Этот запах сводил с ума! Таня никогда не чувствовала ничего подобного. Аромат был таким необычным и таким сильным, что у нее закружилась голова. Боясь не дай бог расходовать понапрасну драгоценную жидкость, Таня плотно закрыла флакон пробкой и поставила духи на свой туалетный столик, чувствуя, что от счастья сходит с ума. От неожиданного, внезапно нахлынувшего на нее счастья… – Охраны там нет. Я днем проверяла. Разговорилась с продавцом, потом перепроверила у прислуги. Конечно, это рискованно – выходить на дело сразу после трех миллионов Драгаева. Но бриллианты будут в магазине только до воскресенья – значит, еще три дня. Потом их переправят в Париж. Упустить такой шанс жалко. – Таня обвела внимательным взглядом всех своих людей. В отдельном кабинете кабачка было тихо и жарко. Лампа над бильярдным столом ярко освещала лица собравшихся бандитов, оставляя углы комнаты в густой тени. Ощущение было такое, что они находятся в бутылке с закупоренным горлышком, тщательно спрятанной посреди глубокого океана. О ювелирном магазине на Ришельевской Тане рассказал Японец, когда утром она по делам зашла к нему на Торговую. А днем раньше Таня сама проходила мимо этого магазина и обратила внимание на афишу выставки ювелирных изделий лучшего ювелирного дома Франции Ланкастер. Конечно, это был не лучший ювелирный дом Франции, не самый известный, и честно говоря, судя по названию, даже не самый и французский. Но бриллианты в серьгах и колье, выставленные в витринах на черных подушечках, действительно были хороши. А Таня, как коренная одесситка, прекрасно понимала маленькую аферу ювелира. Под эгидой выставки чужих ювелирных украшений он собирался вывезти свои бриллианты во Францию и «сделать ноги», сбежав из страны, которая больше не была страной. А «выставку» придумал, чтобы избежать проблем с властями и таможенниками. Возле ювелирного магазина на Ришельевской Таня оказалась потому, что рядом был расположен лучший в городе парфюмерный магазин, в котором делали духи на заказ. Этот магазин открыл настоящий француз. Он сам изготавливал духи, и продукция его пользовалась огромным спросом среди состоятельных людей города. Только в этом магазине можно было заказать парфюм, аналога которому не существовало в мире. Как бы Таня ни была очарована Виктором, как барышня прагматичная, она хотела узнать, правда ли, что он заказал эти духи лично для нее. К великому для нее разочарованию, это оказалось неправдой. В магазине, осмотрев флакон и продегустировав аромат, ей сказали, что не делали ничего подобного. Но очень просили дать адрес того парфюмера, кто их делал, если Таня его найдет. Не зная, что и думать, она вышла из магазина и почти сразу наткнулась на витрину ювелирного, на выставленные там бриллианты. После разговора с Японцем Таня подкупила прислугу и выяснила, что ночью в магазине охраны нет, а в двери самый простой замок, потому что магазин оснащен новейшей электрической сигнализацией, подключенной прямиком к участку милиции. Стоило кому-нибудь лишь тронуть дверь или разбить стекло, как в участке раздавался сигнал и на место выезжали охранники. Таня потрудилась на славу. Явившись в магазин под видом покупательницы, она разыграла очередной спектакль и нашла место, где находился провод. Затем она отправила Шмаровоза к электрику с фабрики, который подсказал, как именно отключить в доме электрические пробки. План нападения был готов, и Таня собрала своих людей, чтобы им поделиться. – Таким образом нам нужно повредить пробки, перерезать провод, открыть отмычками дверь и забрать бриллианты, выставленные в витрине. Все просто. И если нет возражений, я предлагаю идти в эту ночь, пока нас кто-нибудь не опередил. Возражений не было. И Таня вместе со своими людьми стала готовиться к ночи. Было решено, что идут пятеро: Шмаровоз, сама Таня, Зима в качестве охранника, Колька-Жмых, который будет стоять на шухере, и новый член банды по кличке Кошак. Он будет сидеть в пролетке и править лошадьми. Кошак должен был заменить Подкову, который лежал в Еврейской больнице с ребром, сломанным лошадью, – ее он пытался украсть на Привозе. Хрящ тоже не мог идти – его выпросил Японец в качестве охранника в ресторан, потому что вся его банда в полном составе собиралась в эту ночь брать крупный банк, и ему нужны были люди. Хрящ должен был следить за порядком в ресторане – как старейшему вору, Японец ему доверял. Кроме того, Японец