Банч поднялся. Перешел к окну, заговорил, стоя спиной к ней. – Это последний раз, когда мы с тобой работаем, – сказал он. Выглянул и заметил, что по улице фырчит мотоцикл, а следом за ним – машина, ГТО. Но они приближались справа, с безопасной стороны, были на виду. Не по боковой улочке, а значит, не опасны. И все же он озадачился: не видел ли он их в прошлом? Решил проследить, не пойдут ли они на второй круг по кварталу, потом увидел, что перед углом мотоцикл включил поворотник, и тут девушка опять заговорила, так что он отвернулся. – Где деньги? – спросила она. Он кивнул на дверь столовой. – Внизу. Задняя дверь, там шкаф. – Где эта задняя дверь? – Стали бы звать дверь задней, если она спереди? – Задняя дверь на первом этаже или в подвале? Это отвлекло его от окна. Он протопал к двери столовой и показал вниз по лестнице. Они находились на втором этаже. – Спускайся до подвала. Иди через заднюю подвальную дверь. Не через переднюю. Не через переднюю на первом этаже. Через заднюю в подвале. Рядом с той дверью – шкаф. Открываешь верхний ящик. Там конверт. В нем половина. И деньги на поезд. – Ладно. – Мы договорились, что почем? – Димс и дьякон. И еще один. – Кто? – Старик вместе с дьяконом. – Про третьего я ничего не говорил. За третьего я не плачу. – Да мне плевать, – сказала она. – Он меня видел. По лестнице она соскользнула быстро и ловко. Банч поймал себя на том, что провожает ее взглядом с каким-то сожалением. Половицы были скрипучие, а она спустилась как призрак, бесшумно и быстро, не издав почти ни звука. А эта девчонка, думал он, не промах. Решил проследить за ней из заднего окна и убедиться, что соседи не увидят, как она выходит со двора, – ему больше не хотелось с ней пересекаться. Потом он вспомнил о машине и быстро подошел к переднему окну, чтобы поискать ГТО. Уехала. Все хорошо. * * * У задней подвальной двери Гарольдин нашла шкаф и достала конверт. Внутри было темно, так что она поднесла его к полоске света из ближайшего оконца на уровне земли, чтобы проверить содержимое, потом торопливо сунула в джинсы. Разулась, поднялась по лестнице, скача через две ступеньки, на первый этаж, отперла входную дверь, потом метнулась обратно в подвал, обулась и вышла через заднюю дверь. Двор был завален хламом и зарос сорняками. Она пробиралась неторопливо, словно не знала, куда ступать, потом подняла голову. Конечно, Банч наблюдал за ней из открытого окна на втором этаже, прожигал взглядом. Она увидела, что хотела. Отвернулась и как можно быстрее рванула к задней калитке, перескакивая через кучи мусора на пути, добравшись за считаные секунды. Банч на втором этаже увидел, как она бежит к калитке, и в то же время услышал грохот шагов на лестнице, и его нутро охватил внезапный ужас. В панике он обернулся к стулу рядом со своим, в нескольких длинных метрах, где лежал пистолет. Туда он все еще и смотрел, когда дверь вышибли и внутрь ворвался Джо Пек с револьвером и еще двое, один – с дробовиком. Прямо перед тем как коснуться калитки и услышать гром выстрелов, Гарольдин услышала крик, и ей показалось, что она в нем разобрала: «Ты, гребаная черная сука!» Но как тут поймешь наверняка. Она вышла за калитку и исчезла. 23. Последние октябри На третий день в больнице Димс проснулся с рукой в гипсе и знакомым болезненным звоном в ушах, от которого кровь покалывала и приливала к голове. Больничная койка стояла наклоненной под небольшим углом, чтобы он не перекатился на левое плечо и не потревожил рану. Он и не собирался. Стоило только потянуться в том направлении – и боль по спине и хребту расползалась такая сильная, что его мутило, поэтому лежать на правом боку было жизненно необходимо. Но это же означало, что он не мог отвернуться от посетителей. Не то чтобы их было так уж много – копы, сестра Го и парочка других «сестер» из Пяти Концов. Им он ничего не говорил. Даже Катохе, старому копу, который, как он помнил, когда-то заезжал на патрульной машине посмотреть, как Димс подает на матче. Он ничего не сказал Катохе. Катоха – хороший дядька, но в конечном счете просто коп. Проблема Димса посерьезнее, чем копы и дурачки из Пяти Концов. Его кто-то предал – скорее всего, Лампочка, считал он, – и Шапка погиб. Он