закрывала лицо от макушки до левого глаза. Голый живот был плотно обернут бинтом, на правом боку выступала кровь. Подойдя к трупам, капитан спросил: — Кто? Продолжая перевязывать руку, Иванников перечислил фамилии погибших: — Исаев, Воробьев, Назаренков-младший, Цыганенко, Колычев, Бесчаснов, — на минуту снайпер замолчал, зубами разрывая конец индивидуального пакета надвое, делая из него концы для завязки. Волин помог ему, а он продолжал: — Воробьева и Назаренкова накрыло при минометном обстреле. Володька Исаев попал под пулемет того придурка, что крыл нас матом. Эта сука и меня зацепила. Серегу Цыганенко ткнули ножом в спину, а потом перерезали горло. Сашку Колычева — штыком в сердце. Валик Бесчаснов напоследок покуражился, вокруг него восемь трупов валялось и еще пятеро раненых пытались уползти, но и его достали, весь порезанный, — в голосе снайпера слышалось восхищение мужеством товарища. — Это кто? — спросил Игорь Волин, указывая на лежащего рядом с трупами. Грудь раненого нервно вздымалась, лицо залито кровью, а верхняя часть головы была превращена в кровавую кашу. — Воробьев, — тихо проговорил Иван и тут же, сплюнув себе под ноги, со злостью добавил: — Попал Колян под взрыв собственной гранаты, мать ее так, «лимонки». — Что с Назаренковым? — как можно спокойнее спросил капитан. — Мина угодила прямо под их «утес». Ваську наповал осколком в висок, Серегу контузило и засыпало щебенкой. Он в беспамятстве выбрался, откопал брата, а тот мертв. В таком состоянии мы его и нашли у разбитого «утеса». — А с тобой что, Костя? — спросил Игорь, обращаясь к Астахову. — Да понимаете, товарищ капитан, что-то мне не повезло. «Духи» кодлой на меня накинулись, думал, совсем кранты. Одного я замочил финкой, уже хотел второго навернуть кулаком, как-никак мастер спорта по самбо, а он меня, сволочь, автоматом по кумполу. Хорошо, что стволом. А если бы прикладом, расколол бы, как грецкий орех. А другой, паскуда, в брюхо нож сует, едва увернулся, зацепил по касательной. Хорошо, Гога подскочил, вдвоем мы их быстро заделали. Подошли Кадыров, Лебедев и Ковалев. Тяжело вздохнув, мичман грузно присел на камень возле умирающего Воробьева. — Что будем делать, командир? — прохрипел своим прокуренным голосом Лебедев. — Прежде всего, надо похоронить наших мертвых, — произнес Волин. — Это после, — буркнул мичман, — пусть преставится сперва Воробьев, недолго ему осталось мучиться. Игоря покоробило это ожидание смерти еще живого человека. Но он признал, что в этом есть жесткая необходимость. — Надо найти место под захоронение, — произнес он и, немного подумав, добавил: — И наверное, вывести из строя брошенное душманами оружие. — Что могилу рыть, без толку. Ночью ее шакалы все равно разроют. — Мичман огляделся, увидев отколотый от утеса большой кусок скалы, и добавил: —Уложим покойников под той скалой и шашками ее подорвем. Никакой трупоед оттуда их не достанет. А с оружием тоже все ясно. Соберем его в кучу и рванем. — А как насчет «духов»? — спросил Волин. — Если бы кроме этих, — Лебедев указал на заваленное трупами ущелье, — были другие группы преследования, они бы давно подошли. — Ну а другие отряды? Шум от боя наверняка далеко разносился. Какой-нибудь другой отряд не мог выступить сюда? — не унимался Волин. — Да нет, капитан. Если кто и слышал нашу стрельбу, наверняка решил, что это очередное выяснение отношений между полевыми командирами. Это касается лишь тех, кто схватился за оружие, — деловито пояснил Кадыров. Переводчик провел в Афганистане не один год и знал, о чем говорил. — Ладно, — вздохнул Игорь, — пошли собирать трофеи. Через два часа кропотливой работы была сложена большая куча из автоматического стрелкового оружия. Среди нагромождения стволов и прикладов виднелись подсумки со снаряженными магазинами, различных конструкций гранаты. На самом низу лежали артиллерийские боеприпасы. — Отходите в ущелье, к раненым, — присев возле минометных зарядов, приказал Волин. Трое спецназовцев не спеша двинулись обратно. Дождавшись, когда они скрылись в горловине ущелья, капитан снял предохранительный колпак со взрывателя мины. Затем достал из своего подсумка брусок пластика. Облепив взрывчаткой головную часть мины, Игорь вдавил в пластик трубку детонатора с метровым отрезком бикфордова шнура, конец которого был залит серой. Чиркнув концом о спичечный коробок, Игорь наблюдал, как вспыхнула сера, а затем, услышав знакомое шипение, бросил шнур и со всех ног помчался к ущелью. Добежав до горловины, он, укрывшись за каменным выступом, прикрыл уши руками. В следующее мгновение земля содрогнулась. Через минуту Волин выглянул из своего укрытия: над бывшей минометной позицией еще клубился сизый дым, а все вокруг было усеяно железным ломом. Капитан поспешил догнать своих подчиненных. Держа на перевязи левую руку, к нему двинулся Иванников. Он тихо произнес: — Все, Воробьев кончился. — Отмучился, бедняга, — за спиной капитана прохрипел мичман. ...Отвернув крышку фляги, Волин приложил ее к губам. Холодная жидкость обожгла пересохший рот. Он только что проснулся. Спал тревожно, беспокойно.