Только теперь, после слов Петруса, я вспомнил, что самая высокая вершина Пиренеев – Монте-Ичашеги – появлялась то слева, то справа. Впрочем, даже если бы я обратил на это внимание, то все равно бы не догадался, что мы кружили на месте. – Я всего лишь вел тебя разными путями, используя тайные тропы, которыми ходят контрабандисты. Но ты обязан был заметить это. А не заметил потому, что для тебя не существовало самого процесса пути. Существовало только твое желание прибыть в конечную точку. – Ну а если я все же догадался бы? – В таком случае я придумал бы иной способ пробыть в пути не менее семи дней, ибо именно этот срок предписан таинствами RAM. От удивления я даже позабыл и про холод, и про городок. – Когда движешься к цели, – продолжал Петрус, – очень важно обращать внимание на путь, которым следуешь. Путь – именно путь – всегда подсказывает нам наилучший маршрут и обогащает нас, когда мы одолеваем его. Если сравнивать это с сексом, то можно сказать: предварительные ласки делают оргазм ярче и сильней. Каждый тебе это подтвердит. То же самое – и цель, которую ты преследуешь. Она может оказаться лучше или хуже – в зависимости от того, какой путь избрал ты для достижения ее, и от того, как ты пройдешь по этому пути. Поэтому-то столь важно Второе таинство RAM. Смысл его в том, чтобы извлечь тайну из того, что мы видим ежедневно и к чему пригляделись так, что перестали замечать. И Петрус научил меня УПРАЖНЕНИЮ СКОРОСТИ. – В городе, среди наших повседневных дел, это упражнение должно занимать двадцать минут. Но, поскольку мы с тобой следуем Дивным Путем Сантьяго, у нас оно займет час. Мне вновь стало холодно, и я смотрел на Петруса умоляюще. Однако он сделал вид, что не замечает: поднялся, взял рюкзак, и мы с приводящей в отчаянье медлительностью начали одолевать двести метров до городка. Сначала я смотрел только на таверну – старинный двухэтажный домик с деревянной вывеской над дверью. Мы подошли так близко, что я смог различить даже выбитый под крышей год постройки – 1652. Мы двигались, но казалось, не трогаемся с места. Петрус еле передвигал ноги, и я уподоблялся ему. Достав из рюкзака часы, я надел их на запястье. – Так будет еще хуже, – сказал он. – Потому что время не всегда течет в одном и том же ритме. Мы определяем его ритм. И я, то и дело поглядывая на часы, убедился в правоте Петруса. Чем чаще я смотрел на циферблат, тем медленней ползла стрелка. И тогда, решив последовать совету моего проводника, я сунул часы в карман. Я попытался сосредоточиться на другом: стал всматриваться в окружающий нас пейзаж, изучать камни под ногами, однако постоянно переводил взгляд на таверну – и убедился, что мы практически не приблизились к ней ни на пядь. Тогда я попробовал рассказывать самому себе какие-то истории, но дело не пошло – упражнение вселяло в меня такую нервозность, что я не мог сосредоточиться. И когда, не выдержав, я вновь вытащил часы, то убедился – прошло всего-навсего одиннадцать минут. – Не превращай это упражнение в пытку – оно не для этого придумано, – заметил Петрус. – Попытайся обрести наслаждение в скорости, к которой ты не привык. Меняя ход повседневности, ты позволишь новому человеку родиться в тебе. Но, впрочем, решай сам. Последнюю фразу он произнес мягко, и это немного успокоило меня. Что ж, если решать должен я сам, надо воспользоваться ситуацией. Я глубоко вздохнул и постарался ни о чем не думать – впасть в такое состояние духа, когда время течет где-то в отдалении и никак меня не касается. Я все больше успокаивался и постепенно другими глазами увидел все, что меня окружало. И воображение, прежде бунтовавшее против меня, теперь становилось моим союзником. Глядя на городок впереди, я сочинял историю о нем – о том, как его основали и построили, о том, как приходили туда паломники, как, простыв на холодных ветрах Пиренеев, радовались они теплу и гостеприимству его жителей. И вот пришла минута, когда я почувствовал в нем присутствие какой-то мудрой и таинственной силы. И мое воображение заполнило долину рыцарями, сделало ее полем