— Выходим, — объявил Чечетов. — Гога, затуши костер. Поверх пустынного камуфляжа рейнджеры надели лохмотья, найденные в старых мешках в подвале Турхамадина. Из головных уборов лишь нескольким удалось раздобыть плоские шапки паншерки, остальные же мастерили из лохмотьев подобие чалмы. Сам майор Моул натянул на свою могучую фигуру длинную, до колен, рубаху и шерстяной жилет с двумя глубокими карманами по бокам, куда Терри опустил по магазину от «кольт-командо». Для того чтобы в случае надобности достать из-под рубахи другие боеприпасы, майор сделал два широких надреза, скрыв их полами жилетки. Своим подчиненным он посоветовал сделать то же самое. Закурив сигару, рейнджер фамильярно обратился к резиденту ЦРУ: — А вы, дружище, по-прежнему остаетесь в этой дыре? Или, может, с нами на аэродром, а оттуда в Европу? Несколько недель в раю —Ривьера, девочки, кабаки... — Благодарю вас, Терри, — отозвался Фишер, — но мне надо остаться здесь. Я такой же солдат, как и вы, завишу от приказа своего командования. «Как же, солдат, — хмыкнул командир рейнджеров. — Был бы солдат, не просил бы нашей помощи, сам бы пришил «томми». Ухмылка Моула не ускользнула от цепкого взгляда разведчика, он уже хотел поставить на место солдафона, но ему пришла в голову дикая мысль: «Их миссия уже закончена, и может, завтра вечером они будут пьянствовать где-то в Европе. Что им стоит свернуть мне шею и бросить в этом подвале», — резидент посмотрел на рейнджеров. Сейчас они были похожи на безумных дервишей или на разбойников Али-Бабы. Он как можно спокойнее обратился к Моулу: — Майор, я думаю, вам пора выступать, лучше подождать где-то недалеко от лагеря Красного Креста, чем потом сломя голову прорываться через проснувшийся Кабул. — Вы думаете? — спросил майор. — А ведь вы правы, дружище. Эй, вы, — это обращение уже касалось рейнджеров, — поторапливайтесь, через четверть часа выходим. Движемся одной группой. ...Это была одна из спокойнейших ночей Кабула. Измотанный ночными канонадами, город спал тревожным сном. Небольшой отряд рейнджеров направлялся в сторону миротворческого лагеря Красного Креста. Терри Ли Моул на этот раз не стал обеспечивать группу дозором и фланговым прикрытием, сейчас он вел группу целиком, монолитом. Сам майор шел впереди, следом за ним шел первый лейтенант Колхейр с ручным пулеметом «миними» на изготовку, сержант Гисенд нес за спиной разобранную крупнокалиберную винтовку, сложенную в брезентовый чехол, на груди у него болтался короткоствольный автомат со сложенным металлическим прикладом. Идущие следом рейнджеры были нагружены электроникой обеспечения и рюкзаками с провизией, ощетинившись стволами штурмовых винтовок. Колонну замыкали радист Тарвит и лейтенант Мартинес. Луис на ковбойский манер повязал на нижнюю часть лица шейный платок, тщательно пропитав его своей туалетной водой. От домотканой рубахи шел нестерпимо тяжелый дух немытого тела, пота и слежавшейся одежды. Наконец узкая, заваленная хламом улочка сменилась открытым пространством площади. Слева от нее раскинулся темный многоэтажный дом времен королевского правления. Окна первого и частично второго этажей были заложены где кирпичом, где битыми кусками бетонных плит. На противоположной стороне площади громоздилась куча битого щебня. Подрегулировав прибор ночного видения, лейтенант Мартинес заметил среди уцелевших развалин фрагменты, идентичные дому напротив. «Наверное, так когда-то задумал архитектор», — подумал Луис. Он пошел в армию, считая, что война — развлечение для настоящих мужчин. Но, попав на настоящую войну с ее кровью, болью и смердящими трупами, он усомнился в мужской романтике. Еще раз взглянув на мертвую темную площадь, Мартинес мысленно перекрестился: «Не дай бог Америке испытать, что такое современная война». Запах туалетной воды уже выветрился, и сквозь платок пробивалось зловоние чужой одежды. Лейтенант с радистом уже хотели остановиться, чтобы поправить экипировку, но тут их остановила команда предупреждения. «Дьявол, моджахеды», — выругался Мартинес. Навстречу рейнджерам двигался небольшой отряд вооруженных афганцев. Американские разведчики потянулись к своим бесшумным пистолетам... ...