доверял и Тане и мог положиться только на человека из ее окружения. Ночь была теплой и светлой: яркая серебристая луна заливала все пространство вокруг с такой силой, что временами было видно, как днем, и Таня в раздражении кусала губы. Пролетка остановилась почти рядом с дверью магазина. Колокол на церкви пробил три часа ночи. Вокруг не было ни души. Кошак осадил лошадей, и те застыли, подчиняясь его железной руке. Следовало отдать должное – лошадьми Кошак правил умело. Первым из пролетки выпрыгнули Зима и Колька-Жмых. Вытащив пушки, они, осторожно оглядываясь, подошли к витрине ювелирного. Вокруг по-прежнему не было ни души. Таня и Шмаровоз завернули за угол дома. – Видишь две круглые плошки на стене? – указал Тане рукой Шмаровоз. – Это и есть пробки. Щас я их… Подняв с земли камень, он расколотил сначала одну, затем другую пробку. – Готово. Чтобы их починить, нужно будет время. Так что не скоро. Можем идти, – сказал он. Они вернулись к магазину, и Таня показала Шмаровозу провод, тянущийся вдоль дверного косяка. Подставив под него щепку, Шмаровоз аккуратно перекусил провода кусачками. – Если это тот провод. А если нет? – вдруг нахмурился он. – Не нравится мне за это. Никогда с таким гембелем не работал. – Что тебе не нравится? – опешила Таня. – Слишком тихо вокруг. Не за тот фасон. Даже собака не забрешет. Ты смотри – Ришельевская, буржуйский район, буржуи до полночи в ресторане гуляют, а здеся ни слуху ни духу, как повымерло все. Да еще и проводов понатыкано… Таня пожала плечами, но слова Шмаровоза все-таки ее зацепили, и она скомандовала: – Работаем быстро! За все пару минут! Шмаровоз, вскрывай дверь! Вытащив связку отмычек, Шмаровоз принялся пробовать их на замке и очень быстро открыл дверь – она поддалась на второй же отмычке. Они вошли внутрь. Шмаровоз зажег фонарь. – А где Кошак? – вдруг произнес Зима. Он шел последним и обернулся как раз в тот момент, когда на улице раздался какой-то подозрительный звук, напоминающий топот копыт. – Эй, а Кошак-то уехал… И действительно: в том месте, где стояла пролетка, была пустота. – Струсил, сопляк… твою… – Колька-Жмых сплюнул на пол, – вот, как поймаю, я ему шею намылю, босоте! Струсил, собачья харя! За всю печенку ему, падле, выем!.. – Не нравится мне всё это, – снова бормотнул Шмаровоз. – Ох не нравится… – Быстрее… – Таня буквально ногой подтолкнула к витрине Зиму, который быстро выломал внутреннюю деревянную раму, отделявшую витрину от помещения. Раздался громкий треск, бандиты принялись собирать украшения с бриллиантами в мешок, который держала Таня. Все шло быстро и гладко. Оставалось снять с подушечки последнее колье, как вдруг витрина разлетелась со страшным грохотом. От неожиданности и страха Таня закричала. В помещении появились какие-то люди. Кто-то запрыгнул сквозь разбитую витрину, кто-то забежал через дверь. Тишину прорезал страшный грохот выстрелов. Таня видела, как, широко раскинув руки, вниз с грудью, развороченной выстрелами, рухнул Колька-Жмых. Как пуля попала в голову Зиме – прямо в лоб, окрасив белый цвет в пронзительно красный. Как пули прошили тело Шмаровоза – две в руку, одна в грудь, и он стал оседать. А когда упал, громко зазвенели высыпавшиеся из кармана отмычки. Страшно крича, Таня металась в темноте, пытаясь спастись от выстрелов… Кто-то вырвал из ее рук мешок с драгоценностями. Затем ее больно схватили за волосы и швырнули головой о стену. Ударившись затылком, Таня почувствовала, как ее рот наполняется горячей кровью. Потом на несколько секунд все провалилось в темноту… Когда она пришла в себя, увидела, что лежит возле стены. Над прилавком склонились трое мужчин, внимательно рассматривая содержимое мешка. Одним из них был Акула: Таня узнала хищный оскал его зубов, острое лицо. Двое других тоже были его люди. Акула запускал руки в мешок, жадно перебирал украшения, вытаскивал их на свет. Лицо его было отвратительным – все человеческие чувства перекрывало выражение алчности и жадности. Пытаясь подняться на ноги, Таня пошевелилась. Но в голове сразу же почувствовала острую боль. Она слабо застонала. Все трое обернулись к ней. – Очнулась, сучонка, – ухмыльнулся один из мужчин, взглянув подобострастно на Акулу. – Замочить эту подстилку Японца? – Ты погодь. Я сам. Быстро подойдя к Тане, Акула схватил ее за волосы и рывком поднял на ноги. Таня почувствовала, как по ее лицу потекла кровь. Боль была невыносимой. Она