Я не знаю, Дневник. С одной стороны, сидеть тут, в мёртвом микрорайоне, надоело, да и Марте станет только хуже, если мы и дальше здесь останемся. Да и те «полицейские» могут вернуться в любой момент, если они запомнили наш дом. Если у них будут лестницы или верёвки, то они запросто перелезут через забор, и мы ничего не сможем сделать. Но уходить отсюда тоже опасно, к тому же придётся как-то уговорить Марту покинуть её бесценный дом. 26 января Очередная вылазка. На этот раз за ружьём, хотя консервов тоже понабрали. Я сказала Марте, что оружие нам нужно на случай возвращения тех уродов, но она, кажется, сразу поняла, что я на самом деле задумала. Теперь у нас два охотничьих ружья и несколько коробков патронов. Мы нашли их в доме № 4 на Комсомольской улице. Ружья стояли за комодом в спальне. Похоже, человек, который жил там, любил ходить на природу, потому что в той же комнате были разные удочки, блесны и т. д. Сам хозяин сидел на кресле у окна, мы не стали к нему приближаться. Патроны искали долго, пока Марта не догадалась залезть на табуретку и посмотреть над шкафами. Несколько табуреток мы взяли с собой. Проблема в том, что я раньше никогда не стреляла, и Марта тоже. Мы понятия не имеем, как эти штуки заряжать и как стрелять. Завтра постараемся разобраться. Только что была ещё одна ракета, на этот раз красная. Это явно сигнал собираться. 27 января Я боюсь, что Марта сломала ключицу. Может, и нет, но правой рукой она практически не может шевелить. Когда она сделала выстрел, ружьё стукнуло её по плечу так сильно, что она упала на спину. На ключице теперь огромный синяк. Сама я после такого побоялась стрелять. Но главное, что мы всё-таки разобрались и смогли сделать выстрел. Очень долго не понимали, как «раскрывать» ружьё, чтобы вставлять патрон, мучились целый час — а оказалось, нужно было просто нажать посильнее, и оно «ломается». Потом Марта нажимала на курок, нажимала, и ничего не происходило. Дело было в предохранителе, но мы не сразу его заметили. Когда, наконец, разобрались, Марта выстрелила в небо, и тут как бабахнуло — я едва не оглохла. Даже не сразу поняла, что Марте плохо, думала, что она от страха свалилась. Если у неё и правда сломана кость, то это очень плохо. 28 января Я всё-таки научилась стрелять! Самое главное — нужно перед выстрелом очень крепко прижать ружье к плечу, чтобы оно не врезалось в тело с разгону. Так тоже больно, но не вышибает, как Марту. У неё, кстати, рука уже лучше — ключица цела. Но стрелять сегодня отказалась. Потратила 12 патронов, пока училась… Вот что, Дневник, давай я тебе завтра утром расскажу о предстоящем походе. Сегодня рука болит просто ужасно — весь день возилась с тяжёлым ружьём и получала удары по плечу, так что извини. Твоя Катя. 29 января Отлично, теперь рука затекла — как дерево. Но я всё равно напишу, потому что позже может не остаться времени. Итак, сегодня мы с Мартой выдвинемся в центр. Долго уговаривать её не пришлось — она всё сама поняла, когда мы ходили за ружьями. Даже не стала ныть на любимый мотив «никуда не уйду из своего дома». Рука у неё всё ещё болит, но держать ружьё она может. Так что с ней всё ОК. А мне страшно. Я ей этого, конечно, не показываю, но всю ночь думала: а может, взять и всё отменить? Ну или хотя бы отложить. Нам тут хорошо, безопасно, есть чем питаться и топить печь. А в центральных кварталах может случиться всё, что угодно. Вдруг там остались одни «ночные полицейские»?.. Но ведь кто-то пускает ракету, и мне почему-то кажется, что это не бандиты какие-нибудь, а нормальные люди. Идти будем так: сначала до областной больницы, потом оттуда по улице Высоцкого до Дзержинского, а там выйдем на проспект Ленина (примерно оттуда пускали ракету). Если никого не найдём, придётся возвращаться, но это вряд ли. Пожелай нам удачи, Дневник. И не бойся — тебя я, конечно же, возьму с собой. Твоя Катя. 31 января А вот и я, дорогой Дневник! Жива-цела. Ух, сколько всего нового было за эти два дня! Только сейчас нашла время, чтобы достать тебя из сумки. Все пока спят (всего 5 часов утра), так что у меня есть время спокойно описать