Едва группа Чечетова вышла на площадь, как тут же столкнулась нос к носу с афганским патрулем. — Твою мать, «духи», — вырвалось в сердцах у майора. Негромким щелчком он подал знак диверсантам. Не делая резких движений, бойцы потянулись к своим ножам. Волин обхватил пальцами правой руки длинную рукоять, большой палец отстегнул предохранительный клапан на ножнах. Мичман Лебедев сунул блестящий клинок финки в рукав. Ковалев и Ким ослабили на плечах ремни автоматов, чтобы сбросить их в случае потасовки. Майор Чечетов взвел курок «стечкина». Автоматический пистолет с привинченным глушителем был заткнут у майора за пояс на животе. Две группы лжеафганцев медленно сближались, каждый из бойцов с напряжением ждал прямого контакта, когда кто-то из противоположной стороны попытается выяснить, кем является встретившийся отряд. Чем ближе сходились разведчики, тем сильнее натягивались струны нервов. Достаточно одного неверного шага, одного неосторожного вскрика, чтобы завертелась кровавая карусель рукопашной. После которой вряд ли кто-нибудь из участников остался бы в живых. Наконец группы сошлись. Ничего не говоря, майор Моул взмахнул рукой, на этот международный жест приветствия ответил майор Чечетов. Сжимая рукоятку пистолета, он не сводил глаз со старшего противоположного отряда, решив для себя: «Если что, первая пуля ему». Ступая не спеша, как будто в замедленной съемке, обе группы расходились. И чем дальше они отходили друг от друга, тем свободнее начинали дышать бойцы. «Фу, пронесло», — перевел дух Чечетов. «Уф, обошлось», — вытирая со лба холодный пот, подумал Моул... XXII Капитана Вудхолла среди ночи поднял дежурный капрал. Вскочив с постели, Вудхолл схватился за пистолет и лишь потом спросил: — Что случилось? — Сэр, — рявкнул капрал. — Вас вызывает мистер Д’Олэнторн. Вудхолл сунул под погон полевой формы берет с серебряной эмблемой Специальных авиадесантных сил и вышел. Чарльз Мортимер Д’Олэнторн сидел у себя в кабинете за письменным столом, перед ним лежал лист с расшифровкой последнего сообщения из Лондона. — Руководство сообщает, что удалось договориться с янки. И как будто перестала существовать угроза нападения с их стороны. О таких вещах хорошо говорить, сидя на Британских островах. А каково нам здесь, — эмиссар английской разведки перевел взгляд с листа бумаги на ладную фигуру капитана и, вздохнув, добавил: — Утром сюда должен приехать представитель ЦРУ, и мы обсудим все стороны этого компромисса. А до тех пор ваши люди должны находиться в боевой готовности. Понимаете, Вудхолл? — Да, сэр, — щелкнул каблуками капитан. — И до тех пор, пока американец не покинет территорию виллы, ваши люди не должны расслабляться. Возможно, это еще одна интрига ЦРУ, они на это мастера. Нужно быть готовым к любым неожиданностям. Через открытый люк танковой башни была видна часть темного неба. Звезды постепенно меркли. Сидя в неудобном, с ободранным поролоном кресле командира танка, Игорь Волин смотрел в окружность люка. Рядом с капитаном у орудийного замка, как трудолюбивый жук, возился мичман Лебедев. Бывший морской командор неплохо разбирался в танковых пушках (за время службы в Афганистане пришлось попрактиковаться). Сняв с головы плоскую паншерку, под которой оказался медный отросший «ежик», мичман перебирал частокол снарядов, снаряжая ими элеватор автоматического заряжания пушки. Подсвечивая себе небольшим карманным фонариком, Лебедев что-то мурлыкал под нос. На сиденье механика-водителя расположился Игорь Ковалев. Недоучившийся штурман дальней авиации получил на срочной службе специальность механика-водителя среднего артиллерийского тягача, и, как утверждал Гога, разницы между этой техникой никакой. За рычагами был Садык Зульфибаев — бывший тракторист, орудием управлял