Я не могу здесь оставаться, но и уйти тоже не могу. Они просят воды, просят намочить им лбы, просят поговорить с ними. Ещё нужно убирать рвоту. Папа дал мне свою карточку. Сказал, чтобы я прямо сегодня сходила и сняла все деньги, потому что банкоматы скоро перестанут работать. Сходила в магазин, купила за невероятную цену хлеб и минтай на несколько дней вперёд. Это отвратительно. Они умирают, а я ем. Без них я не буду жить. Если они, то и я тоже. 23 декабря (среда) Владик умер ночью. Мама обернула тело в простыню, и я вынесла его на балкон. Значит, Он меня всё-таки не услышал. 24 декабря (четверг) Бабушка скончалась после обеда. Она тяжёлая, а я долго не ела. Постоянно падала, когда пыталась дотащить её до балкона. У остальных боли вроде стали чуть слабее. Папа бредит. Мама хочет покончить с собой, я еле уговорила её не делать этого. Рассказала, как мне было плохо, и как я прошла через это и выжила. Мама заплакала и сказала, что мне было легче с обезболивающими. А у них ничего нет. Женя и Ваня заперлись у себя в комнате. Я слышу их голоса через дверь, так что знаю, что они пока живы. Не буду им мешать. 25 декабря (пятница) Все четверо в бреду. Я думаю, так лучше. Им хотя бы не больно. Включала телевизор — там какие-то ужасы: пустые помещения с микрофонами, какие-то мёртвые люди с сыпью от КС на полу. Потом начали показывать фильм «Крепкий орешек», но через пятнадцать минут это прервалось. Кажется, московская телебашня уже всё. 26 декабря (суббота) Женя с Ваней умерли прошлой ночью. Вечером они были ещё живы, а утром, когда я зашла к ним, оба уже не дышали. Перетащить их на балкон было трудно, потому что они крепко держались за руки друг друга и так окоченели за ночь. Но я это сделала. Папа с мамой очень плохи, но пока живы. После обеда папа ненадолго пришёл в себя. Он взял с меня слово, что я не покончу с собой, когда они все умрут. Я обещала ему не умирать, и он немного успокоился. Не думаю, что стоит придавать этому большое значение. Весь день идёт снег. В доме стужа. Вещания по ТВ нет. На улице постоянно крики и выстрелы. Не имею понятия, что там творится. 27 декабря (воскресенье) Сегодня день рождения мамы, а она умерла ночью, не дожила. Папа утром был жив, но не очнулся и не узнал этого. Он скончался днём, примерно в 11 часов. Я не стала перетаскивать их на балкон. Уже не имеет смысла. Теперь я осталась одна. Пока не знаю, что делать. Может быть, это моя последняя запись. 3 января Вот мы и в новом году, Дневник. Не стоит поздравлять друг друга с этим. Честно, я совсем не хочу писать, но меня заставляет Марта. Она заперла меня в комнате, где раньше жила её свекровь, и не выпускает. Говорит, боится, что я натворю глупостей. Чушь, на самом деле. Убивать себя я не собираюсь. Раз уж неделю назад этого не сделала, то сейчас точно не стану. Ну что тебе рассказать? Перед тем, как начать писать, спросила у Марты, какой сегодня день, и удивилась. Получается, прошла целая неделя с тех пор, как умерли мама и папа. Мне казалось, что это были всего три-четыре дня. Сначала я просто лежала на своей кровати и спала, а когда просыпалась, ела оставшееся из накупленного. Когда вся еда кончилась, позвонила Марте. Долго звонила — постоянно были короткие гудки. Все последние дни, когда я приехала к своим, скидывала её звонки, потому что не хотела ни с кем разговаривать. Когда Марта ответила на звонок, и я рассказала ей, что все мои умерли и я не знаю, что делать. Она сказала, чтобы я пришла к ней в дом, и я пошла. По дороге чувствовала себя, как во сне, даже заблудилась сначала, потому что