Просто для сведения: умение распознавать, когда люди лишь притворяются, что ты им нравишься, оно не такое уж и полезное. Женщина провела их в кухню. Там желтые обои содраны со стены вокруг дыры у пола. Желтый кафельный пол покрывают газеты и белая гипсовая пыль. На полу стоит большой пластиковый пакет, набитый обломками гипсокартона. Из пакета свисают кудрявые ленты рваных обоев. Желтых обоев, в мелкие оранжевые подсолнухи. Женщина встала рядом с дырой, скрестив руки на груди. Она кивнула на дыру и сказала: — Оно там. Монтажники-высотники, сказала ей Мисти, они непременно привяжут ветку дерева к самой высокой точке нового небоскреба или моста, чтобы отпраздновать, что на стройке никто не погиб. Или чтобы принести процветание новому зданию. Это у них называется «дерево на макушку». Диковинная традиция. Строители, они вообще суеверные люди. Мисти сказала домовладелице, чтобы та не беспокоилась. Ее мышца, сморщивающая бровь, сводит брови над переносицей. Ее levator labii superioris поднимает верхнюю губу в презрительной ухмылке и раздувает ей ноздри. Ее depressor labii inferioris опускает нижнюю губу, обнажая нижние зубы, и она говорит: — Это вам следует побеспокоиться. Там, в дыре, темная маленькая комнатушка, обрамленная с трех сторон желтыми встроенными скамейками наподобие ресторанной кабинки без столика. Домовладелица называет ее столовым уголком. Скамейки обтянуты желтым винилом, на стенах — желтые обои. Поверх всего этого идут черные надписи, сделанные аэрозольной краской, и Энджел ведет руку Мисти по желтой стене, где написано: «…спасем наш мир, перебив эту армию захватчиков…» Это черная краска Питера, его обрывочные предложения и закорючки. Его каракули. Краска петляет поверх вставленных в рамки картин, кружевных подушек, желтых виниловых сидений. На полу — пустые баллончики из-под краски с черными отпечатками ладоней Питера. Отпечатки измазанных в краске пальцев, они по-прежнему сжимают каждый баллончик. Слова, написанные черной краской, тянутся поверх картин в рамках, маленьких картинок с птичками и цветочками. Поверх кружевных декоративных подушек. Слова разбегаются в разные стороны по всей комнате, по кафельному полу, по потолку. Энджел говорит: — Дайте мне руку. Он сгибает ее пальцы в кулак, так что лишь указательный палец остается прямым. Энджел прикладывает палец Мисти к черной надписи на стене и заставляет ее обводить каждое слово. Его рука, стиснувшая ее руку, направляющая ее палец. Черные потеки пота вокруг ворота и под мышками его белой футболки. Винные пары его дыхания, увлажняющие шею Мисти. Взгляд Энджела, прикованный к ней, глядящей на черные слова на стене. Вот ощущение, создаваемое этой комнатой. Энджел прижимает ее палец к стене, заставляет ее прикасаться к словам, обводить каждое слово. Он говорит: — Вы чувствуете, что чувствовал ваш муж? Как утверждают графологи, если ты обведешь указательным пальцем чьи-то надписи, сделанные от руки, может быть, даже не пальцем, а деревянной ложкой или палочкой для еды, если ты просто напишешь поверх уже написанных слов, ты почувствуешь в точности то же, что чувствовал тот человек, когда делал запись. Надо тщательно изучить силу нажима и скорость письма, чтобы нажимать с той же силой, с какой нажимал автор записи. И писать с той же скоростью, с какой, как тебе кажется, писал он. Энджел говорит, это похоже на принцип перевоплощения по методу Станиславского. Он говорит, Константин Станиславский создал целую систему актерской игры. Определение характера человека по почерку и система Станиславского, Энджел говорит, они обрели популярность одновременно. Станиславский изучал труды Павлова и его слюнявой собаки