битвы. Я видел, как сверкают на солнце клинки мечей, слышал воинственные клики. И городок стал чем-то большим, нежели местом, где мне предложат стакан вина и теплое одеяло, – теперь он превратился в историческую веху, в память о героических деяниях человека, все бросившего ради того, чтобы обосноваться в этой глуши. Я понял, как редко обращал внимание на мир вокруг себя. А когда ко мне вернулась способность воспринимать действительность, мы стояли у дверей таверны и Петрус приглашал меня войти. Упражнение «Скорость» В течение двадцати минут вдвое уменьшите скорость, с которой вы обычно передвигаетесь. Внимательно вглядывайтесь во все, что вас окружает, – в предметы, природу, людей. Наилучшее время для этого упражнения – после обеда. Повторяйте упражнение неделю. – Я тебя угощаю, – сказал он. – Выпьем и пораньше ляжем спать, потому что завтра я должен буду представить тебя великому магу. Я спал тяжелым сном без сновидений. И когда на двух единственных улочках городка под названием Ронсеваль забрезжил день, Петрус постучал в дверь моего номера. Мы ночевали на втором этаже таверны, которая служила еще и гостиницей. Мы выпили по чашке черного кофе, поели хлеба с оливковым маслом и тронулись в путь. Густой туман окутывал городок. Я понял, что Ронсеваль – не просто захолустный городок, как казалось мне сначала: в ту пору, когда паломничество в Сантьяго-де-Компостелу было массовым, там находился самый крупный в округе монастырь, владевший землями вплоть до самой наваррской границы. Следы этого сохранились и доныне – немногочисленные дома его были прежде частью монастырской обители. Единственной «мирской» постройкой была таверна, в которой мы провели ночь. В тумане мы добрались до монастырской церкви. Вошли, увидели нескольких монахов в белом, которые совершали первую утреннюю мессу. Я не понимал ни слова, ибо молились они по-баскски. Петрус присел на скамейку и попросил меня сесть рядом. Церковь была огромных размеров и полна бесценных произведений искусства. Петрус шепотом рассказал мне, что построена она была на пожертвования королей и королев Португалии, Испании, Франции и Германии, а место для нее выбрал некогда сам Карл Великий. У главного алтаря Пречистая Дева Ронсевальская – образ ее был отлит из серебра, а лик вырезан из дерева благородных пород – держала в руках ветвь с цветами, сделанными из драгоценных камней. От запаха ладана, от величественной готики, от хора молящихся я впал в состояние, подобное тому, какое прежде испытывал, совершая ритуалы Традиции. – Ну а маг? – осведомился я, вспомнив сказанные накануне слова Петруса. Тот молча показал глазами на худощавого, средних лет монаха в очках, который сидел рядом с другими на длинной скамье, окружавшей главный алтарь. Возможно ли: монах – и одновременно маг? Мне хотелось, чтобы месса поскорее закончилась, но ведь Петрус сказал мне, что ход времени определяется исключительно нами, и благодаря снедавшему меня нетерпению служба продолжалась больше часа. Когда же наконец отзвучали последние слова, Петрус, оставив меня на скамейке, вышел вслед за монахами в заднюю дверь. Я разглядывал пышное убранство храма и сознавал, что должен был бы помолиться, однако ничего не получалось. Я ни на чем не мог сосредоточиться: изображения святых казались мне бесконечно далекими, принадлежащими временам, которые минули и никогда больше не воротятся, как никогда не настанет вновь золотой век Пути Сантьяго. Петрус появился в дверях и молча подозвал меня к себе. Мы вышли во внутренний монастырский сад. Посередине стоял фонтан, и, присев на край каменной чаши, поджидал нас монах в очках. – Отец Хавьер, вот пилигрим, о котором я вам говорил, – отрекомендовал меня Петрус. Монах протянул мне руку; мы поздоровались, и замолчали. Я ждал – вот-вот что-нибудь произойдет, однако слышались только петушиный крик да клекот ястребов, вылетевших на ежедневную охоту. Монах смотрел на меня безо всякого выражения – примерно так же, как мадам Дебриль, когда я произнес Древнее Слово, – и наконец все же первым нарушил долгое и тягостное