старший лейтенант Ким — выпускник Ульяновского танкового училища. А танком управлял майор Чечетов. Спортсмен Зиновьев на подхвате к зенитному «ДШК». Мысль о крупнокалиберном пулемете заставила Волина поднять голову вверх. Звезды исчезли, а небо начало сереть. Зенитный пулемет, установленный на танковой башне, был прикрыт плоским щитом с прорезью для прицела. Прямо над головой Игоря находился затвор пулемета с пустым лентоподатчиком. — Михалыч, — тихо произнес Волин, — там ленты к «ДШК» нет? — Есть, — ответил Лебедев, — под ногами тут валяется. — Дай-ка сюда. Взяв из рук мичмана тяжелую коробку с крупнокалиберными патронами, Волин выглянул наружу. На востоке появилась золотая кайма — знак восходящего солнца. Лагерь моджахедов постепенно просыпался, среди палаток появились сонно бродящие бородачи. Даже часовые, доблестно проспавшие ночь, начали шевелиться. Капитан закрепил возле пулемета коробку с лентой и, пропустив ее через приемник, оттянул затвор. Хорошо смазанная пружина вернула ударник в прежнее положение. Теперь пулемет был в полной боевой готовности. Прежде чем нырнуть в чрево бронированной машины, Волин взглянул на палатку, стоявшую в двух метрах от танка. Там лежали трупы танкистов. Обкурившись гашиша, они понадеялись на часовых, а зря. Игорь провел рукой по ножнам своего ножа. На гарде запеклась кровь, времени прошло мало, и кровь еще липла к пальцам. Доставив «стрелков» к месту засады, Рано Турхамадин со своим водителем Ахмедом отправились за город, где располагался большой отряд, поддерживающий министра обороны Ахмада Шаха Масуда. Больше тысячи кавалеристов с минометами и безоткатными орудиями раскинулись лагерем к северу от столицы Афганистана. Полевой командир Мустафа Ибрагим Маниш радостно облобызал гостя. А узнав, что Рано привез продукты его джигитам, обрадовался пуще того. За ночным чаепитием Турхамадин узнал, что отряд Маниша министр обороны вызвал с севера для усиления Кабульского гарнизона, после того как стало известно, сколько войск направил к столице Исмаил Хан..Слушая Мустафу, Рано думал о том, какой многосложный узел затягивается сейчас вокруг этого многострадального города. За ночь друзья вспомнили прошедшие годы, когда оба афганца находились в соседнем Пакистане. Рано — молодой бизнесмен, приехавший из Латинской Америки, а Мустафа Ибрагим после тяжелого ранения выздоравливал и отдыхал в Исламабаде. Тогда-то они по-настоящему подружились. С восходом солнца Турхамадин распрощался со старым другом и, разбудив Ахмеда, мирно спящего в кабине «КамАЗА», поехал обратно в Кабул. Но едва Рано переступил порог своего особняка, как слуга доложил, что хозяина ожидает американский гость. Действительно, в охотничьем зале сидел Джеймс Фишер, на нем был приличный костюм из гардероба хозяина дома, а на столе стояла початая бутылка «Бурбона». — Я вас заждался, дружище, — во весь белозубый рот улыбнулся американец, глаза его отсвечивали нездоровым блеском. — Как только мои слуги вас впустили? — поинтересовался Турхамадин, наливая себе виски. Бессонная ночь его порядком измотала. — Ваши слуги, едва увидев меня, пропустили безмолвно, как статуи. В глазах нищих и голодных США — все равно что рай небесный, а мы, американцы, для них как посланники бога, так что со слугами у меня проблем не было. — А почему же тогда вы распотрошили мой гардероб, я как будто не отношусь ни к нищим, ни к голодным? — спросил Рано, делая свое лицо как можно серьезнее. — Нет, приятель, вы не относитесь ни к одной из названных выше категорий. Но меня извиняет лишь одно. Через час мы должны быть у этого выскочки Д’Олэнторна. В Вашингтоне нашим политикам удалось дожать англичан. Теперь мы на правах равных партнеров будем делить таджикский пирог. — Так что, я еду с вами? — После исчезновения Мансура Хектима я остался без транспортных средств, — произнес Фишер, наливая себе в стакан густого напитка. — Понятно, — кивнул Турхамадин, поднимая со столика маленький серебряный звонок.