всё, что произошло. Позавчера мы с Мартой вышли из дома и отправились в центр. Дошли до улицы Высоцкого, до этого никого не видели, кроме трупов. Чем дальше мы шли, тем больше их было. В воздухе из-за них чувствовался неприятный запах. Потом возле ТЦ «Олимпия» мы увидели человека, который сидел на крыльце и курил. Он удивился, увидев нас, и стал шутить, типа, девчонки, с войны вернулись?.. Оказалось, его зовут Сергей. От него мы узнали, что всё не так плохо: к Новому году в городе появилось много мародёров, но потом многие поумирали от КС, а тех, кто остался, начали ловить военные. Правда, одна банда сумела захватить военную технику и оружие, которые остались без присмотра из-за эпидемии, и попыталась идти против военных. В середине месяца они устроили сражение в центре города (должно быть, звуки этого боя мы и слышали тогда). Военные без особого труда победили мародёров, потому что у них было больше оружия, и с тех пор в городе стало спокойно. Ты не представляешь, Дневник, как я рада была это слышать. Сидя в своей глухой норке на краю города, я навоображала себе всяких ужасов, а всё оказалось намного лучше. Сергей сказал, чтобы мы были поосторожнее с ружьями, потому что военные запрещают носить оружие гражданским, и нас могут запросто арестовать. Марта хотела сразу бросить своё ружьё, но я остановила её, потому что всё равно боялась. Вообще, конечно, зря — когда мы дошли до Дзержинского, нас сразу остановили. Там стояла военная машина. Как солдаты увидели нас, стали кричать, чтобы мы бросили ружья. Мы сделали это, и только после этого нам разрешили подойти. Сначала нас повезли в Дом печати. Я там впервые за последние недели увидела электрический свет. Нас долго допрашивали, причём самое утомительное было то, что приходилось рассказывать одно и то же несколько раз: как только мы с Мартой заканчивали рассказывать свою историю одному человеку, заходил другой и тоже требовал объяснить, откуда мы взялись, и так по кругу. В конце концов, нам выдали «удостоверение» — это такая синенькая бумага с фотографией, именем и возрастом. Нам сказали всегда носить его с собой и показывать по первому требованию, это теперь у нас вместо паспорта. Потом нас с Мартой отвезли в школу-интернат № 7 и выделили там одну комнату на двоих. «Ждите распределения на работу, — сказал человек, который привёз нас в интернат. — Людей осталось мало, а работы, сами понимаете, навалом. Так что никто у нас не сидит без дела». В интернате был свет, хотя лампы светили тускло. Батареи были тёплыми, но в здании всё равно было холодновато. В столовке, когда мы показали удостоверение, нам выдали еду — тефтели с рисом, чёрный хлеб и масло. После ужина мы с Мартой походили по этажам. Ни с кем познакомиться не удалось — все суетились. В принципе, если они привозят сюда всех «новеньких», это логично. Поэтому мы вернулись в свою комнату, там поболтали немного и быстро легли спать — за день успели напереживаться и устать. Вчера утром сразу после завтрака (манная каша, хлеб, сгущёнка) по громкой связи объявили, чтобы все, недавно получившие удостоверения, собрались в актовом зале. Таких оказалось около десяти человек. В зале были врачи и военные, стояли кабинки для осмотра. Врачу опять пришлось рассказать о том, когда я болела ГЧ, как проходила болезнь, как умерли мои родственники, а потом он осматривал оставшуюся на теле сыпь и что-то записывал. Как я поняла с его слов, среди живых нет ни одного, кто не перенёс ГЧ до второй волны — КС выкосила всех. Потом со мной разговаривал лысый военный. Он представлялся мне, но я забыла его фамилию — какая-то длинная. Зато запомнила, что он капитан по званию. И этот капитан спрашивал меня, что я умею делать, где раньше работала и т. д. Я честно сказала, что нигде не работала, только поступила в редакцию газеты перед тем, как заболеть чумой, но так не проработала там ни дня. Узнав, что я умею работать с компьютером, капитан сказал, что это хорошо — буду помощницей при штабе, там как раз много работы с документами. Он выписал мне направление на работу и сказал, что мне нужно ехать обратно в Дом