и работы нейрофизиолога И. М. Сеченова. Еще раньше Эдгар Аллан По изучал графологию. Все пытались связать физиологию с эмоциями. Тело с разумом. Реальность с воображением. Этот мир с миром иным. Сдвигая палец Мисти по стене, он заставляет ее обводить слова: «…вы как потоп, с вашим бездонным голодом и неуемными запросами…» Энджел говорит шепотом: — Если эмоция может породить действие, значит, повторением этого действия можно воссоздать эмоцию. Станиславский, Сеченов, По, все искали научный метод производить чудеса по запросу, говорит он. Способ для бесконечного воспроизводства случайного. Конвейер для разработки и изготовления спонтанного. Мистика вкупе с промышленной революцией. Как пахнет тряпица, которой ты чистил ботинки, — именно так пахнет вся эта комната. Как внутренняя сторона кожаного ремня. Бейсбольная перчатка. Собачий ошейник. Слабый уксусный запах твоего потного ремешка для часов. Свист дыхания Энджела, влага от его шепота на щеке Мисти. Его рука, обхватившая ее руку, крепкая и твердая, как капкан. Его ногти вонзаются в кожу Мисти. И Энджел говорит: — Почувствуйте. Почувствуйте и скажите мне, что чувствовал ваш муж. Слова на стене: «…ваша кровь — наше золото…» Именно так чтение превращается в пощечину. Снаружи, с той стороны дыры, домовладелица что-то говорит. Она стучит в стену и говорит, теперь громче: — Не знаю, что там у вас за дело, но лучше бы вы его делали. Энджел шепчет: — Читайте вслух. Слова на стене: «…вы как чума, волочащая за собой свою порчу и мусор…» Заставляя твою жену обводить пальцем каждую букву, Энджел шепчет: — Читайте вслух. И Мисти говорит: — Нет. Она говорит: — Это бред сумасшедшего. Крепко держа ее руку, Энджел ведет по стене ее пальцем и говорит: — Это просто слова. Вам ничто не мешает прочесть их вслух. И Мисти говорит: — Они злые. В них нет смысла. Слова на стене: «… забивают всех вас, словно жертвенное подношение, каждое четвертое поколение…» Кожа Энджела вокруг ее пальцев — теплая и тугая. Он шепчет: — Тогда почему вы приехали на них посмотреть? Слова на стене: «… толстые ноги моей жены оплетены варикозными венами…» Толстые ноги твоей жены. Энджел шепчет: — Зачем было тащиться в такую даль? Затем, что ее милый глупенький муж, он не оставил предсмертной записки. Затем, что, как оказалось, она совершенно его не знала. Затем, что она хочет понять, кем он был. Она хочет выяснить, что случилось. Мисти говорит Энджелу: — Я не знаю. Подрядчики старой закалки, говорит она ему, они никогда не приступят к строительству нового дома в понедельник. Только в субботу. После закладки фундамента на него бросят горсть ржаных зерен. Если через три дня зерна не прорастут, можно строить дом дальше. Где-нибудь обязательно спрячут старую Библию: под полом или в стене. Одну стену всегда оставляют некрашеной — до приезда хозяев, — чтобы дьявол не прознал, что дом закончен, пока в нем уже не поселятся люди. Из бокового кармана сумки, где лежат объективы и пленка, Энджел достает что-то плоское и серебристое, размером с книжку в бумажной обложке. Что-то квадратное и блестящее, металлическая фляжка, изогнутая кривым зеркалом, так что твое отражение на вогнутой стороне получается худым и высоким. Отражение в выпуклой стороне получается толстым и низеньким. Энджел передает фляжку Мисти. Фляжка тяжелая, гладкая, с круглой крышкой. Внутри что-то плещется. Сумка, где лежат объективы и пленка, сшита из грубой серой ткани и покрыта застежками-молниями. На худой и высокой стороне фляжке выгравирована надпись: Энджелу — Te Amo. Мисти говорит: — А вы? Зачем вам было тащиться в такую даль? Когда она берет фляжку, их пальцы соприкасаются. Физический контакт. Флирт.