попыталась вырваться, но Акула больно заломил ей руку и развернул к себе лицом. – У, тварь! – Он сильно ударил ее в лицо кулаком. Таня почувствовала, что сейчас захлебнется кровью – Акула разбил губу. Это было не только больно, но и унизительно. – Шо ты возишься? – Один из бандитов вытащил револьвер. – Башку сучке прострелить, и всего делов. – Успею, – как-то по-особенному ухмыляясь, сказал Акула. – Вот шо – ждите на дворе. Я давно хотел поиметь эту подстилку. Ща тот случай. Пошли вон! Кому сказал!.. Похабно ухмыляясь, бандиты вышли из магазина, оставив Таню с Акулой. – Шо пялишься, сука? Так легко не отделаешься! За все получишь! С этими словами он ударил ее в лицо второй раз. А когда голова Тани бессильно мотнулась в сторону, придерживая ее за локоть одной рукой, стал разрывать на ее груди блузку. Затем швырнул на витрину магазина. Таня сопротивлялась, как могла. Быть изнасилованной этим отвратительным типом – это было намного хуже смерти. Она боролась, но силы были неравны. Грубые руки разрывали на ней одежду. Акула тяжело навалился сверху, пытаясь раздвинуть ее ноги, буквально выворачивая колени. Она чувствовала тяжелый запах алкоголя из его рта. Все происходящее было настолько ужасно, что сознание ее, удивительно ясное до того момента, вдруг стало сдавать. Исчезали все ощущения, Тане казалось, что она погружается с головой в какую-то темную бездну… Выстрелы раздались в тот момент, когда Акула пытался стащить с себя штаны. Затем вдруг чьи-то руки подняли его в воздух, отрывая от Таниного тела. Она вдруг почувствовала эту легкость и стала кричать. Но чьи-то руки приложили к ее пылающему лицу мокрый платок. – Не шуми. Кровь вытри. Постепенно Таня успокоилась, ей даже удалось сесть. Она увидела, что перед ней стоит Котовский. Там, на заднем плане, где-то возле двери, выходил в ночь дрожащий от ярости Акула. Котовский набросил ей на плечи какой-то платок. – Не бойся. Я тебя не обижу. Он поднял ее с прилавка. Таня дрожала. Силы ее были совсем на исходе, она уже не могла ни кричать, ни плакать. – Да у тебя лицо всё разбито, – Котовский ласково, как ребенка, погладил ее по голове, – и затылок тоже разбит. Идем, свезу тебя в больницу. Он вывел Таню из магазина, усадил в черный автомобиль. В тот же автомобиль занесли и Шмаровоза. – Он жив? – Таня не верила своим глазам. – Жив. Пуля через грудь навылет прошла. Но он дышит, – ответили ей. Кто – она так и не поняла. В Еврейской больнице Тане обработали рану на голове и зашили разбитую губу. Дежурный хирург дал какое-то старое платье, в которое она машинально переоделась. Шмаровоза прооперировали, и врач заверил, что он будет жить, однако в больнице полежать придется. Котовский ждал Таню в холле. – Меня Японец прислал. Сказал, что тебе будет нужна помощь. Ну у тебя и вид! Утром всё будет болеть, – засмеялся он. – Откуда он узнал? – удивилась Таня, поморщившись. – Есть свои люди. Крыса у тебя был. Этот твой новый, Кошак. Он про ювелирный сказал Акуле. Это он на тебя Акулу навел. Акула одним хозяином стать хочет. Но теперь это с рук ему не сойдет. – Котовский говорил как бы весело, но глаза его были жестокими. – Спасибо… тебе. Я не думала, что ты… так, – выдохнула Таня. – Жаль, что я опоздал, что этот гад успел тебя разукрасить. А на тебя я зла не держу. Я вообще отходчивый. И когда Японец сказал, что ты попадешь в беду, я сразу взял своих людей и поехал. Вот что я тебе, девочка, скажу. Не твое это дело, налеты. Тебе надо с этим завязывать. Второй раз меня рядом не будет. Нет в тебе этой жестокости, которая для налетов нужна. Так что считай, что сегодня второй раз родилась ты на свет. И тут Таня заплакала. Котовский обнял ее за плечи. – Идем, я тебя домой довезу. Пару дней придется отлежаться. Но это ничего. Заживет. В своей квартире Таня стащила с себя чужое платье и подошла к зеркалу. Синяки были не только на лице, но и на теле. Ссадины, зашитая губа… Расплакавшись, Таня едва не разбила зеркало. Затем, плача, потянулась к духам. Пряный запах упал бальзамом на ее сердце. Таня обильно смочила духами руки, шею, волосы, пытаясь прогнать отвратительный, чужой запах, вызывающий в памяти острое чувство ужаса и беспомощности… Уткнувшись разбитым лицом в подушку, также смоченную духами, Таня вдруг почувствовала во всем теле какое-то странное покалывание, словно к ней возвращался огонек жизни, способный каким-то чудом заглушить всё, что с ней случилось.