печати и зайти с этой бумагой в 202-й кабинет — там мне всё объяснят. Я, конечно, не стала сразу уезжать, а подождала Марту. Её распределили в «пищевой блок», хотя почему именно туда, я не поняла: поваром она раньше не работала. Ей нужно было идти в комбинат питания на Гвардейской. Так что нам пришлось разделиться, но мы пообещали друг другу вернуться во двор интерната вечером и там встретиться. Я хотела пойти в Дом печати пешком — он находится не так далеко от интерната. Но когда я хотела выйти из двора, часовой у ворот спросил, куда я иду. Он посоветовал мне подождать десять минут и поехать в Дом печати на машине, потому что туда как раз собираются отвезти вещи и документы. В итоге я поехала с ними. По пути заметила, что в центре трупов на улицах нет. Военные мне объяснили, что есть отряды, которые убирают мертвецов с улиц и квартир и отвозят их за город, где закапывают в больших могилах. Нужно успеть убрать большинство трупов в городе до конца зимы, иначе они начнут гнить на тепле, и дышать в городе станет невозможно. В Доме печати посмотрели на моё направление и отправили меня в отдел регистрации и учёта на пятом этаже, сделав приписку на удостоверении, что я здесь буду работать. Это было удивительно: после месяца темноты и холода я вдруг попала в настоящий офис! Тут есть электричество (не слабое, как в интернате, а настоящее), и компьютеры, и принтеры, и батареи работают на всю мощь… Впрочем, мне сразу сказали, что ТЭЦ и котельные работают в режиме очень строгой экономии, так что в Доме печати можно рассчитывать на такой рай, потому что здесь военные сосредоточили почти всё управление городом. Есть ещё несколько зданий, куда дают свет и тепло, но там всё по минимуму. Честно говоря, сначала я растерялась — на пятом этаже на первый взгляд была полная неразбериха: все бегали вперёд-назад, везде валялась куча бумажек, постоянно приходили какие-то люди и требовали выдать им то и это — какие-то справки, данные и т. п. Когда главная по отделу Зульфия Абаевна (надеюсь, я правильно написала её отчество) посадила меня за компьютер и сказала, что я буду вести учёт продуктов, я испугалась, что так ничего не пойму и меня наругают. Но Зульфия Абаевна оказалась очень милой — она постоянно подходила ко мне, как только выдавалось время (а дёргали её часто), показывала, что и как нужно делать, отправляла ко мне других, чтобы они мне тоже помогли. К вечеру я более-менее разобралась: там стоит программа «1С», в которую нужно заносить записи о новых найденных продуктах, а потом помечать, что они закончились или испортились, если приносят соответствующие бумажки. Вроде всё просто, главное — запоминать номера бумажек и искать по ним в компьютере. Ну, я пока именно так поняла. Может, потом, когда я стану более опытной, меня научат и другие вещи делать. О тех, кто работает в нашем отделе, писать пока не буду, потому что устала, да и не успела вчера толком со всеми перезнакомиться — вся была в работе. Бездельничать там не дают, постоянно приносят новые бумажки. Зульфия Абаевна сказала, что наша работа очень важная: пару недель назад, ещё до того, как военные наладили учёт, везде был полный бардак, а сейчас можно хоть как-то управлять городом. Так что лениться нам нельзя. Да я и не собираюсь — насиделась за прошлый месяц. Так, что ещё? Ах да, меня устроили на второй этаж Дома печати, тут что-то вроде гостиницы для тех, кто работает в здании и не должен надолго отлучаться. Вечером кормили хорошо: хлеб, картошка с котлетами, масло, даже леденцы. Меня отпустили в 10 часов вечера, и я съездила с очередной машиной обратно во двор интерната. Марта не появилась, хотя я ждала её почти час. Надеюсь, сегодня нам удастся встретиться: мне ужасно интересно, как она там. 3 февраля Прости, что не пишу каждый день, дорогой Дневник — устаю на работе так, что хоть на руках выноси. Но сегодня что-то проснулась раньше всех и не могу уснуть, так что сейчас самое время поделиться с тобой впечатлениями. Сначала плохая новость: Марту за всё прошедшее время я так и не увидела. Как уехала в комбинат питания, так и пропала, хотя в первые