– А если я не знаю, где оно? – Уж за три лимона узнаешь. – За такие деньги, старина, я любой фокус покажу, кроме убийства. С такими деньгами можно и налоги не платить, – сказал Элефанти. – Я и так уже много лет их не плачу. – Ты можешь выйти из метро на свет божий, а? Как мне знать, что ты не морочишь мне голову? Что я ищу-то? – Проверь свои закрома. Посмотри, что там есть. – Как мне знать, что ты не какой-нибудь бармен, которого сюда подослали, чтобы только коктейли мутить да меня дурить? – По-твоему, я какой-то идиот и перся сюда в такой час только ради оздоровительной прогулки? – Губернатор поднялся и подошел к открытой двери, прислонился к косяку, глядя на док, где в нескольких ярдах от вагона люди Элефанти с трудом загружали огромную тяжелую коробку в кузов. Кивнул на них. – Ты бы закончил так же, если бы твой отец был вроде остальных шестерок, каких мы знавали в тюрьме, подлизывающих Пяти семьям. А штука эта зовется, кстати говоря, Венерой. Венерой Виллендорфской. Она в руках божьих. Так мне сказал твой папаша. В письме. Элефанти взглянул на старую отцовскую картотеку, приютившуюся в углу вагона. Он обшаривал ее уже десяток раз. В ней ничего не было. – Папа не писал писем, – сказал он. Но старик уже вышел за дверь, проскользнул на темную стоянку на другой стороне улицы и был таков. 6. Банч Из грязного окна квартиры на втором этаже облезлого таунхауса казалось, что высокие огни манхэттенских небоскребов пляшут вдали. Внутри в темном зале высокий и худой темнокожий, в дашики и цветастом африканском куфи из ткани кенте[12], держал в руках газету «Амстердам ньюс» и гоготал от удовольствия. Тридцатиоднолетний Банч Мун, глава «Проката Муна» и «Стейк-н-Гоу Муна» и содиректор строительной корпорации «Бедфорд-Стейвесант», сидел за полированным обеденным столом и улыбался от уха до уха, читая хорошие новости в последнем выпуске крупной городской газеты для черных. Его смех перешел в улыбку, пока он переворачивал страницу и дочитывал статью. Он сложил газету, пригладил бородку, потом тихо заговорил с двадцатилетним парнем, который сидел над кроссвордом на другой стороне стола: – Эрл, брат, Квинс горит. Его жгут евреи. Эрл Моррис, правая рука Банча, сидел в косухе, а его лицо перекосилось от сосредоточенности, пока он трудился над кроссвордом. В правой руке был карандаш, в левой – зажженная сигарета. Управляться с обеими, заполняя квадратики, у него получалось с трудом. Наконец он отложил сигарету в пепельницу и ответил, не поднимая глаз: – В нату-у-уре. – Город хочет построить жилпроект в Форест-Хиллс, – сказал Мун. – А тамошние евреи бесятся, бро! – В нату-у-уре. – И вот мэр Линдси едет к ним, а они ему устраивают взбучку. Он разозлился и обозвал их «жирными жидами». – Банч хихикнул. – На глазах у прессы и вообще. Ну прям капитан Марвел. Как его не полюбить. – В натуре. – Угадай, сколько газет подхватили эту новость. Ни одна. Ни «Таймс». Ни «Пост». Никто. Только «Амстердам ньюс». Он поехал, оскорбил евреев, и никто об этом слова не сказал. Кроме нас. Евреи нас ненавидят, чувак! Не хотят застройку для черных в Форест-Хиллс. – В нату-у-уре. – А беляши ненавидят евреев, потому что те всем заправляют. Сечешь? – В нату-у-уре. Банч нахмурился. – Больше ничего сказать не можешь? – В нату-у-уре. – Эрл! Эрл опомнился и оторвался от кроссворда. – А? – Больше ничего сказать не можешь? – Про что? – Про то, что я сейчас рассказал. Что евреи всем заправляют. Эрл молча, с недоумевающим видом, поджал губы. Быстренько пыхнул сигаретой, потом тихо уточнил: – Это какие евреи? Банч усмехнулся. «Меня окружают одни идиоты», – подумал он. – Как там пацан из Коз-Хаусес? В которого вчера шмальнули. Теперь Эрл выпрямился, пришел в себя. Он заметил, что босс теряет терпение. – Его уху кранты, – сказал он быстро. – Но сам в поряде. – Как там его, еще раз? – Димс Клеменс. – Четкий пацан. Когда встанет на ноги? – Где-то неделя. Две максимум. – Как там продажи? – Подупали. Но он выставил себе замену. – Его арестовали после того, как подстрелили? – Не-а. Он не ходил при товаре. Все в заначке. Так что у копов на него ничего нет. На кармане был только налик. – Лады. Верни ему его налик. А потом пни под жопу обратно на улицу. Пусть отстаивает свои дворы. – Он не может. – С хрена ли не может? – Он еще не выздоровел, Банч. – Блин, ниггер ухо потерял, а не своего маленького Рэй-Рэя. У него же есть бригада. – В нату-у-уре. – Ты завяжешь уже со своей натурой? – сорвался Банч. – Может он вернуться раньше? Если у него в бригаде раздолбаи, продажи быстро упадут. Они могут хотя бы барыжить без него? Эрл пожал плечами. – Банч, там сейчас, типа, жарковато. Копы все еще ищут стрелка. – А кто он? – Старик. Алкаш какой-то. – Ты уж сузь круг. В Козе таких хоть жопой жуй. – В нату… – Эрл поперхнулся и прочистил горло под тяжелым взглядом Банча. Быстро уткнулся в кроссворд, зависнув носом в нескольких сантиметрах от страницы. – Я потому их и разгадываю, Банч, – спешно сказал он, тыкая в страницу, – чтоб избавиться от этой привычки. Каждый день учу новые слова. Банч цыкнул и отвернулся, подошел к окну, забыв о добродушном настроении. Тревожно всмотрелся на улицу – сперва на поблескивающий в отдалении Манхэттен, затем на старые обветшавшие особняки, составляющие квартал. Обе стороны улицы завалены мусором, на бордюрах вразброс стоят остовы брошенных машин, горбатые, словно гигантские дохлые жуки, с вынутым мотором и снятыми колесами. Он наблюдал, как на одной куче играла ватага детишек, скача, будто лягушки, с мусорных мешков на горы хлама, пока не добралась до сломанного пожарного гидранта. Среди мусора, разбросанного вдоль мрачной улицы, перед особняком стоял блестящий черный «Бьюик Электра 225» Банча, выделявшийся из окружения, точно полированный бриллиант. – Гребаный город, – сказал он. – Угу, – отозвался Эрл, не доверяя своим речевым способностям. Банч не обратил внимания, весь в своих мыслях. – Копы не наедут на Димса, – сказал он. – Ни одна газета не вякнула о выстреле. Даже «Амстердам ньюс». Сейчас все говорят о жидах в Квинсе. И о бунте в Браунсвилле. – Каком бунте? – Ты газеты не читаешь? Там на прошлой неделе пацана подстрелили.