молчание: – Сдается мне, мой дорогой, рановато начали вы взбираться по ступеням Традиции. Я ответил, что мне уже тридцать восемь лет и я с честью прошел все ордалии10. – Все, за исключением одной – последней и самой важной, – сказал он, продолжая глядеть на меня все так же безразлично. – А без нее все, чему вы научились, ничего не стоит. – Потому-то я и совершаю Путь Сантьяго. – Это ничего не гарантирует. Идите за мной. Петрус остался в саду, я же двинулся следом за отцом Хавьером. Пройдя несколько крытых галерей, миновав гробницу, где упокоились останки короля Санчо Сильного, мы оказались в маленькой часовне, стоявшей несколько на отшибе от основных зданий Ронсевальского монастыря. Внутри не было ничего, за исключением стола, на котором лежали книга и меч. Но это был не мой меч. Монах расположился за столом, не предложив мне присесть. Он взял пучок каких-то трав и поджег их, отчего часовню окутал легкий аромат дыма. С каждой минутой происходящее все больше напоминало мне встречу с мадам Дебриль. – Прежде всего, хочу предостеречь вас, – сказал отец Хавьер. – Путь святого Иакова – всего лишь один из четырех. Это – Пиковый Путь. Он может наделить вас могуществом, но этого еще недостаточно. – Каковы же три других? – Два, по крайней мере, вам известны. Первый – это Путь Иерусалимский, или Червовый, или Грааля: он дарует умение творить чудеса. Второй — Римский, или Трефовый Путь, который научит общению с другими мирами. – Не хватает только Бубнового, чтобы собрать все масти карточной колоды, – пошутил я. – Совершенно верно, – засмеялся отец Хавьер. – Это тайный путь. Если вы когда-нибудь пройдете по нему, то обязаны будете молчать об этом. Пока оставим его. Где ваши раковины? Открыв рюкзак, я достал раковины с образом Богоматери Визитации. Монах поставил их на стол, простер над ними руки и стал концентрировать волю, попросив меня сделать то же самое. Аромат благовоний становился все сильнее. Глаза наши были открыты, и внезапно я заметил, что происходит то же явление, что и в Итатьяйе – раковины изнутри налились светом, который ничего не освещал. Исходящий из гортани отца Хавьера голос произнес: – Там, где твое сокровище, там и твое сердце. Это была фраза из Библии. Но голос продолжал: – А там, где твое сердце, – там и колыбель Второго Пришествия Христа. Как и эти раковины, паломник – это всего лишь оболочка. Когда разобьется оболочка, которая есть верхний слой Жизни, появится сама Жизнь, состоящая из Агапе11. Он убрал руки, и свечение исчезло. Потом записал мое имя в книгу, лежавшую на столе. На всем Пути Сантьяго мое имя было записано всего лишь трижды – в книгу мадам Дебриль, в книгу отца Хавьера и – уже потом – в книгу Могущества, куда я занес себя собственноручно. – Вот и все, – промолвил монах. – Теперь можете идти. Да благословят вас Пречистая Дева Ронсевальская и святой Иаков. – Путь Сантьяго отмечен желтым по всей Испании, – сказал он, когда мы вернулись туда, где ожидал нас Петрус. – Если заблудитесь, ищите эти знаки – на деревьях, на камнях, на дорожных указателях, – они выведут вас куда надо. – У меня хороший проводник. – Старайтесь прежде всего рассчитывать на самого себя. Тогда, быть может, не придется шесть дней кряду кружить по Пиренеям. Выходит, Петрус уже рассказал ему о моей оплошности. Мы попрощались. Когда выходили из Ронсеваля, туман уже совсем рассеялся. Прямой и ровный путь расстилался перед нами, и я стал искать желтые знаки, о которых упомянул падре Хавьер. Рюкзак потяжелел – в таверне я купил бутылку, хоть Петрус и говорил, что в этом нет нужды. После Ронсеваля на протяжении нашего пути должны были встретиться еще сотни городков, но спать под крышей мне почти не придется. – Петрус, а почему падре Хавьер говорил о Втором Пришествии Христа так, словно оно происходит сейчас? – Так оно и есть. Оно происходит всегда. В этом – тайна твоего меча. – И вот еще… Ты, помнится, сказал, что я встречусь с колдуном, а я встретил монаха. Что общего у магии с католической церковью? В ответ Петрус произнес одно-единственное слово: – Всё. Жестокость