При нем Вера становилась более покладистой и спокойной, характер выравнивался. Он не делал ей замечаний, он не указывал ей на ее недостатки. Тимур ласково называл ее Лисенком, но не из-за внешнего сходства, что она рыжая или хитрая. Вера не была хитрой. А как он сам объяснял, потому что как лиса изящная, женственная, уверенная в себе, готовая и укусить, если надо. Находясь рядом с ним, она сама хотела соответствовать ему, такому сдержанному и спокойному. С его подачи ей верилось, что она найдет путь к чему-то лучшему в этой жизни. Он был для нее лучиком, путеводителем в ее жизни. Чем больше она его познавала, тем ярче и больше наполнялась светом ее душа. Другие мужчины воспринимали ее как желанную игрушку. Отдаваясь разврату и потехам, насытившись ее красивым телом, быстро забывали и переставали интересоваться. Они не замечали ее саму, ее сущность не волновала их. Нагулявшись вдоволь, они проголодались и заглянули в кафе. Было очень шумно и многолюдно. Заприметив единственный свободный столик в не самом подходящем месте возле уборной комнаты для посетителей, Тимур хотел уйти. Но чувство голода давало о себе знать, да и кафе было настолько уютным, что они решили остаться и расположились напротив друг друга на мягких диванчиках. В скором времени им принесли заказ. — Лисенок, я заметил, ты сегодня чем-то огорчена. Грустна. Дома все хорошо? — спокойно сказал Тимур. — А, поругалась с мамой. Забей, — отмахнувшись, сказала Вера, затем поправила себя. — Все нормально, как обычно, не стоит переживаний. — Может, я могу чем-то помочь? Я бы не хотел вмешиваться в ваши взаимоотношения, но если необходимо поговорить… — Нет, не надо, — отрезала Вера. — Рано или поздно встреча с твоей мамой все равно должна состояться. Ты не хочешь меня показывать? Ты этого не хочешь? Вера вспомнила слова матери о Тимуре. — Хочу, очень хочу. Просто сейчас не самое подходящее время для этого. — Знай, я готов. Тимур открыл пакетик с сахаром, насыпал его в чашку с кофе, долго размешивал ложечкой и отдал Вере. Затем проделал именно так со своим кофе. Он делал так всегда, будь это обертка от мороженного, бутылка с водой. Сначала ей, а потом себе. А Вере этот жест внимания и заботы очень нравился. Понимая, что разговоры о матери для Веры болезненны, Тимур поменял тему. — Ты смелая? — спросил Тимур. — Что ты имеешь в виду? — Я уверен, ты смелая и боевая. Как насчет прыгнуть с парашютом? — О, нет! — Вера рассмеялась. — Не настолько. — Я тоже пока не решаюсь, — улыбнулся Тимур. — Может, начнем с малого? Полетаем вместе в аэротрубе? — Прикольно! — Ее глаза заблестели. Вера снова себя поправила. — Мне кажется, это более безопасно и интригующе. — Значит, договорились. В следующий общий выходной летим. — А ты уже пробовал? — спросила Вера. — Нет. Для тебя, как и для меня, это будет впервые. Хочу ощутить эти эмоции с тобой. — Я думала, мы пойдем на Клода Моне? — Не думал, что тебе будет это интересно. — Ты так много рассказывал про этого французского художника, что мне стало интересно… Моне — отец импрессионизма. Он прошел долгий путь от насмешек и нищеты до всемирного признания. Обожал свой сад в Живерни, его вдохновляли цветы, пейзажи, но и жен, детей он тоже рисовал. Был дважды женат. Первая жена умерла от туберкулеза, осталось двое сыновей. Вторую он взял с шестью детьми, но она потом тоже умерла. У него была катаракта на обоих глазах, даже после операций он не переставал рисовать. Некоторые его полотна стоят миллиарды, — торопливо говорила Вера. — Его имя стало брендом, в честь него до сих пор называют рестораны, салоны красоты и многое другое. — Ты так внимательно меня слушала, — смущенно опустив глаза, сказал Тимур. — Значит, решено: пойдем на его выставку тоже. Он встал, сел рядом с ней на диванчик, обнял ее нежно. — Лисенок мой внимательный. Лисенок