пошла не в ту сторону. Видела на улице несколько трупов — кажется, их теперь не убирают. Ещё заметила, что дым над кирпичным заводом совсем тоненький — сжигать тела тоже перестали. Других людей на улице, кроме себя, не замечала. Они наверняка были, но у меня состояние было такое, что я почти спала на ходу. Очень смутно помню, как пришла к Марте. Она возмущалась, что я не одета в такой мороз. Оказывается, пока шла, отморозила себе пальцы и щеки. Ну это всё ничего, пройдёт. Как пришла сюда, так и валяюсь безвылазно в этой комнате. Тут отвратительные бордовые обои. Сплю много. Иногда снится, что мама, папа, Женя и остальные ещё живы. Марта приносит мне картошку, заставляет есть, хотя аппетит у меня никакой. Дневник тоже она принесла — он был в моей сумочке, которую я взяла с собой из квартиры, хотя я не помню, что клала его туда. «Пиши, — говорит Марта. — Если ты привыкла всё постоянно описывать, то от этого тебе станет легче». Может, она и права. Ладно, пока всё. 5 января Это даже смешно. Марта носится со мной, как будто я младенец в пелёнках. До этого была как замороженная, а сейчас она прямо моя вторая мама. Я пытаюсь сказать ей, что со мной всё в порядке и не нужно так меня опекать, но она пропускает мои слова мимо ушей. Ну, хотя бы разрешила выходить из комнаты, и то хорошо. Кстати, а ведь со мной действительно всё в порядке. Когда все заболели, я и правда думала, что убью себя, если никого не останется в живых. Но сейчас… Конечно, плачу каждую ночь, но я думала, что мне будет гораздо хуже. Почему это так? Неужели за месяцы вдали от родных я отдалилась от них? Или это просто шок, и я ещё не пришла в себя? Вот уж думай, что хуже. Градусник в доме сегодня показывал всего десять градусов, хотя на улице немного потеплело. Центральное отопление почти не работает. Хорошо было бы топить дровяную печь в прихожей. Я сегодня открывала дверцу — всё внутри забито хламом. Марта говорит, что с тех пор, как она переехала в этот дом, печь она ни разу не топила. Муж даже хотел разобрать её, чтобы она не занимала место в доме, но не успел. Впрочем, тут всё равно нет дров, так что топить нечем. Пока спасает большой обогреватель, который мы перетаскиваем с места на место, но электричество отключают всё чаще, так что это ненадёжно. 9 января Электричество накрылось полностью — так что теперь ни обогревателя, ни телефона. Мы разломали топором большой стенный гарнитур свекрови и последние два дня топим печь им. Дымит так, что в доме дышать трудно. Но это лучше, чем мерзнуть, к тому же на печной плите можно кипятить воду и готовить еду. Есть и другая проблема — продукты. Но мы придумали выход. Два дня назад в доме всё съестное кончилось, и мы с Мартой обошли ларьки и продуктовые магазины, которые есть в микрорайоне. Везде всё закрыли. И не просто закрыли, а увезли. Не оставили хотя бы одну банку консервов. На улицах живых людей не видели, только кое-где лежали трупы, которых заносит снегом. По району бродит много собак, но к нам они не подходили. В общем, стали проверять частные дома. Сначала стучали в дверь, потом разбивали окно и лезли внутрь. Через три дома от нашего есть двухэтажная дача, там нам повезло: нашли в холодильнике сухари и много консервов — рыба, тушёнка, кабачковая икра… Похоже, владельцы дома готовились отсидеться, но не получилось: мы нашли тело женщины на кресле в гостиной. На её лице была видна сыпь от КС. Остальные, похоже, умерли наверху (судя по запаху и куче обуви у входа, там ещё много людей). Мы, конечно, не стали туда подниматься, просто забрали еду и ушли. 10 января