От осознания этого у меня по коже бегут мурашки. – Привет, Ханне, – говорю я и осторожно касаюсь ее плеча, боясь, что от одного моего прикосновения она развалится на кусочки, – такой хрупкой она кажется. – Это я, Малин, твоя коллега, – продолжаю я, стараясь сохранять спокойствие. – Ты меня не узнаешь? Ханне несколько раз моргает и смотрит на меня полными недоумения глазами. – Конечно, – отвечает она, но я вижу, что она врет: на лице ее написана такая мука, словно она напряженно пытается решить математическую задачу. Я приношу табурет и сажусь напротив койки. Манфред присаживается на постель и обнимает Ханне за узкие плечи. Рядом с ним она кажется крошечной, как ребенок. Манфред прокашливается: – Ты помнишь, что произошло в лесу, Ханне? Ханне хмурит лоб и медленно качает головой. – Не помню, – говорит она и закрывает лицо руками. Сначала мне кажется, что ей стыдно и она хочет спрятаться от нас. Манфред замечает мой взгляд. – Ничего страшного, – утешает он Ханне и продолжает: – Ты была в лесу к югу от Урмберга вчера вечером. Ханне кивает, выпрямляет спину и кладет руки на колени. – Помнишь что-нибудь? – спрашиваю я. Она качает головой и теребит клейкую ленту, которой приклеена к руке игла. Под обломанными ногтями – черная грязь. – Тебя подобрала машина на дороге. Ты была вместе с молодой женщиной в кофте и блестящем платье. Помнишь? – Нет, простите, мне очень жаль, но… Голос у нее срывается, по щекам текут слезы. – Ничего страшного, Ханне, – повторяет Манфред. – Ничего страшного. Мы выясним, что случилось. Ты помнишь, был ли Петер с тобой в лесу? Ханне снова прячет лицо в ладонях. – Нет, простите! Манфред растерянно смотрит на меня. – Какое у тебя последнее воспоминание? – прихожу я на помощь. Я не надеюсь на ответ: ее плечи содрогаются, дыхание тяжелое, словно каждый вдох дается с трудом. – Илулиссат, – отвечает она, не убирая ладоней от лица. Манфред одними губами поясняет мне: «Гренландия». Ханне и Петер недавно вернулись из Гренландии. Они провели там два месяца. Для Ханны это была поездка мечты: туда они отправились после раскрытия предыдущего особо сложного дела. – Хорошо, – говорю я. – А потом вы приехали в Урмберг, чтобы расследовать дело об убийстве девочки, найденной в захоронении. Помнишь? Ханне качает головой и всхлипывает. – Ты ничего не помнишь об Урмберге? – вполголоса спрашивает Манфред. – Ничего, – отвечает Ханне. – Ничего не помню. Манфред берет ее тонкую руку в свою и о чем-то напряженно думает, потом замирает, переворачивает ее руку ладонью вверх и принимается пристально разглядывать. Сперва я ничего не понимаю, но потом замечаю, что на руке у Ханне что-то написано. Расплывчатые цифры, нанесенные чернилами на бледной коже. Из-за ссадин сложно разобрать, что там. Я вижу число 363, а дальше ничего не понятно. – Что это? – спрашивает Манфред. – Что означают эти цифры? Ханне недоуменно смотрит на свою руку, словно никогда раньше ее не видела. Словно перед ней не рука, а странный зверек, который пробрался в палату и улегся у нее на коленях. – Не знаю, – произносит она. – Понятия не имею. Мы сидим в кухне с врачом по имени Майя – моей ровесницей. Ее длинные светлые локоны падают на плечи. Майя напоминает мне одну из тех девушек, на которых я хотела быть похожей в юности, – миниатюрных, изящных, сахарно-сладких – полная противоположность мне. Под белым халатом – джинсы и розовая футболка. На груди синяя табличка с надписью «доктор», из кармашка торчат ручки. В кухне два холодильника, посудомоечная машина, круглый стол и четыре табурета из фанеры. Посреди стола – пуансеттия в пластиковом горшке. Между листьями воткнута табличка с благодарностью. Медсестры то и дело заходят, достают что-то из холодильника и бесшумно исчезают в коридоре. – Она поступила к нам с переохлаждением и обезвоживанием, – сообщает Майя, наливая молоко в кофе. – Пациентка была только в тонкой блузке и джинсах при нулевой температуре. – Без куртки? – удивляется Манфред. – И без ботинок. – Она что-то рассказала? – спрашиваю я. Майя собирает светлые волосы в узел на затылке. Поджимает губы и картинно вздыхает. – Она ничего не помнит. Антероградная амнезия. Это когда человек ничего не помнит после определенного момента. Сперва мы думали, что у нее черепно-мозговая травма, но этот диагноз не подтвердился. Внешних повреждений головы не было, а рентген не показал внутренних изменений. Но это не стопроцентно точно, поскольку только сделав рентген в течение шести часов после травмы головы можно увидеть все внутренние кровоизлияния. А она поступила к нам намного позже. – Могло что-то напугать ее настолько, что она все забыла? – спрашиваю я. Майя пожимает плечами и делает глоток кофе. Скривившись, отставляет чашку в сторону. – Сорри! Кофе здесь просто мерзкий. Ты имеешь в виду, могла ли потеря памяти произойти из-за психологической травмы? Все может быть. Это не моя область. Но нам кажется, что тут мы имеем дело с деменцией. Возможно, усиленной травматичным событием. У Ханне проблемы с краткосрочной памятью, но она прекрасно помнит события из прошлого. – Можно ли проверить ее медицинский журнал? – продолжаю я. – Вы имеете в виду карту, которую ведет ее врач? Мы не можем заказать ее без согласия пациента. Таков закон. Впрочем, Ханне дала свое согласие. Но, к сожалению, она не помнит, кто и где ее наблюдает. А ведь это может быть бумажная карта. Манфред прокашливается. Теребит щетину на подбородке. – У Ханне были проблемы с памятью, – тихо говорит он. – Да? Ты ничего не говорил, – удивляюсь я. Он ерзает на табурете. Видно, что ему не по себе. – Я не думал, что это так серьезно. Петер как-то упомянул об этом, но я решил, что она просто забывчивая, не думал, что у нее на самом деле деменция как диагноз. Он теребит дорогие швейцарские часы на запястье. Его признание меня шокирует. Ханне что, принимала участие в расследовании, будучи больной? Как можно доверить человеку с деменцией решать вопросы жизни и смерти? – Мы пока не знаем, чем вызваны проблемы с памятью, – дипломатично уточняет Майя. – Речь может идти как о деменции, так и о временной амнезии после физической или психологической травмы. – Что теперь ее ждет? – спрашивает Манфред. – Честно говоря, я не знаю, – отвечает Майя. – Социальная служба сейчас думает, где ее разместить, поскольку гериатрическое отделение переполнено. И ее состояние улучшилось, так что нет причин оставлять ее в больнице. По крайней мере, на мой взгляд. У нее проблемы с памятью, но физически она в хорошей форме. – Память может вернуться? – спрашиваю я. – Это временное явление? Майя грустно улыбается, отставляет чашку в сторону, сцепляет пальцы. – Кто знает, – говорит она. – Все может быть. Джейк В школьном автобусе по дороге домой я сажусь рядом с Сагой. Никто больше никогда с ней не садится. Только я. Мне нравится Сага. Она не похожа на других. Не внешне, но внутренне. Словно она из совсем другого теста. Одновременно твердого и мягкого.