любит слушать, — сказал Тимур, смотря в ее зеленые глаза, поправляя локон волос, выпавший из прически. Они молча сидели в полной идиллии, их руки и ноги сплелись как ветви деревьев. Только посетители кафе, проходящие в уборную комнату, беспокоили Тимура. Мужчины всех возрастов, рас и мастей, проходя мимо них, не отводили масляных взглядов от Веры. Их даже не смущало, что девушка была не свободна и сидела не одна, они не скрывали своих грязных желаний. Сама Вера почувствовала волнение Тимура. Он больше не мог этого терпеть. Он оплатил счет и молча, спеша, вышел из кафе. Вера поспешила за ним. — Подожди, ты очень быстро идешь. Что случилось? Я что-то сделала не так? Он резко остановился. Она поравнялась с ним. Глаза их встретились. — Я должен… должен знать… Ты моя? — собравшись духом, спросил Тимур. — Конечно, я твоя. Твой Лисенок, — гладя его по волосам, улыбаясь, сказала Вера. — Нет! Ты не поняла, Вера… — вздыхая, сказал Тимур. Я должен понимать… Она все хорошо понимала. — Я твоя и только твоя, — ответила Вера и закрепила свои слова поцелуем. Вернувшись, на пороге дома Вера встретила удивленную мать и сестру. Марго посмотрела на часы: без пяти десять вечера. — Что-то случилось? Все нормально? — спросила Ника, переглядываясь с Марго. — Зашибись, сестренка, — с улыбкой сказала Вера. — Вот это да. Первый раз пришла вовремя, — сказала Маргарита. — Ты опять недовольна? — Довольна, просто поражена. Я не пойму, ты пьяна? — рассматривая дочь с ног до головы, спросила Маргарита. — Трезвая я, — Вера дыхнула матери в лицо в подтверждение. — Мама, ты не видишь? Да, она пьяна от любви, — хихикнув, сказала Ника. — Тимур сказал, что не надо расстраивать маму. Сказано — к десяти быть дома, значит, к десяти, — сказала Вера. — Он хороший, а ты не хочешь с ним знакомиться. — Все равно это ничего не решает. Один раз это не считается. Мне его здесь еще не хватало, — размахивая руками, пробормотала Марго и ушла в свою комнату. Лежа в кровати, Вера думала о Тимуре, о прошедшем дне. На столе возле окна в вазе стояла алая роза, подаренная им. Ей столько раз дарили огромные красивые букеты. Но эта одинокая роза, одна сторона которой освещалась светом от уличного фонаря, а другая оставалась в тени, была прекраснее всех. Так и в тени оставалась ее будущее с ним. Что ее ждет дальше, она не знала, но жизнь начинала обретать смысл. Эта неизвестность будоражила и возбуждала ее. Под порханье крыльев бабочек, которых становилось день ото дня больше в ее животе, она уснула. 6. Марго Дни проходили, сменяясь один за другим. Маргарита возвращалась домой после суток на работе, подходя ближе к дому, вдали увидела главную сплетницу двора и знающую про всех в округе бабу Маню, деревенскую простую старушку, любительницу совать свой нос куда не следует. Она считала, что день прожит зря, если она не перемолола кому-то кости или не разузнала про кого-то что-то пикантное. Разнюхивая, наблюдая за всеми, она всегда знала, кто куда пошел, кто с кем, что выносили или приносили, кто женился или развелся, кто где живет, что пьет и чем дышит. Воспользовавшись моментом, когда старушка повернулась к ней спиной, Марго поспешила и изменила маршрут, чтоб проскользнуть незаметно к подъезду, избегая встречи с ней. Но мимо бабы Мани муха не пролетит, да и мышь в норку к себе ничего не затащит. — Ой, Вера, Верочка, — кричала вдогонку баба Маня, жаждущая поговорить. Маргарита оглянулась, понимая, что избежать разговора не удастся. — Здравствуйте, баба Маня! — сказала Маргарита. — Ой, Маргарита! Вы с Верой так похожи, обозналась, обе красавицы. А от нее вообще глаз не отвести. Видела ее с новым кавалером под руку, провожал ее. Машина у него хорошая, иномарка. Ничего так, солидный, симпатичный, пылинки с нее сдувает. Хорош, хорош. А она прямо куколка, изменилась, повзрослела, за ум взялась. А младшая у тебя умница, вся в тебя. Акакий Олегович без ума от нее, говорит, такая рука легкая, что он забывает, что уколов боится. Ника всегда поможет, отзывчивая, добрая девочка. Хорошие они у тебя, работают, помогают, не бездельничают как эти Ивановы из двести семьдесят первой квартиры. Хорошо воспитала, молодец! Дай Бог, Дай Бог! