– Ничего не сделает вам этот фокусник! На глаза ему не попадайтесь. А я на него в субботу взгляну, – твердо сказала Таня. Снаружи раздался шум. Дверь распахнулась. На пороге появился взмыленный взъерошенный Колька-Жмых. Глаза его сверкали, будто он был пьян. – Алмазная, там… Там Снегиря нашли. Во дворе цирка, – выдохнул он. Цирк находился всего в двух кварталах от Садовой улицы. Но Тане показалось, что это расстояние – целая вечность. Она не ощущала под собой ног. Ей казалось, что ее несет по воздуху – странным, переменчивым ветром, в котором тонны пыли забивают и дыхание, и слова. Следом шли Хрящ, Ванька-Босяк и Зима. Шли они быстро, но все равно не успевали за Таней. По дороге она еще и умудрялась расспрашивать Кольку-Жмыха. – Так фарцовые ребятишки сказали, что шухер за Снегиря начался. Там на земле, это… Вроде как оно… Разглядеть с трудом можно. Это ребятишки просто сказали – мол, ваш этот, Снегирь. Возле ворот во дворе цирка собралась толпа, и было видно несколько милиционеров из народного милицейского ополчения (бывших сотрудников теперь называли так), которые держали нечто вроде оцепления, пытаясь сдержать толпу. Таня завернула Зиму, велела срочно привезти Подкову, надеясь пройти с ним внутрь. Зима бросился обратно на Садовую со всех ног. На земле возле ворот на холстине лежало что-то, прикрытое темной рогожей. Рядом стоял белый, перепуганный милиционер, вокруг которого и собиралась толпа. Бойкие торговки, промышляющие в городе щипачи из банды Яшки Чалого, какие-то пьяные биндюжники с Привоза, сомнительного вида босяки, благообразные кавалеры в цилиндрах, несколько дам в дорогих платьях по последней моде, модистки, шляпницы со шляпными картонками – вся эта разношерстная публика вдруг сплотилась, стала одним целым, стараясь поскорей рассмотреть то, что спрятано под рогожей, изводя себя и друг друга несусветным, невероятным, сверхчеловеческим любопытством. Таня стала продвигаться в самое начало толпы. Пробиваясь в первый ряд, она вдруг толкнула какого-то благообразного молодого человека в цилиндре. И сразу же попросила прощения. Молодой мужчина улыбнулся. Про себя Таня отметила, что он очень красив. У него было тонкое, аристократическое лицо, длинные черные волосы, собранные сзади в хвостик. На неестественно бледном лице выделялись яркие зеленые глаза. Одет он был дорого, и сразу становилось понятно, что он занимает солидное положение в обществе. Однако, как самый настоящий одессит, не чужд обычному любопытству. – Неужели такая девушка предпочитает подобные зрелища? – улыбнулся он. Таня поняла, что ее принимают за даму из общества – ничего странного: этим утром она надела элегантный наряд. – Нет, что вы, – светски улыбнулась в ответ она, – я просто проходила мимо, и меня привлекла толпа. А что тут произошло? – Говорят, человека убили. Видите, там, под рогожей труп? – Как убили? Где? – Таня изобразила испуг. – О, это темная история. – Незнакомец понял, что нашел благодарную слушательницу. – Говорят, что куски трупа нашли в корме для животных. Видите, за воротами стоят большие кадки? – Он явно наслаждался рассказом. – И даже сюда доносится вонь… Рабочие, ухаживающие за зверями, зачерпнули в кадке ведро, а вместо зловонной жижи корма вытащили разрубленный труп. – А этот человек… он кто? – Понятия не имею! Из этих, циркачей, наверное. Хотя в толпе говорили, что он вроде вор. Кто-то из босяков его опознал. – Какой ужас… Разве эти части тела можно опознать? – Выходит, можно. Рабочие смыли лицо водой. Хотите взглянуть? – Как это возможно? – О, не беспокойтесь. Позвольте представиться, – он протянул визитную карточку. Таня прочитала: «Виктор Синицын, адвокат». И адрес конторы, расположенной на Ланжероновской улице. – Я адвокат по уголовным делам. Если когда-нибудь вам понадобятся подобные услуги – обращайтесь. – Благодарю. Меня зовут Татьяна Алмазова. – У вас очень красивое имя. Так что, мадемуазель Алмазова, хотите пощекотать себе нервы? – Хочу. – Таня смело выдержала его взгляд. Новый знакомый шепнул что-то человеку из оцепления, и тот пропустил их вперед. Они оказались возле трупа. Адвокат нагнулся и отдернул рогожу… Тане сделалось дурно. Это был Снегирь – без всяких сомнений. На его лице с широко распахнутыми глазами отразилось какое-то детское изумление. Лицо не пострадало – на нем не было ни царапинки, ни пореза. И вообще, лицо не было искажено. Что же касалось всего остального… В нос мгновенно ударил ужасающий, просто отвратительный запах. – О нет, это не труп, – усмехнулся адвокат, – трупу еще рано пахнуть. Простите за этот цинизм. Воняет зловонная жижа корма. Страшно представить, из чего его делают. Это ужасающе… Но животные, говорят, его хорошо едят. И стоит он дешево, ведь производится в цирке. Так что труп обмазан этим. Однако трупом назвать это было сложно. Отдельно руки, перерезанные пополам ноги, разделенное на несколько кусков туловище… Раны как будто надорваны. Казалось, что кто-то жестоко разломал огромную куклу из желтого воска, а потом со злобой рвал ее на куски. Зрелище было страшным. Таня пошатнулась. Адвокат тут же любезно подставил ей руку. – Всё, хватит. Пойдемте со мной. Глава 11 Французская кондитерская. За что убили Снегиря? Исчезновение Цили. На