два дня работы я ходила в интернат, как мы и договаривались. Хотела съездить на сам комбинат, но туда машины ездят в основном по утрам, чтобы забрать продукты, а я в это время работаю. Надеюсь, скоро всё-таки пересечёмся, а то так и потеряться можно. На работе полная загруженность с утра до вечера. Бумаг всё больше, потому что выживших тоже становится больше — каждого надо учитывать, включать его в план питания, заселения, трудоустройства и т. д. Из-за того, что я в математике не очень, сначала я «плавала» по части всех этих сумм и процентов, но теперь более-менее разобралась. С одной стороны, напряжёнка жуткая, но это лучше, чем сидеть в доме Марты — теперь, просыпаясь утром, я знаю, что мне есть чем заняться, есть с кем поговорить, и что моя работа помогает людям. Я теперь отвечаю не только за учёт продуктов — Зульфия Абаевна ещё поставила меня на учёт собранных трупов и их «утилизации» (они так это называют). Я не хотела этим заниматься, но З. А. на меня рассердилась и сказала, что не время капризничать, когда людей не хватает. Наверное, она права, тем более что нам приносят только бумаги с числами, но всё равно как-то это мерзко. Но я молчу — не только мне сейчас тяжело. Стараюсь смотреть на все эти документы просто как на числа и подписи. Кстати, я теперь всё-таки не совсем одна: вчера ко мне в помощь приставили девчонку, которую зовут Лена Рыбкина. Ей всего тринадцать, она совсем недавно присоединилась к выжившим, а до этого сидела в квартире с мёртвыми родителями, ела консервы, которые они успели запасти. Худая просто жуть, кожа да кости, совсем изморенная. Но девочка смышлёная: я её за день успела научить между делом почти всему, что умею сама. Надеюсь, теперь, когда нас двое, справляться с работой будет легче. Так, уже подъем, а я толком не успела ничего написать. Ладно, продолжу потом, а сейчас — на завтрак. 4 февраля Доброе утро, Дневник. Сегодня я опишу своих коллег. Я с ними более-менее познакомилась и уже не путаю их, так что теперь можно. Начальница нашего отдела — Талеева Зульфия Абаевна. Хорошая тётенька. Напоминает мне нашу школьную директрису Ирину Семёновну, такая же строгая. Может и наругать, но только по делу. Пару раз мне тоже попадало, но я не обижаюсь. Вообще, все у нас её очень уважают, говорят, что она вначале почти в одиночку держала весь отдел — тогда даже военные не думали, что учёт так важен, и людей не давали. Потом до них дошло, и они стали бегать к ней каждую минуту. Замов двое — Ирина Антоновна (фамилию пока не знаю) и Иванова Анна Рудольфовна. Они помогают З. А., разговаривают с приходящими военными, дают мне и другим задания. Я с ними особо не разговариваю, но вижу часто. Ирина Антоновна какая-то истеричная, чуть что, начинает орать, она мне не нравится. Анна Рудольфовна, наоборот, очень спокойная, такая себе тихая бабуля. Если мне надо что-то сказать замам или спросить, я подхожу именно к ней. Да и не только я. Но вообще, я понимаю Ирину Антоновну — работа у замов нервная, приходящие к нам люди бывают разные. Если бы я была на её месте, то наверняка тоже начала бы истерить. Самый незаменимый человек после замов, наверное, наш компьютерщик Петя. Фамилию я не знаю, все его называют просто Петя, а удостоверение у него я не спрашивала.:-) Он очень молодой, по виду чуть старше меня. Постоянно весь в делах, бегает по всем этажам, устанавливает программы, чинит компьютеры и принтеры. Когда разговаривает, так быстро говорит, прямо тараторит, сложно слова расслышать. Он не только в нашем отделе работает, а почти во всём Доме печати, но чаще всего его вызывают к нам, потому что у нас компьютеров больше. Зульфия Абаевна его очень уважает, называет ласково «Петенька», никогда голос на него не повышает. Анна Рудольфовна позавчера во время обеда рассказывала мне и девчонкам, что Петя сам всё тут делал. Сначала тут было вообще пусто, а Петя попросил военных отвезти его в склад компьютерного магазина, нашёл там всё нужное, сеть протянул, «1С» поставил, а теперь собирается сделать сеть не только в Доме печати, но и между зданиями. В общем, весь такой крутой хакер.