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. А муж, царствие ему небесное, золото был. Сколько уже прошло? — Пять лет, — с грустью в глазах сказала Марго. — Ой, ой! Может, замуж выйдешь? Поди, плохо без мужика. Ты ведь баба-то еще хоть куда. Вон я тебя за Верку приняла. — Я со смены, баба Маня. — Поди, устала, да? — Да. — Я быстро, что спросить хотела-то. Не знаешь, кто ремонт начал у вас в подъезде делать? Вот сволочи, в выходные дни шумели, остатки старой мебели возле мусоропровода оставили. Поди, руки отвалятся, если на улицу в мусорный контейнер отнесут. Ругаться собралась. — Нет, не знаю. Меня дома-то не бывает. — Ну, давай, не буду задерживать. Давай, иди, поспи! Больные, поди, тяжелые были, работа в реанимации нелегкая у тебя. Зайдя в квартиру, Марго разулась, положила сумочку и ключи на столик в прихожей. Надела тапочки, пошла к себе в комнату переодеваться. Дочек уже в доме не было, они ушли на работу. В квартире стояла тишина и спокойствие. Но на душе спокойствия не было, скука и тоска одолевали Марго. От ощущений сжигающего одиночества стоял ком в горле. Облачившись в домашний халат, Маргарита пошла на кухню перекусить. Работе она отдавала себя полностью и не помнила, когда она ела в последний раз. Она не хотела готовить, не было ни желания, ни сил, но желудок сводило. Оставалось лишь на скорую руку сделать яичницу. Открыла холодильник. Аккуратно разложенная приготовленная еда лежала по контейнерам, надо было только разогреть. На тарелках, накрытых пищевой пленкой, красиво разложена закуска: колбаса и сыр. Ника постаралась, чтоб матери после смены не утруждаться. Несмотря на голод и уже приготовленную к подаче еду, она захлопнула холодильник. Ком, стоящий в горле, не уходил, только перекрывал аппетит. Ей было тоскливо есть одной, она отказалась от этого. Решила себя занять домашними делами, чтоб прогнать грусть. Окинув взглядом квартиру, она поняла, что везде царила безукоризненная чистота, кроме комнаты Веры. Требующего стирки грязного белья и глажки не было. Посуда вымыта и разложена по местам. Ника постаралась избавить мать от домашних дел. Она вернулась к себе в комнату, поняв, что делать по дому нечего. Пощелкав телевизор, не заинтересовавшись ни одной программой, она выключила его. Ком в горле нарастал. Жизнь на работе протекала по-другому, кипела, бурлила, она чувствовала себя там уверенной, нужной, ей восхищались. А дома уверенности не было. Вера сегодня-завтра выйдет замуж. Ника рано или поздно тоже. Она останется совсем одна, у девочек будут свои семьи. И даже любящий муж ее тоже покинул и отправился на небеса. Так распорядилась судьба. Нить, связывающая ее с дочерями, изо дня в день становилась тоньше. Она знала, что девочки смогут прожить без нее. Они выросли, она чувствовала, что все меньше они в ней нуждаются. Ника будет хорошей хозяйкой, со своим спокойным покладистым характером у нее все сложится хорошо. Вера целеустремленная, боевая, не пропадет и не даст себя в обиду. Маргарита уронила лицо в ладони от безысходной предсказуемости и определенности ее одинокого будущего. Порой она сама не понимала, чего она хочет. Зарыдала диким воплем, дав выход своим чувствам. Нарыдавшись вдоволь, до состояния, когда горло распухло, нос перестал дышать, она провалилась в глубокий сон. Погружаясь в свои страхи, теряя контроль над собой, эгоистка Марго как мать не замечала своих ошибок и опрометчивых поступков по отношению к дочерям. 7. Выводы Винни Пуха