перевернулся на спину, неторопливо, потом потянулся за стаканом воды, который медсестры оставляли у койки. Вместо стакана его поймала чья-то рука, он поднял глаза и увидел над собой морщинистое лицо Пиджака. Сперва он его не узнал. Старый дурень был не в привычном драном и стремном костюме ушедшей эпохи. Тот, в зелено-белую клетку – его пропойца надевал на особые случаи и в церковь, – вызывал у Димса и его друзей припадки хохота каждый раз, как Пиджак гордо выплывал в нем из подъезда девятого корпуса. Клетчатый костюм смотрелся так, будто старпер накинул на плечи флаг. Теперь же он был в голубых штанах и голубой рубашке жилконторы, а еще в шляпе. Правая рука сжимала какую-то самодельную куклу – отвратительную на вид штуковину размером с небольшую подушку, с волосами из коричневой пряжи и пуговицами вместо глаз и рта. В другой руке был бумажный пакет. Димс кивнул на куклу. – А это еще что? – Это тебе, – гордо сказал Пиджак. – Помнишь Доминика, Гаитянскую Сенсацию? Он живет в нашем корпусе. Старина Доминик шьет таких. Говорит, они волшебные. Приносят удачу. Или неудачу. Или что он захочет. Эта – для выздоровления. Он сшил ее специально для тебя. А это, – он залез в бумажный пакетик и пошерудил, пока не извлек розовый шарик, – я купил тебе сам. – Он протянул мячик. – Гимнастический мяч. Сжимай. Подающая рука станет сильнее. Димс нахмурился. – Ты какого хрена тут делаешь, старик? – Сынок, не надо со мной так нехорошо говорить. Я долго добирался, чтобы тебя повидать. – Повидал. Теперь вали. – Разве так разговаривают с другом? – А мне что, спасибо тебе сказать, Пиджачок? Ладно, спасибо. Теперь сдристни. – Я не за этим пришел. – Ну, хотя бы не спрашивай о моих делах. Копы уже два дня спрашивают. Пиджак улыбнулся, потом положил куклу-подушку на край койки. – Мне твои дела неинтересны, – сказал он. – Мне интересны мои. Димс закатил глаза. И почему только он терпит бестолковые бредни этого старикана? – Ну что у тебя за дела в больнице, Пиджак? Тебе здесь вино давят? «Кинг-Конг» гонят? Ты и твоя выпивка, ага. Дьякон Кинг-Конг. – Он прыснул. – Так тебя люди называют. Пиджак пропустил оскорбление мимо ушей. – Я на обзывательства не обижаюсь. У меня на этом свете хватает друзей, – гордо сказал он. – И двое из них – в этой больнице. Сюда и Сосиску положили, ты знал? На тот же самый этаж. Представляешь? Не знаю зачем. Я только что от него. Он начал капать мне на мозги, стоило войти к нему в палату. Говорит: «Если бы ты меня не донимал, Пиджачок, я бы никогда не пошел в прикиде судьи приставать к Димсу из-за дурацкого матча». А я говорю: «Сосиска, не станешь же ты спорить, что у мальчишки будущее в бейс…» – Какого хрена ты несешь? – спросил Димс. – А что? – Заткни хлебальник, тупой козел! – Чего? – Кому хочется тебя слушать, пьяная мразь? Ты неудачник, мужик. Ты все по жизни просрал. Тебя самого твои речи еще не задолбали? Дьякон Кинг-Конг! Пиджак моргнул, слегка оробев. – Я ведь уже сказал, я на твои слова не обижаюсь, потому как ничего плохого тебе не делал. Разве что заботился, самую капельку. – Да ты в меня стрелял, тупой ты ниггер. – Я ничего такого не помню, сынок. – Не надо мне теперь «сынок», сволочь ужратая! Приперся и выстрелил в меня. Я тебя не завалил только из-за своего дедушки. Это была моя первая ошибка. Теперь из-за тебя погиб Шапка – и из-за Сосиски, этого ленивого, тупого, ссыкливого хренова сантехника. Пара жопоголовых, дряхлых, безмозглых мудил. Пиджак молчал. Посмотрел на свои руки, на розовый мячик «Сполдин». – Не надо меня проклинать такими словами, сынок. – Не называй меня сыном, синяя проспиртованная гнида! Пиджак странно на него посмотрел. Димс заметил, что лицо у старого алкаша на удивление ясное. Глаза Пиджака, обычно воспаленные, его веки, обычно тяжелые и полузакрытые, были распахнуты. Он потел, руки слегка тряслись. Еще Димс впервые обратил внимание, что под рубашкой жилищника Пиджак, хоть и стар, но крепок в груди и руках. Раньше он этого не замечал. – Я тебе хоть раз плохо сделал? – тихо сказал Пиджак. – За все разы, когда мы занимались бейсболом и всем прочим. Пока я тебя подбадривал и все прочее… пока в воскресной школе учил Доброй книге. – Ковыляй отсюда, мужик. Вали!