Молдаванке пропадают девушки Адвокат решительно провел Таню через толпу, придерживая под локоть. Она разглядела Зиму и Кольку-Жмыха, вместе с Подковой застывших почти возле самых ворот двора. Таня не успела дать им инструкции, но рассчитывала, что Подкова догадается и без нее зайти во двор к циркачам. Сейчас же ее больше интересовал новый знакомый. Красивый молодой человек вел Таню решительно вверх по Торговой улице, и она не могла оторвать от него взгляда. Вскоре показалась яркая вывеска небольшой французской кондитерской, и адвокат завел ее внутрь. – Вам просто необходимо после шока выпить горячий чай с сахаром и съесть что-нибудь сладкое. – Он усадил Таню за столик, и, жутко довольная, она не стала протестовать. В кондитерской было очень мило: уютные столики, покрытые скатертями в красно-белую клетку, вазочки с белоснежными гардениями, бело-розовые стены, изящные стулья, спинки которых чем-то напоминали воздушные безе. Вдобавок в воздухе вкусно пахло какими-то неизвестными Тане пряностями, ванилью и шоколадом. А кроме них двоих, посетителей не было. – Я очень люблю это место. Признаюсь, я страшный сладкоежка. А вы? Таня улыбнулась, кивнув в знак согласия. Адвокат повторил: – Нет ничего лучше для снятия шока, чем сладкое. А Тане с горечью подумалось, что в ее новом кругу шок и неприятности снимают не сладким, а совсем другим: водкой. Чувствовалось различие социальных слоев. – Да я не так уж и сильно перепугалась, – сказала Таня, – мне просто стало жаль этого человека. – Не стоит его жалеть. Он вор. – По-вашему, вора жалеть не нужно? – с вызовом произнесла она. – Жалеть нужно всех, но по-разному. – Как подтверждение своим словам, адвокат поднял обе руки вверх. – Жалость к вору, паразиту на теле общества, жирующему за счет других людей, и жалость к матери семейства, которую ограбил такой вот вор, – это две большие разницы, как говорят в нашем родном городе, несравненной маме-Одессе. – Тут он не смог сдержать улыбки. Из-за конторки выплыла нарядная барышня – такая же бело-розовая и воздушная, как и всё в этой кондитерской. Барышня улыбалась, и улыбка ее была сладкой, как сахарная конфета, совсем не вязавшейся с неприятной темой их разговора. Пребывая в плену ассоциаций, Таня заказала горячий шоколад и безе. Ее спутник остановился на чае с молоком и медовом торте. Кроме того, он заказал им обоим по рюмочке бенедиктина, и Таня не посмела признаться, что терпеть не может этот приторный, слишком сладкий ликер. – Вы говорите странные вещи, – усмехнулась она, – как адвокату вам должна быть свойственная гуманность. – Адвокатам скорее более свойственен цинизм, как всем тем, кто сталкивается с морем сильных человеческих страстей. – Похоже, у ее знакомого ответ был готов заранее. – И с какой же страстью вы столкнулись возле двора цирка? – Со смертью, с жаждой крови. – Тут он стал серьезным. – И с алчностью. Ведь этот вор явно ради алчности оказался там. Он пришел грабить людей. Но вместо денег нашел свою смерть. – Вы хотите сказать, что его убил кто-то из циркачей? – настаивала Таня. – Всё может быть. Но утверждать этого не могу. Мне скорей кажется, что вор стал жертвой несчастного случая, ну, не знаю, жестокой случайности… – Какая случайность, какой несчастный случай мог разрезать человека на куски? – воскликнула Таня. – Откуда мне знать? К примеру, могла быть какие-то строительные работы… Он мог попасть под любой снаряд. А еще это могло быть что-то из циркового реквизита. Говорят, в этом цирке выступает фокусник. Он творит просто невероятные вещи! Я слышал, что сейчас он испытывает какую-то адскую машину. Может, эта машина способна разрезать человека на куски? – усмехнулся адвокат. – Нет, я ничего об этом не слышала. Я редко хожу в цирк и на новой программе не была. А вы? – улыбнулась Таня, но глаза при этом у нее были холодные, испытующие. – И я туда не хожу, – вздохнул адвокат. – Нет времени – это, во-первых, а во-вторых, нет компании. Мне не с кем пойти. С другом – как-то не солидно. А детей у меня нет. Я долгое время жил вдвоем с мамой, но несколько месяцев назад она умерла. И я остался совершенно один, – он печально вздохнул. – Простите… Я тоже совсем недавно потеряла самого близкого человека: бабушку, которая меня воспитала. И я тоже осталась одна. Адвокат улыбнулся ей, и от этой улыбки у Тани посветлело на сердце. Она стала чувствовать с ним некую родственную общность – что-то у них было общее. – А чем вы занимаетесь, можно полюбопытствовать? – В его глазах читался явный интерес. – Ничем особенным, – Таня снова улыбнулась. – После смерти родителей и бабушки мне досталось небольшое наследство. На него и живу после окончания гимназии. – Неужели вы живете совершенно одна? – искренне удивился адвокат. – С горничной. И, конечно, у меня много друзей. То есть гимназических подруг. Но я хотела бы заняться чем-то еще. Может, научиться машинописи… Или стать артисткой. Сейчас столько возможностей. – Вы правы. Старый мир прогнил и должен исчезнуть, как исчезает гнойный нарыв. И то, что останется на месте этого нарыва, будет неизмеримо лучше. Даже если в первое время останется виден шрам. – Несмотря на какую-то «плакатность» высказывания, Таня почувствовала, что адвокат говорит искренне.