- Значит, ты хочешь добиться, чтобы противник не ждал наших действий? - Нет. Я хочу не этого. Я хочу использовать сложившуюся обстановку. Уже по собственной инициативе. «Да, — подумал Маракуша, — парень не только окреп. У него и командирские зубки прорезались. Что ж, время идет, люди растут». - Как вы мыслите организовать поиск? — решительно переходя на строгий уставной язык, спросил капитан. — Если при этом учесть очень крепкую в инженерном отношении оборону противника. - В принципе, в основе, так сказать, точно так же, как и ночной. Группа захвата, группа огневого обеспечения, взаимодействие с артиллерией и так далее. Но учитывать нужно именно необычную для нас оборону противника. Видимо, подступы к ней — минные и проволочные заграждения — придется прямо-таки прогрызать. Тихонько, незаметно, по-мышиному. - И тоже днем? - Нет. Только ночью. Вот почему я и подчеркиваю: нужно сделать все до снегов, чтоб не оставлять следов. - И кто же будет прогрызать? - Разумеется, саперы. Ночи три, а может, и четыре. Аккуратненько. Маракуша задумался. Матюхин отвечал слишком быстро и слишком четко, чтобы предполагать, будто на него накатила внезапная блажь, стремление соригинальничать. Чувствовалось, что он продумал и план и ход поиска. - Ну а дальше, дальше как? Прогрызут вам дорогу, а вы? - Тут уже начинаются варианты. Может быть, ночью выйдем на нейтралку и оттуда броском врежемся в их передовую, а может, сразу из траншей рванем вперед. Все будет зависеть от места проведения поиска и огневого обеспечения. Я уж не говорю о поведении противника. - У вас, конечно, есть предварительные наметки? - Несколько вариантов. Я понимаю, вы не вправе разрешить нам проведение дневного поиска. Может, и дивизия не разрешит. Но подполковнику Лебедеву можно будет доказать. - Группу вы уже подобрали? - Нет. Но, думаю, подобрать можно. Особенно если вы разрешите взять кое-кого из других взводов. - Своих мало? Подготовка не та? Или хотите сохранить своих людей? - Ни то, ни другое. Дело необычное. Нужны особые люди. Для другой задачи взял бы своих, а для этой нужны особые. - На кого же вы нацелились? - Прежде всего на старшину Сутоцкого и... рядового Закридзе. - Почему их? - В группе захвата потребуются физически сильные люди, владеющие и боксом и рукопашным боем, умеющие идти напролом. Эти двое как раз то, что нужно. - Вы что ж, собираетесь мириться с Сутоцким? - Я с ним не ссорился. И, насколько его знаю, дело он сделает хорошо. Капитан опять склонился над кружкой остывающего чая и долго прихлебывая терпкий, пахучий настой. - Скажите, лейтенант, вы сами придумали этот дневной поиск или... - Или, товарищ капитан. Грудинин вычитал о таких поисках в газете и дал почитать мне. А потом вечером мы обсудили. - Поймите, товарищ Матюхин, — странно, но Маракуша уже не мог называть Андрея по имени и на «ты»,— опыта мы не имеем, а рисковать... Капитан сделал маленькую паузу, подбирая слова, чем немедленно воспользовался Матюхин: - Кто-то должен начинать. Вот это вторжение в его рассуждения не совсем понравилось Маракуше. Доверительная беседа-раздумье не удалась, однако отмахнуться от предложения лейтенанта капитан не мог. Матюхин уже не тот, каким его знал Маракуша. Он становится офицером, хотя еще и не стал им. Вот даже в этом — не сумел дослушать возражений начальника, не сумел сдержаться. - Решим так: готовьте несколько вариантов и дневного и ночного поиска,— сказал Маракуша и встал. Матюхин тоже встал, спросил: - Разрешите идти? - Да. Отдыхайте. - Итоги дня изложить письменно? Черт! Ничего не забывает! И все преподносит так, будто ты же и виноват. - Как я понимаю, ничего существенного? - Так точно! - Тогда письменно. Будете писать, по-новому осмыслите обстановку. Матюхин оделся, козырнул и легко проскользнул за- плащ-палатку, которая пологом прикрывала дверь. Мара- куша посмотрел ему вслед и отметил это ловкое, бесшумное проскальзывание. «Вот так вот, капитан. Садись и думай. В одиночку». 3 Выйдя из землянки командира роты, Андрей Матюхин постоял под низким, подсвеченным дальними ракетами небом, подышал сложным воздухом ближнего тыла: хвои, щей, машинного масла, сгоревшей взрывчатки и железа, печного дыма и зыбкого человеческого жилья — и пошагал к Сутоцкому. Старшина жил вместе со взводом в большой низкой и сыроватой землянке. Она отапливалась печкой, сделанной из немецкой бензиновой бочки. Старшинское место было как раз за печкой — тут и теплее, и светлее, и от дверей не дует, а главное, здесь его не потревожат сонные, выходящие до ветра солдаты. Матюхин присел на краю нар у дверей. Ему хотелось уловить настрой взвода, посмотреть на командирский почерк Сутоцкого, внутренне подготовиться к серьезному разговору. Сутоцкий лежал на нарах, сняв сапоги, протянув ноги к печи, курил и слушал, как взводный агитатор читает свежую газету. Матюхин знал, что Николай требовал читать всю газету, от заголовка до подписи редактора. - Вопросы есть? — спросил Сутоцкий, когда агитатор сложил газету. Плотный, флегматичный боец поднял руку: — Давай, Горбенко. - Як там у Италии? - Сизов? Ты Италией заведуешь? - Я, товарищ старшина. - Разъясняй. Высокий, худощавый Сизов достал из вещмешка карту и стал разъяснять. Были и другие вопросы, и на каждый из них отвечал кто-нибудь из солдат. Потом начался разбор действий разведчиков за минувший день. Сутоцкий, все так же лежа и лениво покуривая, снисходительно ругал или хвалил подчиненных. Солдаты иногда подначивали друг друга, иногда выгораживали, порхали шуточки, звучал смех. Разбор этот больше походил на бригадное собрание, а то и просто на беседу друзей при обязательном соблюдении одного правила: слово Сутоцкого считалось окончательным. Матюхин слушал и вздыхал: ему не удавалось создать во взводе такое настроение. Газеты он читал сам, сам и растолковывал; разборы действий проводил не ежедневно, а раз в два-три дин, но провинившихся ругал сразу же, не откладывая, и с глазу на глаз. Он тоже жил вместе с разведчиками, но его место было не в середине, на виду, у самой печки, а в уголке под окном. От окна вечно дуло, зато под ним стоял столик и на нем — уставы, журналы, вырезки из газет. Это был его уголок, место его раздумий. Порядок в уголке солдаты оберегали, но каждый мог взять любой журнал и любую книгу, написать за столом письмо, макая ручку в чернильницу. В других взводах чернильниц не имелось. Писали трофейными самописками или карандашом. Во взводе Матюхина была и маленькая библиотечка — это как-то выделяло его, делало взвод как бы более образованным. И все-таки ощущения взвода-семьи, взвода-бригады у Матюхина не возникало. Хорошо это или плохо, он не знал... Однако и работа взводного агитатора, и «комментаторы» третьего взвода ему понравились. А он слишком много брал на себя, видимо, нужно давать волю и людям. Лейтенанта заметили не сразу — он тихо сидел у двери, а когда заметили, разбор уже подходил к концу. Сутоцкий не спеша поднялся и присел на нарах. - А-а, Андрей. Заходи, гостем будешь. - Здравствуй, — усмехнулся Матюхин.— Воспитанием занимаешься? - Разболтались мальчики. Приходится... - Есть серьезный разговор. Давай пройдемся. Сутоцкий нагнулся за сапогами, исподлобья, с легкой усмешкой оглядывая подчиненных. Ведь все знали, что рано или поздно, а взводу Матюхина тоже придется идти за «языком». Вероятно, такое время пришло, вот лейтенант и явился. Пришел за советом не к кому-нибудь, а к нему. «Умеет подчеркнуть, что даже в неудачах Сутоцкий остается Сутоцким, — подумал Андрей. — Ну что ж, у каждого своя, как говорится, метода». Они вышли из землянки — оба ладные и очень разные. Тонкий, даже щуплый в просторной, туго перепоясанной шинели Матюхин и плотный, широкоплечий Сутоцкий. - Как я понимаю, поставили задачу? — спросил Сутоцкий. - Можно считать, и так...